Одинокий голубь - Матц Тамара П.. Страница 1

1

Когда Август вышел на веранду, свиньи жрали гремучку, довольно маленькую по размеру. Скорее всего она просто ползла в поисках тени, да и наткнулась на свиней. Они тянули ее в разные стороны, так что гремучка свое уже отгремела. Свиноматка держала ее за голову, а хряк — за хвост.

— Проклятые свиньи, — выругался Август, давая пинка хряку. — Валите к ручью, если хотите сожрать эту змею. — Он рассердился на них не из-за змеи, а из-за веранды. От свиней на веранде становилось еще жарче, а уж жарче было просто некуда. Он сошел с крыльца на пыльный двор и направился к летнему домику, чтобы достать свой кувшин. Солнце стояло еще высоко, уперлось там в небосклон рогами, но Август насчет него был большим спецом и сейчас видел, что тени на западе обнадеживающе накренились.

Вечера долго добирались до Лоунсам Дав [1], но, когда наконец они приходили, становилось по-настоящему хорошо Большую часть суток, как, впрочем, и большую часть года, солнце загоняло городок, заброшенный в выгоревшей пустыне, в пыльную ловушку, рай для змей, рогатых гусениц и кусачих ящериц, но ад для свиней и уроженцев штата Теннесси. На расстоянии в тридцать или сорок миль не было даже ни одного сколь-либо тенистого дерева. На самом деле месторасположение ближайшей пристойной тени являлось предметом жарких споров в офисах, если, разумеется, снизойти до того, чтобы называть так сарай без крыши и пару будок при загонах, служивших конторами для животноводческой компании «Хэт крик», половина которой принадлежала Августу.

Его упрямый партнер, капитан В. Ф. Калл, нахально утверждал, что имеется великолепная тень прямо рядом, за двенадцать миль, в Пиклс Гэп [2], но Август точно знал, что это не так. Пиклс Гэп был еще более Богом забытой дырой, чем Лоунсам Дав. Он и появился только потому, что один придурок по имени Уэсли Пиклс с севера Джорджии вместе с семьей заблудился в мескитовом кустарнике и проплутал там десять дней. Когда же он наконец выбрался на поляну, то раз и на всегда отказался ее покинуть. Вот так и возник Пиклс Гэп, в основном посещаемый путешественниками вроде самого Пиклса, то есть людьми, неспособными пересечь, не теряя присутствия духа, всего несколько сотен миль мескитовой чащи.

Летний домик был маленьким шатким строением, где внутри стояла такая прохлада, что Август склонялся к тому, чтобы туда перебраться, да вот только уж очень его облюбовали «черные вдовы», «желтые шкурки»  [3] и сороконожки. Открыв дверь, с ходу он никаких сороконожек не заметил, зато сразу услышал нервное потрескивание гремучки, у которой явно было больше мозгов, чем у той, которую доедали свиньи. Августу удалось разглядеть свернувшуюся в углу змею, но стрелять в нее он передумал. В тихий весенний вечер в Лоунсам Дав выстрел мог иметь самые неожиданные последствия. Все в городке его услышат и решат, что напали либо команчи снизу, из степей, либо мексиканцы со стороны реки. Если же кто-нибудь из постоянных посетителей «Сухого боба», единственного в городке салуна, окажется в подпитии или дурном расположении духа, что было вполне вероятно, то он способен выбежать из салуна и пристрелить парочку мексиканцев просто так, в порядке профилактики.

В лучшем случае притопает с выгона Калл и разозлится, узнав, что это всего-навсего змея. Калл не испытывал абсолютно никакого уважения к змеям, равно как и к тем, кто отступал перед ними. К гремучкам он относился как к комарам, разделываясь с ними одним ударом с помощью любого предмета, оказавшегося под рукой.

— Пусть тот, кто замедляет ход при виде змеи, всю жизнь ходит пешком, — часто поговаривал он. Это заявление, как и многое из того, что говорил Калл, было совершенно недоступно пониманию образованного человека.

