Верный меч (ЛП) - Aitcheson James. Страница 1

Эйтчесон Джеймс

"Верный меч"

ВЕРНЫЙ МЕЧ

1

Первые капли дождя на моем лице были холодны, как сталь. Кольчуга тяжким грузом давила на плечи, спина и задница болели. Мы поднялись на рассвете, большую часть дня провели в седле, а сейчас ночь темным одеялом лежала на лесистых холмах.

Звук копыт наших лошадей был почти неслышен на сырой земле, когда мы поднимались верх по склону. Дорога была узкой, чуть шире оленьей тропы, и поэтому мы ехали друг за другом среди тесно сдвинувшихся стволов. Голые ветки задевали мои руки, иногда приходилось отводить их от лица. Облака сгущались и дождь тяжелыми молоточками застучал по моим плечам и по земле. Я вытащил из-за спины капюшон плаща и натянул его на голову.

В ту ночь нас было пятеро: бойцы, несколько лет назад давшие присягу нашему сюзерену, и верные паладины его Дома. Я хорошо знал их всех, я сражался плечом к плечу с ними больше раз, чем мог упомнить. Эти люди были со мной в великой битве при Гастингсе и выжили после нее.

А я был тем, кто вел их. Я, Танкред Динан.

Был двадцать восьмое день месяца января, в год тысяча шестьдесят девятый от Рождества Господа нашего. Шла третья зима с начала вторжения: после того, как мы впервые собрались на другой стороне Узкого моря, сели на корабли и переправились с осенним приливом. Третья зима с тех пор, как герцог Гийом привел нашу армию к победе над клятвопреступником и узурпатором Гарольдом, сыном Годвина, при Гастингсе и был короновал в Вестминстерском соборе, как законный король всех англичан.

И вот теперь мы были в Дунхольме, намного севернее, чем когда-либо бывали в своей жизни: в Нортумбрии, последней из английских земель, которая после двух лет завоеваний по-прежнему отказывалась подчиниться норманнам.

Я бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто не отстал. Сразу за мной ехал Фулчер ФитцЖан, грузный и широкий в плечах. Вслед за ним Иво де Сартилли, способный языком убить быстрее, чем мечом; затем Жерар де Тилье, молчаливый и надежный. И в самом конце, почти затерявшаяся в ночном мраке высокая и стройная фигура Эдо де Ри, которого я знал дольше и доверял больше, чем любому другому из Дома сэра Роберта.

Их плечи под сырыми плащами были устало опущены. Все были вооружены копьями, но их наконечники вместо того, чтобы смотреть в небо, были опущены к земле, готовые для удара. Я отлично знал, что ни один из них не хотел оказаться здесь в эту ночь. Все они мечтали сидеть под крышей у очага с кувшином эля или вина или внизу вместе с армией участвовать в грабеже города. Как, собственно, и я.

-Танкред? - Позвал Эдо.

Я медленно повернулся к нему лицом, так что все остальные рыцари остановились.

-Что? - Спросил я.

-Мы ехали до наступления темноты и не видели ни одной живой души. Как долго нам еще тут бродить?

-Пока яйца не отморозим, - пробормотал Фулчер у меня за спиной.

Я проигнорировал его.

-Мы должны искать до рассвета, - ответил я.

-Они не придут, - сказал Эдо. - Нортумбрийцы трусы. Они до сих пор не воевали с нами, и не выйдут сейчас.

Да, до сих пор нортумбрийцы с нами не воевали, это, по крайней мере, было правдой. Весть о нашем вторжении летела впереди нас; к северу от Эофервика нам попадались только пустые деревни и фермы, люди вместе со скотом еще до нашего появления уходили в горы и леса. Когда накануне вечером мы достигли Дунхольма и вошли в его ворота, мы нашли город нетронутым, но без единого жителя. Никого, кроме епископа и священников, оставшихся охранять реликвии святого Катберта. Все горожане, как они сказали, бежали в лес.

И все же в легкости нашей победы было нечто угрожающее, что и заставило сэра Роберта отправить нас пятерых, а так же еще нескольких рыцарей, искать признаки врага поблизости от города.

-Мы едем дальше, - твердо сказал я. - Так что попрощайтесь с вашими яйцами.

