Жизнь продолжается. Записки врача - Дорогова Евгения Викторовна. Страница 1

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга, которую читатель держит в руках, по-своем уникальна. Это воспоминания врача, кандидата медицинских наук, ветерана Великой Отечественной войны, москвички Евгении Викторовны Дороговой. Она писала о своей жизни для детей и внуков, но ее рассказы оказались чрезвычайно интересными не только для них.

Воспоминания отличают простота, ясность и образность повествования. Перед нами предстают живая жизнь и живые люди! Читая книгу, ловишь себя на мысли, что смотришь увлекательный фильм! Ужасы войны и примеры героизма на фронте, труд школьников, помогающих фронту, и взаимоотношения детей и позже взрослых, дружба, любовь, семья, труд врачей — все показано в книге. Мы видим различные трудности и испытания и их преодоление, воспитание лучших черт характера, и что особенно ценно, в конкретных жизненных ситуациях.

Перед нами предстают верующие бабушки и дедушки главных героев. Те несколько эпизодов тяжелых, страшных моментов жизни, в которых показана сила их веры, ложатся на душу лучше сотен и тысяч назидательных слов. Эти бабушки и дедушки молились и смирялись, каялись и терпели. Это они посеяли семена веры в душах внуков. И надо сказать, что внуки этих верующих бабушек и дедушек жили, сами того не сознавая, по заповедям Божиим в те годы, когда в стране царил атеизм. Главное — они жили по любви. Наглядный пример тому — жизнь Евгении Викторовны.

«Почему, выполняя тяжелую работу, зачастую сопряженную с перегрузками и стрессами, мы оставались веселыми и счастливыми?» — задает вопрос автор и сама же отвечает: «Движущей силой жизни являлась любовь, жившая в нас». Такие, как она, врачи добрым словом, искренним сочувствием больному и желанием ему помочь вылечивали различные, порой очень тяжелые, болезни. Иван Николаевич, муж Евгении Викторовны, был «врачом от Бога», владел даром общения с больным человеком. «Мы учились у него и удивлялись, — пишет автор, — как всего несколькими словами... он влиял на дальнейшее течение болезни, а значит и судьбу человека».

Воспоминания эти удивительно честные. В книге нет лакированной, идеализированной истории. Порой перед нами предстают люди с их слабостями и пороками. Тем прекраснее на их фоне выглядит нравственная чистота главных героев. И совсем не случайным кажется поиск автором Бога в годы учебы во 2-м Московском медицинском институте, когда она наблюдала совершенство строения органов и клеток человеческого организма, а в более позднее время — ее приход к Богу, воцерковление.

Жизнь Евгении Викторовны — это жизнь «за други своя», которую заповедал Господь каждому из нас.

Издательство Сретенского монастыря подготовило эту книгу к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне.

Мария Георгиевна Жукова, член Союза писателей России

АРКАША

По рассказу родственников, в середине апреля 1928 года Москва еще была засыпана снегом. Санный извозчик доставил нас с мамой из родильного дома. Мы жили на Большой Грузинской улице. Двоюродный брат Аркаша, старше меня на четырнадцать лет, был занят неотложными делами в школе, в спортивных секциях, на соревнованиях. Мое появление и необычное присутствие матери дома в рабочее

время он попросту не заметил. Я тихо спала, завернутая в виде мягкого кулька. Однажды, готовя уроки, он услышал необычные громкие крики из соседней комнаты. А там, на родительской кровати, извиваясь, металось непонятное розовое существо, хаотично дергая маленькими ручками и ножками, как будто перевязанными ниточками. Бабушка суетилась рядом. Увидев Аркашку, существо перестало вопить, закрыло свой беззубый рот и, уставившись на него серо-голубыми глазами, лучезарно улыбнулось. «Розовое чудо!» — пробормотал потрясенный Аркашка и мгновенно отдал этому чуду свое сердце.

Более преданную няньку невозможно было вообразить. Заболевшую, мечущуюся в лихорадке, он не спускал меня с рук, прижимая к груди. Я успокаивалась и засыпала под гулкие удары его сердца.

