Верь мне! - Дойл Аманда. Страница 1

Аманда Дойл

Верь мне!

Глава 1

Широко раскрыв глаза в неровном свете, время от времени озарявшем съежившиеся формы ее попутчиков, Луиза безрадостно думала: будет ли когда-нибудь снова чувствовать радость — и даже будет ли она когда-нибудь вообще снова что-то чувствовать. Она еще не опомнилась после этой сумасшедшей спешки через пихающийся, гуляющий, напористый поток уличного движения Сиднея, после стремительного бега по эстакадам и бесконечным лестницам Центрального вокзала и необратимой просьбы: «Один билет во второй класс до Нандойи, пожалуйста», когда наконец подошла ее очередь к билетной кассе. Она вообще ничего не чувствовала с того ужасного момента, когда мистер Кларк медленно снял свои старомодные роговые очки, посмотрел на нее с обиженным удивлением в добрых голубых глазах и с обиженным же упреком в голосе произнес:

— Ну, мисс Стейси, я надеюсь, вы понимаете, что у нас нет другого выхода, кроме как немедленно отказаться от ваших услуг. Нашей фирме надо блюсти репутацию глубокой порядочности, а в свете доказательств, которые мисс Пул — к счастью для нас — обнаружила, делая записи, у нас нет выбора. Так что получите ваши документы, а миссис Берджес выдаст вам вашу зарплату, когда вы будете уходить. — Тут он увидел немое огорчение, которое Лу не смогла скрыть, и взорвался, почти закричав от разочарования и раздражения:

— Право, мисс Стейси, я не могу понять, что на вас нашло подделывать цифры в книге мелких поступлений! Вы же знали, что всегда можете обратиться ко мне, если у вас личные затруднения! Когда мы брали вас на работу, вы сказали, что у вас в Австралии никого нет, и мы бы постарались как-то вам помочь. До сих пор ваша работа была вполне удовлетворительной — мне казалось, что вы искренне заинтересованы в процветании фирмы. Я даже предложил мистеру Уорингу, чтобы он взял вас в свою следующую поездку на место строительства, чтобы вы познакомились с местностью на практике, а не только на бумаге. А теперь…

Он замолчал, раздосадованно вздохнув, взял в руки ту самую приходную книгу, пробормотал:

«Пойдемте, мисс Пул» — ив сердцах толкнул вращающуюся дверь, которая вела из приемной во внутренний кабинет. Анжела Пул пошла следом, но Лу успела заметить злобное торжество в красивых глазах девушки.

Лу и Дик Уоринг остались одни в ужасной, напряженной тишине. Лу нарушила ее первой, сказав глухим умоляющим голосом:

— Дик, ты ведь не думаешь, что.., что я могла… — Тут она заметила, в какой непреклонной позе он стоит возле зеленой картотеки. — Дик, ты должен был бы знать меня лучше и не верить, что я могу сделать такое! Зачем мне рисковать своей работой и счастьем из-за такой пустяковой суммы, когда мне так тут нравится, и мы с тобой так друг к другу относимся? Ведь еще на прошлой неделе мы планировали, что начнем копить деньги для нашей будущей совместной жизни? Дик, ведь ты не думаешь, что я могла начать копить деньги подобным образом?..

Распрямляя затекшие ноги, укутанные пледом, автоматически стараясь не задеть вытянутые ноги мужчины, спавшего напротив, она думала, что перестала чувствовать как раз в тот момент. С какой-то болезненно-ошеломленной отстраненностью она вспомнила отвращение, написанное на лице Дика, брезгливость в его голосе, когда он холодно сказал:

— Не думаю, чтобы был смысл обсуждать это дальше, Луиза!

Потом он взял со стола кипу чертежей, с непреклонным видом запихнул их в портфель и вышел из комнаты — и из ее жизни.

