Вишенка. 1 том - де Кок Поль. Страница 6

— Это все матлот задержал, — отвечал Пуссемар, занимая свое место, — если не он, так давно бы уж подали.

— И к чему вы выдумали этот матлот? — воскликнул Дюрозо. — Что за лакомка этот Кюшо! В Фонтенебло ему это в голову влезло!.. Пошли смотреть на карпов в пруду, а он как закричит: «Сварите мне одного из них!» Ну, не сумасшедший ли?

— Фи, какая мерзость! — заметила Зинзинета. — Ведь этим карпам, говорят, лет по двести от роду! Да я бы за деньги эдакой гадости не стала есть.

— Слушайте, господа, Дюрозо или шутит, или ошибается! Правда, что я просил себе в Фонтенебло вареных карпов, но вовсе не таких старых! Я слишком уважаю старость. Здесь я действительно спросил себе матлот, но что же тут дурного? Я до смерти люблю это кушанье. И притом же, когда есть средства… Когда люди получили громадные барыши, то почему бы и не позволить себе что-нибудь? Не правда ли, добродетельная Гратанбуль?

— Я совершенно разделяю ваш благоразумный взгляд на жизнь.

— Барыши! Да, пора-таки нам было заработать деньжат, а то уж куда плохо приходилось!..

— Ну вот, после засухи всегда бывает дождик!

— И у нас еще больше было бы денег, — заметил величественный Монтезума, лениво приподнимаясь, — если бы вместо «Посланницы» мы дали «Жоконда» как я вам предлагал.

— Почему же бы это «Жоконд» дал бы больше сбору?.. Потому что это твоя роль. Не так ли? — возразила Альбертина. — И что на афише стояло бы большими буквами: «Роль Жоконда будет исполнять господин Монтезума»?..

— Что ж, сколько мне помнится, эти объявления сбору никогда не мешали.

— Экий фат! Что значит, кого женщины-то избалуют! Ну, так что ж, и я ведь их тоже немало побаловывал!..

— А в Фонтенебло, Монтезума, ты сколько сердец победил? — насмешливо поинтересовался Дюрозо.

— Не знаю, право, любезный друг, я не записываю — время бы много отняло.

— Он бы, господа, на одни карандаши разорился.

— То есть провалился он в Фонтенебло, — шептала Альбертина, — что мое почтенье! Оттого-то он так и злится, что ему не удалось сыграть Жоконда. Он думал, что ему удастся свести интрижку с одной торговкой духами, которую видел как-то два раза в ложе, и, добыв себе адрес этой барыньки, он и отправился к ней ночью, да и давай тихохонько стучать в ставни. Но каково же было его удивление, когда дверь отворилась, и вместо барыни явился гарнизонный унтер-офицер и весьма неласковым тоном спросил что ему угодно. Этот бедняжка Монтезума не знал, что ему делать, и объявил, что ему явилась безотлагательная крайность в помаде… Ну-с, вынесли ему помаду, да и слупили с него четыре франка за одну банку!.. Я это наверное знаю, потому что сам унтер-офицер на другой день рассказывал это своим товарищам.

— А у тебя есть, конечно, знакомые в гарнизоне?

— Отчего бы нет, любезный друг, я очень люблю военную форму. Спросите у него, хороша ли у него помада, что-то он вам ответит?

— Экая змея, эта Альбертина, — сказала Зинзинета, обращаясь к госпоже Рамбур.

Старушка молча кивнула головой, запихивая себе в нос чуть ли не целую четвертку табаку сразу. Благородный отец, давно уже не произносивший ни слова, вдруг остановился посреди залы и таким тоном, как бы он собирался исполнять роль Мизантропа, начал:

— Дети мои, ежели мы захотим зашибить деньгу как следует и получить барыша больше, нежели за исполнение «Посланницы», и более, нежели за «Жоконда», то нам следует дать «Тартюфа». Да, что вы там ни говорите, а ничего в мире не может быть выше Мольера. Это отец театра. Кто служил у нотариуса, тот умет ценить классическую литературу.

— Это все прекрасно, — возразил Дюрозо, — и мы сами не хуже тебя, Гранжерал, ценим и понимаем классиков, но тем не менее понимаем и то, что публике нужно что-нибудь новое и что ей давно успело надоесть то, что она знает наизусть… Мы сделали тебе удовольствие, дали «Тартюф» в Корбейле… Ну, и что же вышло?.. Шестнадцать франков сбору… выгодная штука, не правда ли?..

