Жизнь продолжается. Записки врача - Дорогова Евгения Викторовна. Страница 6

Строгая дисциплина царила не только в нашем отряде, но и повсеместно. Вдруг исчез наш грозный местный агроном, которого мы боялись и не любили за черствость. По слухам, он был расстрелян из- за проблем с продовольствием, возникшим по его вине. Действительно, с его исчезновением питание улучшилось, но никакой спецодежды мы так и не получили. Платья висели на нас клочьями, с обувью была настоящая беда. Тогда в художественной штопке одежды и наложении заплат не только девчата, но и мальчишки достигли больших успехов.

В этот тяжелый для всех период жизни спасительное влияние на школьников оказала руководившая нашим отрядом, никому не знакомая ранее учительница литературы одной из школ. Звали ее Александра Семеновна. Выглядела она невзрачно: бледная, изможденная, с большим количеством седины в тусклых волосах, в старой одежде и в больших, явно не по размеру, кирзовых сапогах. Однако она имела доброе сердце, твердый характер, громкий и ласковый голос и, несомненно, была прекрасным педагогом-филологом. В первую же тревожную ночь в кромешной темноте барака (электричество отсутствовало) она, пытаясь успокоить нас, своим необыкновенным голосом, перекрывающим гул голосов огромного помещения, крики и всхлипы, начала рассказывать детскую сказку: «За лесами и полями, за высокими горами, не на небе, на земле, жил старик в одном селе...» В последующие недели и месяцы вечерние уроки перед сном продолжались, благодаря им мы выучили наизусть, наверное, всю стихотворную программу старших классов школы и больше того. Первую фразу какого-нибудь произведения произносил перед сном в темноте голос Александры Семеновны: «Мой дядя самых честных правил»; я, лежащая рядом, продолжала: «Когда не в шутку занемог»; дальше откликалась соседка: «Он уважать себя заставил», затем следующая и следующая девочка, и снова — по тому же кругу. Такой педагог определенно повлиял на наши судьбы.

В июне стало легче: ночи потеплели и было найдено дополнительное питание. Вечером после работы все наловчились варить на костре корешки сахарной, обычной свеклы и моркови со щавелем и лебедой. Потом пошли овощи: картошка, огурцы, помидоры, капуста — и различные ягоды. День ото дня мы набирали физическую силу, несмотря на, а вернее, благодаря тяжелому труду. В это же время мы охотно стали петь песни. Так, шагая строем в баню, дружно пели: «Пусть ярость благородная...», а собирая помидоры в огромные плетеные корзины: «Эй, вратарь, готовься к бою...» — и волокли эту неподъемную ношу по длинной дороге, чтобы сдать на пристани «для фронта». В это время на фронте происходила великая Курская битва.

Пятого августа ночью наш лагерь оказался счастливым свидетелем первого победного салюта за освобождение городов Орла и Белгорода. Забыв свои тяготы и тревоги, мы радостно смеялись и танцевали, звонко вплетая в свои авторские злободневные частушки поэзию классиков, например Пушкина: «Так высылайте ж к нам, витии, своих рассерженных сынов: есть место им в полях России, среди нечуждых им гробов!» Или: «Но, по нашему покрою, если немца взять врасплох, а особенно зимою, немец — воля ваша! — плох» Петра Вяземского, стихи которого особенно любила мужская часть нашего коллектива.

Судьба моей соседки по нарам Тоськи оказалась трагичной. В первые дни лагерной жизни она резко отличалась от нас своей чрезмерной упитанностью, дорогой, модной одеждой, распухшим от слез носом, красными глазами, а также неспособностью выполнять какую-либо работу и непрерывными капризами и плачем. Отец ее был полковником, воевавшим на фронте, мать — артисткой, постоянно пребывающей там же с концертными бригадами. Дома оставалась еще какая-то «крёсенка» (крестная мать. — Примеч. ред.), не имевшая возможности помочь девочке. Ее нытье и слезы раздражали нас, и без того еле державшихся на ногах. Кто-то дал ей презрительное прозвище Цыпа.

