Вишенка. 1 том - де Кок Поль. Страница 1

Поль де Кок

Вишенка

I том

I. ГОСТИНИЦА «БЕЗРОГИЙ ОЛЕНЬ» 

Стоял жаркий июльский вечер 1842 года.

В гостиницу, расположенную на пути из Парижа в Немур — до последнего оставалось еще около двух миль, — зашел путешественник.

Гостиница называлась «Безрогий олень», и это служило поводом к множеству догадок со стороны местных ученых, а также вызывало немало насмешек у местных кумушек, находивших, вероятно, что ее хозяин — человек женатый, — чересчур много брал на себя, украшая заведение подобною вывеской. Гостиница служила одновременно и почтовой станцией, и фермой, и кабаком — короче говоря, всем чем угодно.

Мужчина, только что переступивший ее порог, не мог похвастаться особо блестящим положением, и нетрудно было догадаться, что он совершает свое путешествие пешком. Он был лет сорока от роду, среднего роста, худощавый и чрезвычайно смуглый. Черты лица не отличались правильностью: большой широкий лоб, изрезанный крупными морщинами, широкий нос, выдающиеся скулы, маленькие серые глаза, выглядывавшие из-под густых нависших бровей, большой, редко улыбающийся рот, темные волосы с заметной проседью и, в отличие от них, абсолютно черные усы. Что и говорить, мужчина не был хорош собой и казался старее, нежели был на самом деле.

Впрочем, пристально вглядевшись в его лицо, нельзя было не согласиться, что эти серые глаза поневоле задевали за душу, подкупая своей одновременно резкостью и добротой. В уголках губ играла легкая ироническая улыбка, тоже вызывавшая симпатию, — почему-то хотелось верить, что они способны произносить не одни только бесконечные пошлости, исходящие из сотен ртов, которые открываются лишь для того, чтобы сказать более, чем следовало.

На путешественнике был длинный синий двубортный сюртук с черным воротником, тщательно застегнутый на все пуговицы, и синие панталоны с красными кантами; на голове надета фуражка с клеенчатым верхом, какую носят моряки. Наряд этот, довершавшийся солдатским ранцем за плечами и толстой суковатой палкой в руках, намекал на то, что путешественник, скорее всего, был возвращавшимся на родину солдатом.

Но прежде чем оказаться в доме, он пересек двор, где старые разбитые горшки и котлы валялись вперемешку с вилами и лопатами, где кучи навоза в углу служили местом отдыха домашним животным и хозяйской прислуге, где кроличьи шкурки валялись подле живых кроликов. Так что, попав сюда, невозможно было сразу догадаться, кухня это или конюшня и следует ли заходить сюда до обеда или после него.

На самом деле подобных размышлений можно было легко избежать. Одна из двух дверей данного зала гостиницы выходила прямо на проезжую дорогу, но почему-то почти всегда была импорта. Боялся ли хозяин, что с двойным выходом ему не так легко будет уследить за порядком и посетителями, или он думал заманить этих последних, заставляя их проходить через двор, населенный всевозможными живыми и мертвыми животными, — оставалось тайной. Тем не менее повторимся, что этот вход был всегда отперт, тогда как другой почти всегда заперт, и всем посетителям, которые хотели что-нибудь съесть, выпить или просто отдохнуть в гостинице «Безрогий олень», приходилось входить туда, минуя навозные кучи.

В зале было очень шумно и оживленно. Сам трактирщик, господин Шатулье, в белом жилете, старых нанковых панталонах, с фартуком, заткнутым за пояс с левой стороны, и в белом колпаке, залихватски сдвинутом набекрень, бегал из угла в угол, кричал, шумел, пугая кошек и собак, и беспрестанно утирал обшлагом рукава пот, градом катившийся у него по лицу, приговаривая:

— Ну, черт возьми, набралось же у нас народу сегодня!.. Просто голова кругом идет! Вот женато не пустила меня сегодня удить рыбу… рыбы-то и недостанет, а у меня со всех сторон требуют непременно матлот! [1] Что ж мне теперь делать!.. Возьму да и приготовлю им матлот без рыбы, из одного только лука, шампиньонов и хлебных корок, а рыба, скажу, мол, до того уж разварилась, что и следов не найти.