Каким-то образом Лу пережила последующие полные отчаяния дни, зная, что ей не удастся долго просуществовать на ту жалкую сумму, которую ей пока удалось скопить. Она понимала, что надежды занять должность, требующую доверия, исчезнут, едва она назовет свое прежнее место работы — фирму «Кларк, Кроссинг и Пул». Они сказали ей, что вычли из ее последнего жалованья недостающую сумму, а у нее не хватило силы духа протестовать и оправдываться, что она не присваивала этих денег — так сковало ее чувство полной безнадежности. В конце концов, кто поверит ее слову, а не слову Анжелы Пул, красивой, хладнокровно-самоуверенной племянницы младшего компаньона фирмы? Она всегда знала, что Анжела ее невзлюбила, но только когда дружба Лу с Диком Уорингом стала укрепляться и перерастать во что-то более глубокое, сдержанная антипатия этой девицы переросла в открытую враждебность. Никто не мог представить, как много значили для Лу его дружелюбие и внимание; ведь она совсем недавно приехала в Австралию, и небрежная симпатия к ней со стороны ее новых знакомых только подчеркивала ее одиночество. Все были поглощены своими делами: бежали на свидания с друзьями, строили планы на следующий уик-энд — и никогда не включали ее в них, хотя всегда находили время улыбнуться и спросить: «Ну, Лулу, как тебе жизнь у антиподов?» или «Есть какие-нибудь новости с той стороны?» — но не задерживались, чтобы услышать ее ответ и не приглашали присоединиться к их увлекательным мероприятиям. Наверное, она казалась сдержанной, тихой и чуть бесцветной на фоне веселых, самодовольных, жизнелюбивых молодых людей, которых повсюду встречала.

Они не могли знать, что причиной ее сдержанности был страх грозящей бедности, что у нее действительно не было лишних денег, чтобы тратиться на развлечения, и поэтому она подсознательно отталкивала возможные приглашения, с которыми могли быть связаны лишние расходы. Для нее жизнь была серьезным делом: надо было обеспечить себя в чужой стране, укрепить свою пока столь хрупкую стабильность, сохранить независимость, когда так хочется опереться на чье-то плечо, писать сестре в Англию жизнерадостные письма, в которых говорилось, что все в порядке: ей ужасно нравится здешняя жизнь, она нашла прекрасную работу, где ее неопытность не мешает ей быть полезной, она сняла малюсенькую, но уютную квартирку, где расставила свои немногочисленные вещи и устроила «дом», и обрела чудесного друга — Дика.

Именно Дик провез ее по крутому пролету моста Харбор, с которого открывался потрясающий вид на город, доки, верфи и причалы, на сверкающую синюю воду с сапфировыми заливами, похожими на бессчетные изгибающиеся пальцы на синей ладони моря.

Они плыли на пароме от Круглого причала до Мэнли и вместе смеялись, облокотясь о поручни, и волосы их растрепал резкий морской ветер. Лица их разгорелись от ударов соленых брызг, а ноги пристукивали в такт веселой мелодии маленького оркестра, игравшего то на том, то на другом конце парома. Они гуляли по эспланаде, хрустя чипсами, и смотрели на белую пену прибоя Тихого океана. Лу никогда в жизни не видела таких изумительных пляжей, сейчас пустых из-за осени, простиравшихся кремово-золотыми дугами, окаймленными пальмами.

Именно Дик показал ей знаменитый зоопарк в парке Таронга и достал из кармана орешки, чтобы она кормила обезьян, и великолепный олимпийский плавательный бассейн, и снисходительно смеялся, когда ода в страхе визжала на поворотах и горках аттракциона на близлежащей ярмарке. Постепенно она расслабилась и стала чувствовать себя не старше своего возраста — двадцать один год — и почти забыла о том, как больно было расставаться со своими близкими там, в Англии.

Тогда голос ее грозил сорваться, но она заставила себя твердо сказать Hope:

— Мне очень хорошо было с тобой и близнецами, когда Джеймс был в Нигерии, но я хочу пожить самостоятельно, моя дорогая — я уверена, что ты меня поймешь. Мне будет вас ужасно не хватать, но теперь, когда Джеймс вернулся, тебе не будет одиноко, да и комната моя тебе нужна для Рики и Питера, ведь они уже не младенцы. Они будут в восторге, потому что их папа вернулся насовсем, и вы наконец-то станете счастливой полной семьей, как тому и следует быть.

Нора протестовала, да и Джеймс тоже, но Лу заметила, что голос звучит не слишком настойчиво: если он и жалел о ее отъезде, то только потому, что они теряли бесплатную прислугу и няньку — а больше ни о чем. Она любила свою сестру Нору, но Джеймс никогда не упускал случая скрытыми намеками, а зачастую и прямыми упреками напомнить ей, что она лишняя в их тесном семейном кругу. Когда родители так трагически погибли, Луиза доучивалась последний год в пансионе и приезжала на каникулы к Hope и Джеймсу. Они к тому же содержали ее, пока она проходила курс машинописи: намеки Джеймса заставили ее стремиться поскорее начать самостоятельно зарабатывать. Из своих заработков машинистки она смогла вносить свою долю в хозяйственные расходы. К тому же три года тщательной экономии позволили ей без страха уйти из их жизни, когда Джеймс окончательно вернулся из-за границы.