По правде говоря, я не рассчитывал встретить здесь людей, когда-либо видевших норманнскую армию. Конечно, они слышали, что мы разгромили узурпатора при Гастингсе, но не могли быть свидетелями сами. Он не чувствовали мощи железного кулака, добывшего нам победу в той битве и во многих других. Но теперь мы, наконец, продемонстрировали им свою силу: новый сеньор во главе двухтысячного войска пришел взять то, что отдал ему король. Они увидели наши стяги, наших лошадей, наши кольчуги, блистающие в лучах низкого зимнего солнца, и поняли, что нет никакой надежды на восстание против нас. И потому они бежали, оставив город.

По крайней мере, так мне казалось. Но то, что я думал, значения не имело, не я принимал решения. Решающее слово было за нашим сюзереном, Робертом де Коммином, в соответствии с указом короля новым графом Нортумбрийским, уполномоченным усмирить эту вздорную провинцию. Конечно, все это было известно и Эдо и всем прочим, но они устали, как собаки, и хотели передохнуть. Мы были в дороге так долго: прошло почти две недели с тех пор, как мы оставили Лондон. Две недели верхом под дождем и снегом, в незнакомой стране, на марше через болота и холмы, которым, казалось, не будет конца.

Мы продолжили наш путь вверх по склону, пока не добрались до вершины, откуда могли осмотреть окрестности во всех направлениях: от поросших лесом холмов на севере до открытых полей на юге. Луна была закрыта облаками, и я не мог видеть почти ничего, кроме чуть освещенных макушек гор и залитых мраком долин между ними. Конечно, не было видно ни одной искры от костра или блика лунного света на наконечнике копья, ничего, что выдало бы присутствие врага. Ветер хлестал меня по щекам, дождь продолжать лить, как из ведра, хотя далеко на северо-востоке, где земля встречалась с Немецким морем, я видел полоску чистого неба со сверкающими звездами и надеялся, что скоро развиднеется.

Я проверил Ролло, моего коня, и, соскочив с седла, похлопал его по шее.

-Передохнем здесь ненадолго, - сказал я.

Я сунул пятку копья в мокрую землю так, чтобы наконечник указывал в небо, а под ним хлопал на ветру сырой вымпел с изображением черного ястреба - герба сэра Роберта. Я снял щит, висевший на длинном ремне у меня за спиной, и прислонил его к стволу дерева. Он нес ту же эмблему: черная птица на белом поле, распустившая когти словно для убийства.

Корма для лошадей здесь не было, поэтому я вытащил из моей седельной сумки несколько морковок и дал их Ролло. Он, не жалуясь, шел в течение всего дня, и я хотел бы предложить ему больше, но на данный момент это было все, что у меня было.

Остальные спешились молча и начали разминать затекшие ноги. Эдо задумчиво потер задницу, несомненно онемевшую после долгих часов в седле.

Тучи на востоке постепенно таяли, и скоро я мог разглядеть серебряную ленту реки Уир, огибавшую Дунхольм. На вершине узкого мыса, выступавшего на юг стояла крепость: частокол, окружающий невысокие деревянные здания и резной тенью выделяющийся на фоне серых облаков. Оба берега круто обрывались в реку, надежно защищавшую мыс с трех сторон. Тонкие струйки дыма поднимались в небо к белому диску луны.

Под крепостью лежал город. На его улицах хозяйничала сейчас наша армия: полтысячи таких же, как мы рыцарей, принесших присягу своему лорду, семьсот копейщиков и еще три сотни лучников. И конечно десятки и десятки других, кто всегда следует за армиями: оружейники, маркитанты, лекари... Их было даже слишком много: почти две тысячи человек, набивающих торбы военными трофеями, захваченными в Дунхольме в завоеванной Нортумбрии.

Пожалуй, было немалым риском отпустить войско на грабеж, когда остается шанс, что противник скрывается где-то поблизости, но правда заключалась в том, что все эти воины шли за обещанной добычей. Она имела меньшее значение для нас, рыцарей, потому что лорд хорошо платил нам, но копейщики сражались за добычу: большинство из них были взяты из имений своих господ, и военные трофеи были их единственной наградой. Для сэра Роберта запретить грабеж значило обратить их против себя, чего он не мог допустить. Среди других дворян было уже достаточно недовольных, которые считали (хотя ни один не высказывался открыто) себя долее достойными графства, и желали, чтобы часть земель Нортумбрии была передана норманнам, а не фламандцам, вроде сэра Роберта. Но большинство из них присоединились к нам в последние два года, да и были норманнами больше по присяге, чем по рождению. Сам я был родом из города Динан, что в Бретани, хотя и не появлялся там уже много лет; Фулчер был норманном, а другие приехали из Анжу и даже из Аквитании. Но в Англии это не имело значения, потому что здесь все мы были французами, связанными вместе присягой и общим языком.