Тень Инквизитора - Панов Вадим Юрьевич. Страница 1

Вадим Панов

Тень Инквизитора

Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой – Виноградарь; Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода.

Евангелие от Иоанна

Пролог

Забайкалье, Читинская область,
деревня Верхние Каменки.
Два года до описываемых событий.

Дожди в этом году зарядили с августа, аккурат с Преображения. Но в первую послепраздничную неделю они лишь моросили, превратив остаток лета в тоскливые, подернутые водяной пылью будни. А вот с началом сентября перешли в полноценные ливни и сварили из единственной дороги, связывающей деревню с миром, неприличную грязную кашу. Впрочем, распутица не была здесь в диковину, а аборигены, автопарк которых составляли разномастные джипы и небольшие грузовики, даже радовались этому времени, в течение которого замкнутый мирок Верхних Каменок гарантированно не подвергался нашествию чужаков.

Чужих здесь не привечали.

– Губернатор хочет на второй срок избраться, всю область заасфальтировал, какого черта вы сопротивляетесь? – Полицейский, толстый, с большим мягким носом и большими губами капитан, расстроенно осмотрел свой покрытый грязью бело-голубой джип. Точнее, полицейский помнил, что джип должен быть бело-голубым. – За переправой чуть ось не потерял!

– Это вы, Степан Васильевич, как брод прошли, правее, должно быть, взяли? – осведомился его собеседник, кряжистый, плечистый мужик, с аккуратно расчесанными на пробор волосами. – Так там в этом году, наоборот, левее надо выезжать, справа яма образовалась.

– Яма! Григорий, какая яма? – Полицейский коротко ругнулся. – Яма, брод, яма, болото… Сидите здесь, бирюки бирюками.

– Привыкли. – Мужик усмехнулся.

На фоне помятого и злого полицейского он выглядел необычайно благообразно. Чистый костюм, чистая рубашка, брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги, старательно подстриженная бородка. Григорий был ниже капитана, но шире в плечах и буквально дышал могучей силой, настоящим, мощным простором сибирской тайги… вот только левый рукав его пиджака был зашит, напоминая о давней и крайне неудачной встрече с шатуном.

– Яма! Привыкли! – Капитан вздохнул. – Зачем вызывал?

Эмоции, вызванные пробуждением в четыре утра и сотней миль непролазной грязи, улеглись, и полицейский решил, наконец, поинтересоваться, для чего глава администрации затерянной в тайге деревушки разбудил его среди ночи и потребовал немедленного, НЕМЕДЛЕННОГО, прибытия.

– В дом, пожалуйста, – предложил Григорий. – Жена доила уже, молочка парного с дороги попьете, а я расскажу, как и что.

– Говори здесь. – Полицейский достал из джипа термос с крепчайшим кофе и закурил сигарету. – Не хочу в дом, на прохладе останемся.

– Можно и здесь.

Дождь прекратился несколько часов назад, и желание капитана насладиться чистым утренним воздухом было понятно. Мужчины присели на скамеечку у крыльца.

– Так что же случилось?

– Неспокойно у нас, – просто ответил Григорий.

– Ага, – хмыкнул полицейский, – Мефодий вчера сапог порвал, а баба Нина сказала, что это не к добру?

– Вроде того, – не принял шутки однорукий. – У Федора две коровы сдохли, и я боюсь, как бы до смертоубийства не дошло.

– При чем здесь убийство? – не понял капитан. – Коровы сдохли?

– Две.

– Отравили?

Григорий опустил глаза.

– Почти.

– Что значит «почти»?

– Вся деревня знает, что сгубила коров Пелагея.

– Отравила? Свидетели есть? Пастуха допросить надо.

– Пастуха допрашивать не надо, – поморщился однорукий. Он тоже достал сигарету, ловко прикурил и, выпустив куда-то вниз первый клуб дыма, тихо добавил: – Ведьма наша Пелагея. Ведь-ма.

– Пил? – угрюмо спросил полицейский, чувствуя, как из глубины души накатывает волна бешенства. Три часа по бездорожью! В четыре утра из дому выскочил! Врезать бы ублюдку по башке как следует!

