На безымянной высоте - Черняков Юрий Веняаминович. Страница 1

На безымянной высоте

Пролог

— Дед, а дед, началось! — прокричала внучка Даша, прибежав на кухню, и Николай Андреевич Малахов, се­мидесятитрехлетний старик, бывший участник Великой Отечественной войны, кряхтя, приподнялся с табурета и прошел на негнущихся, артрозных ногах в комнату. Там, рядом с письменным столом, за которым внучка-перво­клашка делала уроки, работал старенький телевизор. Николай Андреевич вопросительно посмотрел на Дашу. — Ничего, ты, деда, смотри, я потом, я успею, — заверила внучка и тоже села к телевизору. — Ты мне толь­ко поможешь, ладно?

После школы она всегда приходила к деду, а вечером ее забирала Зина, дочь Малахова.

На экране показывали похороны псковских десант­ников, героически погибших в Чечне. Там среди боль­ших начальников в штатском и генералов был и прези­дент России. В завершение траурной церемонии офице­ры возложили венок, после чего президент подошел к обелиску и поправил траурную ленточку.

— Деда, нам в школе рассказывали, а я не поняла, почему их убили.

— Ну как тебе объяснить... Ребята погибли, защищая высоту, чтобы не пропустить две тысячи бандитов... Бан­диты хотели прорваться в Дагестан, чтобы убивать мир­ных людей...

— А ты откуда знаешь?

— Читал в газете. Я и сам когда-то на войне попал в по­хожую историю... Вот так же мы с ребятами держались на высоте до последнего, чтоб немцев не пропустить... Я тогда был молодой, и они молодые. И все почти там полегли.

— А ты почему живой остался?

— Вот те раз! — засмеялся, закряхтел Николай Анд­реевич. — А ты бы как хотела? Чтобы меня тоже убили?

— Не-е... Ну дедуль, ну правда...

Она приникла, подлизываясь, к его коленям, зная, что дед не устоит.

— Ну как тебе объяснить. Заговоренный я был. Меня пули облетали. Понятно?

— А как облетали-то? Как бабочки и стрекозы, да? Разве пули так умеют?

— Выходит, умеют... Ладно, станешь постарше, обя­зательно расскажу.

— Поэтому ты и живой остался?

— Может, и так... А может, просто повезло. И вот ви­дишь, считай, пятьдесят пять лет прошло — и опять та­кая же история, как на нашей высоте.

Он покосился на внучку, встал и достал из буфета по­чатую бутылку водки, налил полстакана...

— Опять? — строго спросила внучка. — Тебе нельзя, сам говорил! И мама не велела...

— А ты ей ничего не рассказывай. Договорились? Я только помяну ребят — и больше не буду, — сказал ста­рик и вдруг замер, глядя на экран, не заметив, как в его дрогнувшей руке расплескалось содержимое стакана.

— Дед, ты чего?.. А это кто?..

Он молчал, узнавая и не узнавая среди участников траурного митинга своего бывшего командира полка, со­вершенно седого и, несмотря на свои семьдесят пять лет, все еще моложавого и подтянутого военного в мундире с погонами генерал-полковника.

Тот держал под руку плачущую седую женщину в тра­уре, которую с другой стороны поддерживала другая, очень похожая на нее женщина — тоже в трауре, только намного моложе...

— Так... погоди... это кто ж такая... Это же наш батя Иноземцев, вон до каких чинов дослужился!.. А я и не знал. А с ним-то кто? Господи... Так это ж Катя Соловье­ва! — воскликнул Малахов и снова от изумления не за­метил, как пролил водку из стакана. — Она у нас в полку связисткой была. А это кто, не пойму, похожа-то как... Ее дочка, что ли?

Голос его дрогнул, он только сейчас заметил, что ста­кан у него полупустой, но наливать больше не стал, не в силах оторваться от экрана.

— Деда, ты чего плачешь? У тебя сердце разболелось или поясница? Тебе какую таблетку достать?

Он тяжело вздохнул. Смотрел в телевизор, не отвечая и не замечая, как по его впавшим щекам катятся слезы.

— Деда, ну правда...

— Подожди, Дашка, дай послушать, — отмахнулся Николай Андреевич, увидев, как к Иноземцеву подошел телекорреспондент.

И сделал погромче...

