Воскрешение - Юрин Денис Юрьевич. Страница 1
Денис Юрин
Воскрешение
Люди по-разному смотрят на жизнь: одни говорят, что миром правит случайность и хаос, другие искренне верят в неоспоримое господство строгого порядка и неумолимого предназначения. Оптимисты терпят невзгоды в надежде, что и им когда-нибудь выпадет шанс поймать за хвост пугливую птицу удачи; пессимисты же не стремятся изменить свою судьбу, какой бы горькой она ни была, поскольку убеждены, что за них уже все давно решено и продумано могущественными высшими силами. Одни верят в везение и полагаются на удачу, другие доверяют лишь логике и не сделают даже малюсенького шажка, пока досконально не изучат и не просчитают в голове возникшую ситуацию.
Что же такое на самом деле жизнь? Она – случайная закономерность и закономерная случайность; непреклонный порядок вещей с довольно частыми элементами непредсказуемости и в то же время выхолощенный, упорядоченный до зевоты хаос. Говоря проще, наша жизнь – сплошной парадокс и одна большая насмешка над теми глупцами, кто силится понять ее смысл. Как ни странно, вокруг много вещей, противоречащих здравому смыслу, но без которых не обойтись.
Глава 1
«Трехногий петух»
Придорожный трактир «Трехногий петух» был преуспевающим заведением, несмотря на убогость обстановки, затхлость атмосферы внутри недостаточно большого и лишь изредка проветриваемого зала, грубость и нерасторопность частенько пребывавшей в подвыпившем состоянии прислуги, а также сомнительную свежесть подаваемых блюд.
Посетители постоянно ругались, били посуду назло наплевательски относящемуся к их упрекам хозяину, а порой даже таскали его за сальные и редкие волосенки, но толку от этого не было никакого. Синяки и ссадины заживали на толстощекой физиономии ленивого корчмаря поразительно быстро, а его расчетливый мозг, спрятавшийся в глубинах алчной головенки за маленькими, бесстыже прищуренными глазенками, не видел необходимости что-либо менять. К чему обращать внимание на упреки вечно недовольных гостей, когда каждую ночь в переполненном зале не протолкнуться, а выручке невзрачного и ветхого трактира у дороги позавидовала бы даже самая престижная столичная ресторация?
Не смущала хозяина и нелепость названия, кое-как выведенного на раскачивающейся над входом в заведение вывеской. Как человек, большую часть жизни проживший в деревне, он прекрасно знал, что у петухов, как, впрочем, и кур, не ноги, а лапы и что трехлапые домашние птицы – такая же несуразная нелепость, как снег, идущий в разгар жаркого-прежаркого лета. Посетители считали название абсурдным, но это не мешало им оставлять в трактире свои гроши. Хозяин же, наоборот, гордился нелепой выдумкой, делающей его заведение «запоминающимся», а следовательно, успешным; и по утрам, когда переждавшие ночь странники разъезжались, расходились или, на худой конец, расползались на четвереньках, радостно подсчитывал барыши.
Впрочем, если честно признаться, успех трактира крылся отнюдь не в бросающейся в глаза глупости названия, а в верном расчете ныне покойного отца алчного толстяка. Он построил грязный и душный барак, весьма походивший на нищенскую ночлежку, в очень выгодном месте. Заведение располагалось на пересечении двух важных трактов, так что в нем останавливались на ночь не только путники из соседней Геркании, но и странники, идущие иль едущие с востока, от имперской границы. Частенько посещали «Петуха» и торговые караваны, хотя прибыли с путешествующих торговцев было немного. Не менее расчетливые, чем корчмарь, инородцы-коммерсанты везли провизию с собой, а на ночлег становились лагерем в поле, предпочитая духоте и узости плохо прибранных комнатушек свежесть ветра и чистый воздух вольных просторов. Караванщики обычно лишь с часок отдыхали, поили коней и, брезгуя сомнительным пивом жадного корчмаря, продолжали свой путь.