– Я не пью, – так же тихо продолжил Григорий. На капитана он старался не смотреть. – Места у нас такие, Степан Васильевич: без колдунов никак не обойтись. Случись что – не дозовешься. Ты вон через три с половиной часа только приехал, а уж как я тебя звал… Про врача или ветеринара я вообще не говорю. – Однорукий сплюнул. – А Пелагея и зубы заговорить может, и боль снять, от живота присоветовать, и вообще…

– Что вообще?

– Дождь может вызвать или прогнать.

– Что ж не прогнала? – Полицейский с ухмылкой кивнул на перепачканный джип. – Без дождя я бы за полтора часа доехал.

Он видел, что Григорий действительно верит в то, что говорит.

– А ты, Степан Васильевич, если интересно, по полям нашим прокатись, – предложил однорукий. – Или по пастбищам.

– А что на полях? – насторожился капитан.

– Там воды такой нет, мимо тучи идут.

– Пелагея ими правит?

– Угу.

– Дела…

Полицейский налил себе еще кофе и, сделав большой глоток, блаженно зажмурился.

В том, что в глухой деревушке есть своя колдунья, не было ничего странного. Если уж в городских газетах постоянно натыкаешься на предложения: «Порча, сниму 100», то здесь, среди тайги, как говорится, сам бог велел. Другое дело, и в этом Степан был убежден, в этих деревенских бабках действительно что-то есть. Тайна какая-то. Сила. Во всяком случае, лет десять назад такая вот Пелагея зубы ему заговорила. Да так заговорила, что до сих пор капитан не ведал дороги в кабинет стоматолога.

Ситуация вырисовывалась ясная. Устойчивая репутация сыграла со старухой злую шутку – как только возникла проблема, во всем обвинили ее. Надо успокоить мужиков, не допустить самосуда и выяснить…

– А от чего коровы сдохли?

– Ветеринар приезжал, – нехотя протянул Григорий. – Сказал, от разрыва сердца. Не выдержали, мол, буренки, тяжкой своей жизни.

– То есть все в порядке? В смысле, никакого криминала?

– Все знают, что коров сгубила Пелагея, – глухо повторил однорукий. – Некому больше.

– А с чего ей?

– Она с Федором поругалась. Внук ее с браконьерами городскими связался, Федор его полиции сдал, вот Пелагея и взбеленилась. – Григорий прикурил от бычка следующую сигарету, аккуратно затушил окурок и убрал его в стоящую под скамейкой баночку. – Федор сначала осерчал крепко.

– Понимаю.

– Он с Пелагеей по-хорошему поговорить хотел, а она его того… Указала, в общем, дорогу на… Знает свою силу, старая. Охотников с ней разбираться никогда не было. Федор в Калиновку, к батюшке, да только тот вроде тебя оказался, грамотный. «Померли, – говорит, – коровки, значит, время их пришло». Тогда Федор на все дела плюнул и поехал в Читу. Не знаю, с кем он там говорил, но вчера вернулся с монахом каким-то, с проповедником. В общем, привез он монаха, тот собрал мужиков на «футболке», поляна это у нас за околицей, там детвора мяч гоняет, собрал и о чем-то беседовал.

– О чем?

Григорий пожал плечами.

– Только не говори, что тебя там не было.

– Ну, был, – буркнул однорукий. – Там мужиков всего пятеро было. А проповедник… – В голосе мужика скользнуло подлинное уважение. – А проповедник правильно все говорил. О Боге говорил, о вере, о том, что защищать ее надо.

– От кого?

– А ни от кого, – спокойно ответил Григорий. – Внутри себя защищать, крепким быть, соблазнам не поддаваться. Человека по делам судить, а не по словам. В общем, правильно все говорил. А сегодня с утра велел мужикам на площади собраться да остальных позвать. Ночевать у Федора остался. – Григорий опять достал баночку и скомкал в нее недокуренную сигарету. – Еще проповедник говорил, что смирение и покорность не одно и то же, что стоять на вере надо крепко и с такими же крепкими объединяться.

«Объединяться!» Слово раскаленной иглой проникло в голову полицейского, напомнив ходившие по Чите слухи о загадочной религиозной организации, чьи проповедники активно работали среди прихожан области.