— М-м... господин Иноземцев, извините, товарищ генерал-полковник, разрешите один вопрос, — начал те­лекорреспондент. — Мне только что сказали, будто вы не хотите, чтобы лейтенант Малютин, получивший посмер­тно звание Героя России, был похоронен здесь, вместе с его товарищами, это правда?

Иноземцев тяжело повернулся в сторону корреспон­дента. Смерил взглядом юного журналиста.

— Таково было предложение его бабушки — Екате­рины Сергеевны, моей супруги, — сказал он, кивнув на совершенно седую женщину, которую поддерживал, — и его мамы — Елены Алексеевны. — Теперь он кивнул в сторону женщины, поддерживающей Екатерину Серге­евну с другой стороны. — Наш внук Алеша через несколь­ко дней будет похоронен рядом с его дедушкой, Героем Советского Союза, и тоже Алексеем Малютиным. Внука назвали в честь деда, которого он никогда не видел. Зато теперь рядом будут лежать.

— Еще раз простите, — сказал телекорреспондент. — Вы хотите сказать... Что внук не только носит имя своего погибшего деда, но и такой же герой, как тот?

— Именно это я хочу сказать. Мне говорили, он лич­но уничтожил около пятнадцати чеченских бандитов.

— Скажите, товарищ генерал-полковник...

— В отставке, — хмуро поправил Иноземцев.

— Да... А где находится могила Алексея Малютина-старшего? — допытывался телекорреспондент, не отста­вая с микрофоном в руке от Иноземцева и его женщин.

— Это далеко отсюда. Еще вопросы есть?

Передача давно закончилась, а Малахов все сидел, по-прежнему уставясь в телевизор, не видя, что там показы­вают, и не слыша,

о чем говорят.

— Деда... ты чего? Плачешь, да? — спросила Даша, подняв голову от стола, за которым занималась. — Тебе жалко их, да?

— Жалко, внученька, так жалко. Такими молодыми гибнут... А я вот, пень старый, все живу. И ничего-то мне не делается.

Щелкнул замок входной двери, и Даша побежала в переднюю.

— Бабушка, там дедушка плачет, — донесся до Нико­лая Андреевича ее шепот.

— Что это с ним? — донесся голос пожилой женщи­ны. — Выпил, что ли? На-ка вот пряничков возьми.

— Оля! — позвал, почти промычал Малахов из ком­наты.

— Ну чего опять стряслось? — спросила она, войдя в комнату. — Ты чего, дед? — Ольга Алексеевна растерян­но, не понимая, смотрела то на него, то на телевизор, в котором теперь резвились молодые исполнители совре­менной попсы, то на открытую бутылку водки.

— Иноземцева только что видел, вот только-только... И Катю Соловьеву... Они Алешу Малютина хоронили.

— Ты, дед, совсем, смотрю... Приснилось, что ли? Или напился?

— Дедушка по телевизору их увидел, — вступилась Даша, расправляясь с пряником. — По телевизору пока­зывали, как их хоронили.

— Ничего не понимаю... Кого хоронили? Иноземце­ва и Катю? Ты можешь толком объяснить?

— Нет, — замотал головой Малахов. — Не их. Слава богу, живы-здоровы... Сама ты, Оля, все напутала...

— Ничего я не напутала. Иноземцев и Катя пожени­лись после войны, он взял ее с дочкой от покойного Але­ши Малютина. Это ты знаешь?

— Не хуже тебя знаю, — отмахнулся Малахов. — Вот они сегодня и приехали на похороны внука Кати и Але­ши, тоже лейтенанта Малютина, и тоже Алексея. Он по­гиб, обороняя высоту в Чечне, совсем как его дед в Бело­руссии. И в том же самом возрасте. Дошло теперь?

— Господи... — Ольга Алексеевна присела на ближай­ший табурет, приложив руку к приоткрытому рту. — Надо же. Выходит, еще одного Алешу Малютина схоронили?

— Вот выходит... — отмахнулся он. — Еще одного ге­роя... В общем, мать, ты как хочешь, а я поеду к ним в Москву. Надо бы их навестить. Это ж надо, такое горе...

— Коля, на какие шиши? И где ты их там найдешь?

— Займу денег, хоть в нашем военкомате, и найду по справочному на вокзале.

Ночью Малахов долго не мог заснуть, кряхтел и во­рочался, вспоминая.

— Не спишь? — спросила Ольга.

— Где тут уснешь... Они, поди, думали, хоть этот Але­ша за себя и за деда поживет. А пришлось в том же возра­сте хоронить.