Магии не существует, или Криминальный репортер (СИ) - Лифантьева Евгения Ивановна "Йотун Скади". Страница 1

Лифантьева Евгения Ивановна

Магии не существует, или Криминальный репортер

Магии не существует

Макс отбросил на столик газету частных объявлений и произнес свою коронную фразу:

— Вот идиоты! Магии не существует!

Я подтянул к себе ворох шуршащих листов. В глаза бросилась крупная реклама: фото тетки, похожей на откормленного поросенка, и текст: "Провидица Лиза. Снимет сглаз, порчу, родовое проклятие, венец безбрачия и покрывало одиночества. Гадание на картах ТАРО и на китайской Книге перемен. Лечение молитвами и заговорами. Белая магия".

— Снимаю, — хихикнул Макс, — порчу. Избавляю от безбрачия и застарелой девственности.

— Магии не существует, но это не мешает тебе ею пользоваться. — Продолжил я дежурную шутку.

Тут нужно сделать небольшое отступление, чтобы читатель мог понять, почему толстощекая провидица и другие магистры белой, черной и иных цветов магии привлекли внимание моего друга.

Популярная газета еженедельно публиковала его объявление в одном блоке с рекламой всяких гадальщиков. Это дико раздражало Макса. Однако в редакции ему аргументировано заявляли, что текст "Психология и парапсихология. Консультации в конфликтных ситуациях. Ликвидация проблем, связанных с паранормальными причинами" не может быть помещен никуда, кроме как в "Услуги прочие".

— Не нравится — вообще не суйся в СМИ. — Привычно подковырнул я друга.

— Пожалуй, что скоро так и сделаю. — Согласился Макс. — После семинаров гораздо больше клиентов приходит "по знакомству", чем по объявлениям.

Он сгреб со столика газету, кинул ее в угол.

— Ладно, я тебя не над бедной Лизой стебаться пригласил. Дело есть. Хочешь опять побыть "подопытным кроликом"?

— А ты как думаешь? — Ответил я вопросом на вопрос.

Мы познакомились несколько лет назад. Я, тогда еще студент факультета журналистики, подрабатывающий в газетах, нагло заявился к Максу домой с целью взять у него интервью.

В редакции мне объяснили, что публике нужны чудеса и чудотворцы. Сначала я отправился в нашу местную тусовку экстрасенсов, гордо именовавшуюся "Академией народного целительства". Целители, обиженные Максом, решили сделать ему мелкую пакость и дали домашний адрес. Правда, на счет пакости я понял не сразу. Тогда, словно на крыльях, летел по городу в предвкушении сенсационного репортажа. Еще бы: маститые паранормальщики в один голос утверждают, что мой будущий герой — настоящий волшебник!

Сначала Макс хотел вышвырнуть незваного гостя на лестничную площадку. Потом, ошалев от моего напора, согласился поговорить.

В результате двухчасовой беседы я выяснил, что чудес не существует, есть еще не изученные законы физики, магии тоже не существует, а все, кто в нее верят — идиоты и кретины, попавшиеся в ловушку массовых заблуждений.

Опубликовать магнитофонную запись нашего разговора мне не удалось. Редактор, милейшая женщина, объяснила, что читатели газеты — те самые верующие идиоты и кретины. "Опасно отбирать у тигрицы тигренка, а у публики — ее заблуждения, — процитировала она кого-то из классиков.

— Так что теперь, писать неправду? — обиделся я.

— Не можешь писать то, что нравится публике, — не пиши ничего. — Отрезала она. — При выборе между правдой и тиражом всегда побеждает тираж.

В-общем: иди, мальчик, и думай о профпригодности.

К счастью, на следующей неделе запил журналист, который обычно писал криминальные репортажи, и меня отправили в милицейский рейд по ловле проституток. "Ночные бабочки" понравились публике, и с тех пор специализировался на "криминале".

Однако "неотписанный" текст не давал покоя. Я позвонил Максу и извинился за то, что статьи не будет.

— А я и не рассчитывал, — ответил экстрасенс.

И пригласил меня в гости.

С тех пор мы дружим. Уже не раз он использовал меня в своих делах в качестве "контрольного наблюдателя". В смысле — трезвомыслящего, не предвзятого постороннего лица.