В семье, как анекдоты, рассказывали о моих литературных выступлениях. На первых годах жизни, со слов Аркаши, я знала множество стишков. Невзирая на ужасающую картавость, я охотно и с выражением рассказывала их. Слушатели смеялись до слез.

Наш двухэтажный угловой дом имел просторный внутренний двор, который был для жильцов важнейшим жизненным пространством. Мы жили своеобразной коммуной. Соседи доброжелательно друг другу помогали; к чужим детям относились так же, как к своим.

Всем в доме руководил серьезный выборный орган — домком — с председателем во главе. Он имел какие-то властные полномочия, позволявшие

решать различные бытовые проблемы и поддерживать строгий порядок в доме. Один из членов правления, почитаемый человек — дворник, не только следил за чистотой на территории дома, но был в некотором роде охранником и защитником обижаемых. Пьяных и мата во дворе не водилось. Безделье, разгульное житье и разврат считались криминалом и соответственно наказывались.

Состав плотно заселенного дома был многонациональным, но мы — дети — этого не замечали, дружили друг с другом. Языком для всех был только русский, учились вместе, сидя рядом за партами.

Детвора была в полной безопасности и вольготно чувствовала себя во дворе. Такого понятия, как «гулять с ребенком», не существовало. Среди детей заведено было выходить во двор с куском, обычно черного, хлеба, намазанного повидлом. Тут же сушилось белье, на лавочках сидели старушки.

В центре нашей квартиры стояла огромная печь, называемая «голанкой». Три ее стороны обогревали три комнаты. «Голанка» топилась со стороны прихожей рано утром. Пространство у ее дверцы было

любимым местом детского общения. Мальчики наперебой клали в топку поленья и ворошили их длинной кочергой. В горячей золе пекли картошку. Я, стоя с совком и веником в руках, следила, чтобы горячие угольки не рассыпались по полу. Обжигаясь, мы ели готовые картофелины тут же.

Здесь, у печки, собрав нас вокруг себя, бабушка Марфа (мама отца), рассказывала удивительные истории: как свиньи утопились в море, как братья продали Иосифа, как за грехи людей Бог покроет небо железной сеткой, полетят железные птицы, поскачут огнедышащие кони.

В холодные, снежные зимы бабушка, посадив нас с братом Гошей на одни санки, узкой заснеженной тропинкой тротуара везла на Тишинский рынок.

Он в те времена состоял из одной большой площади, заставленной конными санями. Продукты — молоко, мясо, яйца, клюкву и прочее — покупали прямо с возов. Обратно шли медленно, меняясь с Гошей местом на санках.

Один сидел, держа поклажу, другой изо всех сил толкал санки сзади, стараясь помочь бабушке.

Недалеко от нашего дома, рядом с Московским зоопарком, в конце 1930-х были открыты две новые современные общеобразовательные школы. Одна из них находилась напротив центрального входа в зоопарк, другая соседствовала с обширными вольерами для крупных животных в конце территории зоосада. Идя в школу, мы, дети, постоянно встречались с разукрашенными лошадками-пони, спешившими перейти улицу перед трамваями. Иногда видели больших рыжих верблюдов с тоненькими поводками на шеях, бредущих за служителями. Огромные животные презрительно и высокомерно взирали на ребят со своей высоты. Над звенящим и гремящим транспортом из соседних Пресненских прудов туда- сюда перелетали утки. Дом, улица и школы были наполнены голосами животных. Мы, к своей детской радости, безошибочно отличали трубный слоновий зов от рычания тигров, вой шакала и крики мартышек от возгласов попугаев.

Однажды из своей клетки сбежала мартышка и была обнаружена детьми во время перемены. Все уроки были сорваны. Игнорируя звонки, ребята пытались ее поймать. Бедное животное спасалось от них, повисая на карнизах и плафонах в коридоре. Через форточку верхнего этажа беглянке удалось достигнуть крыши. Все дети выбежали на улицу и с волнением следили за тем, как бойцы вызванной пожарной команды ловили ее.