Госпожа Шатулье, полная женщина лет сорока, еще не утратившая привлекательности, шумела не меньше, чем муж и подчас даже перекрикивала его; но этим криком да беспрестанным звоном небольшого колокольчика, которым она то и дело потрясала, ограничивалось все участие ее в домашней суете. Уже несколько месяцев вследствие сильного приступа подагры она почти не вставала со своего кресла.

Один из конюхов сегодня исполнял обязанности повара, а две служанки — старая и молодая, составлявшие женскую часть прислуги, — изо всех сил старались угодить и хозяевам, и многочисленным посетителям гостиницы. Так как все были заняты, то никто и не заметил прибывшего путешественника. Что ж, он подъехал не в карете, и ничто в нем не выдавало постояльца, который истратил бы много денег, а в этой простой деревенской гостинице, точно так же, как в роскошнейшем из парижских отелей, или, лучше сказать, как везде в мире, все были готовы преклоняться перед богатством и деньгами, не замечая — или не желая заметить — бедняков.

Отставной солдат, оглядевшись по сторонам, покачал головою, тихо пробормотав:

— Ну, черт возьми, могу сказать, опрятно здесь!.. Я ли на своем веку не видал трактиров и кабаков!.. Да хоть бы бедуины!.. У них дома и вовсе похожи на собачьи конуры… Да ведь то в Африке… С чего это во Франции вздумали перенимать алжирские моды! Эй, кто-нибудь!.. Бегут все мимо меня сломя голову!.. Что у них, свадьба, что ли?.. Эй, кто-нибудь! Или уж вместе все, черт возьми.

Перед путешественником остановился работник, несший под левой рукой охапку сена, а под правой — двухфунтовый хлеб; поменяв положение своей ноши — перенеся хлеб на место сена и обратно, он спросил:

— Вам что угодно? Ищете вы кого-нибудь?

— Ночлега ищу себе на нынешнюю ночь, мой любезный, и думаю, что мне удастся найти это здесь.

Но вместо ответа работник, видимо более всего озабоченный своей ношей и опять перекладывая ее из одной руки в другую, принялся кричать во все горло:

— Эй, хозяин! Еще гости! Идите, что ли… Я уж не помню, что мне тащить, куда приказано, хлеб или сено…

На зов явился владелец гостиницы, и, окинув опытным глазом с головы до ног новоприбывшего, наверняка заметив густой слой пыли, покрывавший его одежду и сапоги, недовольно поинтересовался:

— И что тут такого случилось, что меня самого беспокоят?.. Что же вам от меня угодно? Я эдак не успею матлот приготовить…

— А позвольте спросить, разве не обязаны трактирщики заботиться о своих гостях? — Солдат, в свою очередь, окинул его далеко не дружелюбным взглядом.

— Да ведь я же и беспокоюсь, как вы видите…

— Пришли-то, пришли, да с таким видом, словно собака, когда ее сбираются сечь.

— Хорошо вам говорить, а будьте-ка вы на моем месте… Если бы вам тоже пришлось делать матлот… Ну-с, однако, что вам угодно?

— Комнатку мне надо, только самую крошечную комнатку… пожалуй, хоть уголок в сарае или на чердаке. Я невзыскателен и отлично сплю на соломе, когда приходится… А потом, пожалуйте мне на два сантима хлеба, да на столько же сыру, и я оставлю вас совершенно в покое. Вы до завтра и не услышите обо мне.

— Каково покажется! — пожимая плечами, произнес хозяин, обращаясь к своему работнику, который продолжал перекладывать свою ношу, меняя руки. — Какова дерзость!.. Явиться в такую гостиницу, как моя, для того чтобы истратить четыре сантима… Да это чистая насмешка!.. Что ты об этом думаешь, Франсуа?

— Да вы скажите мне, сударь чего ждут-то — сена или хлеба? Куда мне бежать-то, в гостиную или в конюшню?..

— Как, мерзавец! Ты хочешь заставить дожидаться этих истинно благородных людей, которые заказали мне такой ужин!