Однажды в наряде по уборке туалета я оказалась в паре с Цыпой. Не знаю, в каких тепличных условиях она росла, но выгребного туалета, непременного в каждом поселке, не имевшем канализации, она никогда не видела. Войдя в сарайчик для девочек, увидев загаженную доску с отверстиями, источающую ужасный запах, Цыпа стала падать в обморок. Не зная, что делать, я отчаянно закричала не нее, пообещав отлупить по голове грязной лопатой, которую держала в руках, одетых в огромные брезентовые рукавицы. Цыпа, к моему удивлению, в обморок не упала. Тогда я всучила в ее дрожащие руки два пустых ведра и велела немедленно принести песок из кучи, насыпанной неподалеку. Цыпа схватила ведра и очень быстро вернулась, сгибаясь под их тяжестью. Работа закипела: Цыпа носила то песок, то воду, а я засыпала грязь песком и смывала водой. Таким же образом мы вычистили пол и грязные стены. Помещение преобразилось. Исчез запах, речной песочек хрустел под ногами. Цыпа, оглянувшись вокруг, первый раз улыбнулась. Затем для создания полного блеска вместе отправились на соседнее поле и принесли большие охапки душистой полыни, которую в красивых букетах развесили по стенам. Вдохновленные результатами своих усилий, мы не поленились и еще раз вернулись на поле, где у края дороги рос буйный высоченный репейник. Лопухи, нанизанные нами на многочисленные гвозди наскоро сбитых дощатых стен туалета, вошли с того дня в повседневный обиход как средства гигиены. Огромные лопухи были также укреплены нами у умывальников вместо отсутствующих полотенец.

В это время пришли с работы отряды и восторженно оценили нашу работу. Возник своего рода митинг. Александра Семеновна назвала наш труд героическим, творческим и самоотверженным. «Такая работа, — говорила она, — не делается за плату, а идет от сердца, отдается на общее благо, по любви к своей стране и к товарищам». Среди мальчиков оказался одноклассник Тоськи. Подойдя к ней, он крикнул: «Тоська, прими меня в свой отряд!» — чем вызвал дружный смех окружающих. В ответ неожиданно Тоська горько заплакала. Меня охватила волна необыкновенной жалости и нежности к этой усталой, мужественной девочке, понуро стоящей в окружении товарищей, одетой в истрепавшееся шелковое платье с нелепыми разноцветными заплатами, проявившей волю и преодолевшей детскую слабость и изнеженность. Она стала настоящим бойцом трудового фронта. Я обняла ее и тоже горько заплакала: из-за этой ужасной войны, близкого к нам фронта, где умирали наши люди, из-за того, что с нами случилось и что еще может произойти. Смех ребят стих. Они окружили нас плотным кольцом и, не сдерживая своих слез, стали утешать.

Этот необычный эпизод оказал огромное воздействие на Тоську. С того момента она стала работать наравне со всеми, смогла есть в столовой «баланду», больше не падала в обмороки. Ее обидное прозвище все забыли. Кроме того, благодаря своему звонкому голосу, Тоська стала признанной запевалой.

Осенью с появлением заморозков нас расселили в теплые помещения совхоза. В ноябре в последние дни перед отъездом домой Тоська, неся тяжелую большую корзину, наполненную кочанами капусты, и вместе с напарницей балансируя на качающихся мостках от берега к барже, споткнулась, сильно ушиблась и скатилась в воду. В бессознательном состоянии ее отвезли в местную больницу.

Вернули школьников в Москву 6 ноября. Из совхоза разрешалось взять с собой любые овощи, сколько кто увезет на поезде, в руках. Но оказалось, что наш повседневный труд с первого дня учитывался совхозом, индивидуально для каждого. Вес заработанных овощей исчислялся сотнями килограммов. Возникла новая проблема: отсутствие тары. Вытряхнув солому из чехлов для матрацев, мы пометили их и наполнили кочанами капусты. Остальные овощи были загружены нами в товарные выгоны, которые прибыли позже вместе с продукцией совхоза на станцию Москва-Сортировочная. В назначенный день военные машины помогли доставить это заработанное богатство по нашим московским адресам.

Полгода тяжелого труда и жестких условий военной действительности превратили нас — до того слабых и истощенных детей — во взрослых людей. Каждый сознательно выбрал свой жизненный путь. Кто-то встал к заводскому станку. Некоторые девочки, среди которых была и я, через день по приезде стали учиться в 8-м классе открывшейся женской школы.