Август предпочитал придерживаться менее агрессивной философии. Он считал, что надо дать живым существам время подумать. Поэтому он постоял на солнце, пока гремучка не успокоилась и не уползла в дыру. Тогда он протянул руку и вытащил кувшин из грязи. Год выдался сухим даже по меркам Лоунсам Дав, так что весны хватило лишь на эту небольшую грязную лужу. Свиньи по полдня проводили около погреба, пытаясь добраться до грязи, но пока еще дыры в сооружении были недостаточно велики, чтобы они могли протиснуться сквозь них.

Мокрая холстина, которой был обернут кувшин, как магнит притягивала сороконожек, так что Август сначала убедился, что ни одна не забралась под тряпку, и лишь тогда откупорил кувшин и сделал скромный глоток. Одному белому брадобрею в Лоунсам Дав, тоже теннессийцу по имени Диллард Браулей, приходится сейчас брить бороды, стоя на одной ноге, потому что он недостаточно остерегался сороконожек. Две твари наиболее злобной красноногой разновидности ночью забрались ему в штаны, а Диллард торопился встать и поленился встряхнуть штаны как следует. Нога его после этого не то чтобы вовсе отгнила, но попортилась порядочно, так что семья забеспокоилась насчет заражения крови и уговорила Дилларда и Калла отпилить ее.

В течение года или даже двух в Лоунсам Дав был настоящий доктор, но у этого молодого человека не хватило здравого смысла. Один vaquero [4], довольно паршивый малый, которого все давно были бы рады вздернуть, как-то по пьянке заснул ночью и позволил клопу заползти ему в ухо. Назад клоп дороги не нашел, но двигался достаточно энергично, чтобы расстроить vaquero, которому удалось упросить молодого доктора попытаться извлечь клопа. Молодой человек старался изо всех сил, лил в ухо теплую подсоленную воду, но vaquero осерчал и пристрелил его. Со стороны vaquero это было большой ошибкой. Кто-то убил под ним лошадь, когда он пытался удрать, а возмущенные граждане, большинство которых от нечего делать торчали возле салуна, тут же его и повесили.

К сожалению, никто из врачей с той поры Лоунсам Дав не интересовался, так что Август и Калл, которые на своем веку повидали предостаточно ран, всегда призывались, если возникала необходимость в каком-нибудь хирургическом вмешательстве. Нога Дилларда в этом смысле проблемы не составляла, вот только сам он вопил так громко, что повредил себе голосовые связки. Потом Диллард вполне приспособился передвигаться на одной ноге, но голосовые связки так полностью и не восстановились, что в конечном счете сказалось на его бизнесе. Диллард всегда слишком многого ворил, а после несчастья с сороконожками стал слишком много шептать. Клиенты, укутанные в горячие по лотенца, не могли расслабиться, стараясь разобрать шепот Дилларда. К тому же он вряд ли стоил того, что бы его слушать, даже в те времена, когда обе ноги были целы, так что со временем многие из его клиентов переметнулись к парикмахеру-мексиканцу. Даже Калл ходил к мексиканцу, а Калл не доверял ни мексиканцам, ни брадобреям.

Август взял кувшин на веранду и поставил стул с плетеным сиденьем так, чтобы максимально использовать тот намек на тень, которым ему приходилось обходиться. Когда солнце опустится ниже, тень удлинится, постепенно захватывая веранду, двор, ручей Хэт, Лоунсам Дав и, наконец, Рио-Гранде. К тому времени когда тень достигнет реки, Август уже будет вполне готов поговорить с умным человеком, что обычно кончалось разговором с самим собой. Калл будет трудиться, пока окончательно не стемнеет, — если найдется работа. Если ее не найдется, то он ее придумает. А Пи Ай в душе был сержантом и не мог закруглиться, пока не закруглится капитан, даже если бы Калл ему это и позволил.