Я верю, что когда-нибудь напишу о нем книгу, в которой будет правда, только правда и ничего, кроме правды. По возможности сую нос во все, чем он занимается. Поэтому, пародируя соблазненную красотку из какого-нибудь сериала, я манерно протянул:

— Могу ли я тебе ответить "нет"?

— Тогда подожди секундочку.

Макс сходил на кухню, принес початую бутылку вина и два бокала.

Разлил: мне — почти до краев, себе — чуть-чуть на донышко, только чтобы губы смочить.

— Это что, тест на действие алкоголя? — Удивился я.

— Ты посмотри на бутылку.

Бутылка как бутылка. Ничего особенного. Блеклая, "совкового" вида этикетка с расплывшимися фиолетовыми штампами.

— "Шато дэ Монтань. 1989", — с трудом разобрал я латинские буквы.

И тут только до меня дошло, где видел похожие непрезентабельные "пузыри": в ресторане "Эспланада", самом дорогом в городе.

Мы делали "Эспланаде" рекламу. Нужно было написать, чем же так крут этот подвальчик на центральной улице. Чтобы читатели прониклись и пришли сюда хотя бы из любопытства.

Хозяин ресторана знал свое дело. Накидал мне кучу "фишек" для рекламной статьи, так что и выдумывать ничего не пришлось. Но главной его гордостью была коллекция вин, закупленных на самых престижных аукционах.

Раритетные бутылки красовались возле бара в специальных витринах, похожих на музейные: передние стенки супер-шкафов прикручены здоровенными винтами. Когда кто-нибудь из посетителей заказывал "особое" вино, официант приносил отвертку и откручивал пуленепробиваемое стекло. Правда, часто слесарить не приходилось: в винной карте против названий коллекционных вин цены стояли в долларах. Как минимум, с двумя нулями. За сто грамм.

— Во сколько же эта бутылочка обошлась? — Поинтересовался я.

— Понятия не имею. — Пожал плечами Макс. — Клиент притащил. В качестве презента за одно дельце. Да ты пей. Вино, действительно, хорошее.

Я сделал глоток. Может быть, я не разбираюсь в винах, но того чуда, которое ожидалось, судя по цене, не было. Вкус? Странный вкус. И кислый, и сладкий, и чуть горьковатый. Запах то ли цветов, то ли фруктов. Ускользающий, неясный.

— Ты знаешь, что вода — это кристалл, и она способна хранить информацию о том, с чем она соприкасалась? — Неожиданно спросил Макс.

— Читал что-то.

— Проводили опыт: растворяли в литре дистиллированной воды грамм какого-нибудь лекарства. Предположим, слабительного. Потом брали грамм раствора и растворяли еще в литре. Потом — снова брали грамм и снова растворяли… И так до тех пор, пока присутствие лекарства не определялось никакими известными науке методами. Потом поили этой водичкой крыс…

— И те гадили с такой же интенсивностью, как если бы нажрались пургена, — продолжил я.

— Грубо, но верно.

— Я думал, что это — очередная "утка". Мне ли не знать, как такие "открытия" сочиняются? — Я сделал еще глоток. Нет, что-то особенное в этом вине все-таки есть!

— На этот раз — не утка. Вода, действительно, хранит энергетическую информацию обо всем, с чем соприкасалась.

Макс взял бокал, покрутил его в пальцах и продолжил:

— Вино — не просто раствор сахара и ароматизаторов. Эта вода была когда-то дождем. Потом ждала своего часа в земле. Она хранит информацию о ветрах над горами и о нагретой солнцем почве. О лозе, по которой поднималась. О солнце, на котором зрел виноград. О людях, которые его растили…

— Каким это Макаром? — Хмыкнул я.

— Ты слышал когда-нибудь о "намоленных" иконах?

— Они-то тут при чем?

Макс помолчал, как всегда, когда собирался начать лекцию на тему "магии не существует", и неторопливо продолжил:

— Человеческие мысли и эмоции — тоже своего рода энергетическое поле. Причем информационно структурированное. Обычно оно напоминают "белый шум", в котором трудно выделить что-то конкретное. Слишком много вокруг людей, слишком мелкие у них мыслишки. Но если одна и та же сильная эмоция регулярно повторяется, то она может оставить отпечаток на энергетической структуре любого предмета. Если искренне верующий человек долго молится на икону, то она из раскрашенной доски превращается в мощную информационную матрицу. А энергетическая структура воды гораздо более восприимчива, чем у деревяшки…