— Это потому, что был ярмарочный день и все жители были заняты ярмаркой.

— Одно только действительно говорит в пользу комедии, — продолжал Дюрозо, — это то, что в комедии не нужна музыка, а для комической оперы необходим оркестр. А достать его подчас куда как не легко, да и не дешево.

— Как не дешево? Да у нас же всегда играют любители, которые с радостью идут к нам, лишь бы иметь даровой вход в театр и за кулисы.

— Да куда же они годятся! — воскликнула Альбертина. — Помните в Фонтенебло этого толстяка, который играл на валторне и вечно тянул несколькими тактами долее других? Как только приходится играть всем вместе, так только и слышишь, что тпру! тпру! тпру! Это дерет валторна. Все давным-давно кончили, а он все тпрукает. Как Пуссемар, который в этот вечер дирижировал, ни махал ему, каких ни делал ему знаков, ничто не помогало! Наш толстяк гудел себе да гудел.

— Это правда, — заметил Пуссемар, — зато контрабас все отставал: все играют, а он не начинал, а начнет, так не догонит.

— Странно! А как старался то! Я его заметила, молоденький такой! С таким усердием отжаривал! Я еще говорила: «Смотрите, у него завтра рука разболится!»

— Да, да, ведь я-то потом разглядел, в чем дело! Он перевернул смычок и водил по струнам деревом. Просто не только не знал, но и не видывал, как играют!

— Ха, ха, ха! Вот так музыканты!

— Он просто назвался любителем, чтобы пробраться в оркестр!

— Не глупо-таки придумано!

— Да, но теперь я уж прежде прослушаю этих любителей, а потом уж допущу их, а то если все так заиграют, так это пению не велика будет поддержка.

Дверь отворилась, и в зал вбежал молодой Анжело и с неописанным восторгом возвестил своим товарищам:

— Ах, друзья мои!.. Какая находка!.. Что за сокровище!.. И подумать, что все это скрывалось в каком-то ничтожном трактиришке, так и погибло бы, так и заглохло бы, ежели бы мы случайно не попали сюда… Но мы ее здесь не оставим!.. Вы тоже не видали ее?..

— Да ты про кого толкуешь-то?

— Мы не понимаем, в чем дело.

— Ты с нами поделишься своей находкой, Анжело?

— А какое это сокровище, в чем оно состоит?

— В чем?.. В прелестнейшей молодой девушке!.. Красавица собою, вся точно точеная, точно вся сахарная.

Мужчины хохочут, женщины с досадою пожимают плечами, а Альбертина ворчит:

— Стоило всех нас заманивать каким-то сокровищем, чтобы свести все к служанке из трактира!..

— Ничего на свете не знаю несноснее этого Анжело, — Зинзинета раздраженно пожала плечами. — Кого ни увидит, сейчас влюбится. В такой придет восторг сначала!.. А скоро и разочаруется!

— Нет, а главное то, — вмешалась Элодия, — нам-то что за дело, что он встретил тут хорошенькую девушку?.. Ведь не заставит же он ее дебютировать у нас!.. Во-первых, нас и без нее много, а во-вторых, и в хорошеньких женщинах, господа, мне кажется, тоже недостатка нет!

— Нет, этого нельзя сказать, — старуха скривила губы, стараясь состроить приятную гримасу, — хорошеньких женщин нам, слава богу, не занимать…

— Уж где мы с дочерью, — вмешивается госпожа Гратенбуль, — там в хорошеньких женщинах недостатка нет!

— Ах, боже мой, — с пылом возразил Анжело, — у меня и в уме не было вас обижать! Никто лучше меня не может оценить те достоинства и прелести, о могуществе которых я имею возможность судить ежедневно!

Эти слова вызывают улыбки дам и неудовольствие мужчин, но первый любовник, не стесняясь этим, продолжает:

— Но это не мешает мне сознавать, что в этой гостинице есть прелестная молодая девушка, одаренная свежим, роскошным голосом, одним из тех голосов, которыми природа изредка только награждает своих баловней… таким голосом, в котором лежит целая будущность, ежели только заняться им хорошенько!..

— Вот еще новость-то!.. Он хочет уверить нас, что это Гризи [3] или Малибран [4], которая чистит лук в ожидании дебюта!