Основными постояльцами «Петуха» становились одиночные или путешествующие небольшими группками путники различного достатка и всех сословий, понимавшие, что до закрытия на ночь городских ворот им уже никак не успеть, или боявшиеся спать в открытом поле, на виду у нет-нет да и появляющихся в окрестностях шаек разбойников. Именно по этой причине самым прибыльным временем суток в заведении была ночь, опасная пора, которую каждому находящемуся в здравом уме страннику хотелось переждать под защитой пусть непрочных, но все же стен и в компании товарищей по несчастью. Ведь разбойники хоть и лихой люд, но разумный! Ни одному, даже самому отчаянному головорезу и в голову не придет напасть на забитый до отказа придорожный трактир, где пережидают темноту разные люди, в том числе и сведущие в воинском деле.
Конечно, до Альмиры, столицы Филании, от «Петуха» было довольно далеко, около десятка имперских миль, и как дальше по дороге, так и в непосредственной близи от городских ворот находилось несколько более пристойных заведений. Однако цены в них были столь высоки, что не только прижимистые купцы, но и частенько бездумно сорящие деньгами дворяне средней руки предпочитали переждать одну-единственную ночь на липкой скамье в грязном и затхлом зале «Петуха», нежели переплатить втридорога за мягкую и чистую постель в почти столичном заведении.
В ту ночь в трактире было особенно многолюдно. Еще не совсем стемнело, а внутри уже не оставалось свободного местечка ни на скамьях, ни даже на узких, неприспособленных для сидения подоконниках. Желающим промочить горло с дороги приходилось пить стоя, да еще толкая соседей локтями, а те, кто нуждался в более продолжительном отдыхе, располагались или на грязном полу посреди столов, или снаружи, у входа, где не было так шумно и душно, но зато до костей пробирал стылый, осенний ветер.
К полуночи все подъезды к «Трехногому петуху» оказались заставлены повозками, телегами и даже каретами, правда, без гербов, а двор напоминал походную стоянку довольно многочисленного отряда. Сбившиеся в небольшие группки путники жгли костры и за миской пахнущей тиной и луком похлебки рассказывали друг дружке небывалые истории, якобы произошедшие с ними в пути. Особо шумели солдаты, горожане с крестьянами вели себя значительно тише, а в угрюмом молчании пребывали лишь две категории не успевших занять место внутри заведения постояльцев: нищие оборванцы в настолько пропахших потом обносках, что их даже не подпускали к кострам, и предпочитавшие не покидать карет дворяне, не столь именитые, чтобы претендовать на уже занятые комнатушки трактира, но и не столь обедневшие и забывшие о дворянском достоинстве, чтобы подсаживаться к компаниям простолюдинов.
Народу было много, чересчур много! Уставшие путники не утруждались запоминанием лиц соседей, не то чтобы к ним как следует приглядеться. А уж на только что прибывших и пока еще не подсевших ни к одному из костров странников никто просто не обращал внимания. Единственное, за чем следили стынущие на холодной земле или томящиеся от духоты переполненного зала постояльцы, так за целостью кружки с пойлом, почему-то именуемым пивом, и за сохранностью припрятанного глубоко за поясом кошелька. А зря! В пути нельзя быть беспечным даже на становье, ведь опасности подстерегают не только на дорогах иль в лесной глуши, и не всякий злодей позарится лишь на тощий скарб странника. Некоторым злоумышленникам нужно гораздо большее, нежели деньги или добро. Они охотятся за чужими жизнями, а скопление пьяного люда отнюдь не становится помехой для осуществления их темных замыслов.
Он появился около часа ночи, когда посиделки возле костров немного затихли и некоторые путники уже пристроились на ночлег, подложив под головы поистрепавшиеся в дороге котомки. Тощенький, невысокий, ничем не примечательный человечек, одетый как небогатый купец или зажиточный крестьянин, возник возле трактира незаметно и, прежде чем ступить на землю спонтанно возникшего становья, несколько минут протоптался возле ворот. На его широком лбу виднелись глубокие складки раздумья, маленькие глазки бегали по двору, как будто выискивая закуток, в котором можно было бы уютно пристроиться, а короткая, неровно остриженная борода время от времени подергивалась. Толстые, испачканные землей и травой пальцы странника находились в постоянном движении: они то теребили, в отличие от бороды, аккуратно подстриженные усики, то терзали размахрившиеся кончики веревочного пояска. Ноздри оробевшего человека все время подергивались, что, впрочем, легко объяснялось сырой и холодной погодой.