Под заветной печатью... - Радченко Юлия Моисеевна. Страница 1
Юлия Радченко
ПОД ЗАВЕТНОЙ ПЕЧАТЬЮ…
ВВЕДЕНИЕ
«Заветная печать» — пушкинские слова.
У великого поэта была своя печатка (одно время это был перстень-«талисман»): ее хорошо знали близкие, родные, единомышленники. То, что предназначалось для них, то, что нельзя видеть коварному неприятелю, скреплялось печатью:
Опасные стихи задевали страшную, неумолимую силу — господствующую церковь. И она мстила… Да Пушкина разве одолеешь?
Поэтический образ заветной печати, конечно же, относится не только к одному талисману одного человека! Заветными были слова и строки, сказанные и сочиненные многими славными вольнодумцами до Пушкина. Целые заветные миры создали декабристы, Герцен, Толстой.
Нам, их потомкам, важно знать буквально все об этих людях. Ведь если писания их врагов — это пепел истории, то сочинения замечательных мыслителей, сама их жизнь — это яркое, неугасимое пламя.
Нам интересно, как уже при жизни лучших людей жар их огня выходил из-под заветных печатей и, сжигая одних, согревал других.
Нам необходимо познакомиться и с тем, что в прошлых веках не вышло на поверхность битвы, хотя и участвовало там незримо, потаенно.
Мы верим, что герои и мученики прошлого были бы рады поделиться с нами своими секретами, своими воспоминаниями.
Мы же в свою очередь, опираясь на возможности, на последние достижения науки, постараемся выйти навстречу нашим героям.
Путь наш лежит через шесть таинственных «заветных печатей».
ГДЕ-ТО В БЕЛОВОДЬЕ…
«Река мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие, — огонь да встряска, — люди голодные… Ох времени тому!»
Что за необыкновенные, страстные строки?
Это отрывок из «Жития» протопопа Аввакума, великого литературного и человеческого документа, созданного в жуткой темнице три века назад. Подобные строки не оставят равнодушным и того, кому многое в тогдашней старинной жизни чуждо и непонятно. Однако, если бы в самых глухих местах Сибири в XVII, XVIII, XIX веках кто-нибудь вдруг прочитал эти строки вслух — сотни грамотных и неграмотных, возможно, продолжили бы их наизусть.
Такова была сила и влияние «огнепальных» писаний протопопа…
XVII, «бунташный», век начинается на Руси с голода, жестокого, небывалого: подряд три неурожайных года, чума… Пустеют города, вымирают целые деревни; при сопоставлении разных старинных карт и планов видно, как вдруг зарастают лесами те края, где раньше одно село примыкало к другому, где совсем недавно старались запахать побольше еще нетронутой земли.
С 1601-го по 1603-й толпы голодных людей бродят по дорогам, питаясь корой деревьев, травой, крысами, а иногда и человечиной.
Голод терзал, конечно, не всех. Не прекратились в те годы боярские пиры, не исхудала монастырская братия. Тогдашний патриарх Иов, по-видимому, забыл одну из основных заповедей христианской церкви, призывавшей поделиться тем, что имеешь, с нуждающимся; Иов не только не хотел делиться с голодным людом огромными запасами хлеба, от которых ломились церковные закрома, но медлил и с продажей, выжидая, пока цены не поднимутся еще выше.
В то же время церковь спешит использовать отчаянное положение простого народа, чтобы еще больше закабалить души: громко и торжественно объявляется, что голод послан за грехи и что надеяться надо только на «царство небесное», где ждет освобождение от земных страданий.
Однако сотни тысяч людей упорно не желают «умереть смиренно». С этого времени, записывает очевидец событий, началось в стране «время лихое, шатание великое и в людях смута…».
Кроме того, с разных сторон вторгаются на русскую землю поляки и шведы.
При подходе Лжедмитрия к Москве в городе вспыхнул бунт, во время которого разгромили палаты Годуновых; досталось патриарху Московскому и всея Руси: восставшие ворвались с оружием прямо в Успенский собор, где шло богослужение, схватили Иова и потащили к Лобному месту, избивая и «понося словами»…
Именем господа борются в ту пору за власть «законные цари», именем господа клянутся разнообразные самозванцы. Властолюбивый боярин Федор Романов, мечтающий о престоле, насильственно пострижен в монахи (получив имя Филарета), что не мешает ему участвовать чуть ли не во всех тогдашних заговорах, смутах. Самозванец Лжедмитрий I возвращает Филарета из ссылки, дает сан митрополита — и Филарет вскоре принимает самое активное участие в свержении самозванца… Позже свергают царя Василия Шуйского — Филарет среди свергающих. Идут переговоры о признании польского королевича русским царем — без Филарета не обходится… Дело для него кончается, правда, восьмилетним польским пленом, но за время отсутствия Романова власть в Москве в конце концов достается его роду…
Возвратившемуся Филарету хотелось бы сесть на трон, но неудобно, опасно, «безбожно» расстригаться — первым царем новой династии становится сын боярина-монаха Михаил Федорович; сам же Филарет делается патриархом и, по сути, много лет правит Российским царством…
Царь Михаил и царский отец-патриарх; престол и церковь почти слиты — и народу уж не разобраться, где власть светская, где духовная, кто закрепощает и кто прощает?
Церковники богатеют, прибирают к рукам все больше земель; в народе говорят: «Молебен пет, а пользы нет» или: «Кому тошно, а попу в мошно». По деревням странствуют скоморохи с веселыми песнями и представлениями, где издеваются над богачами и попами.
Чем больше недовольство народа церковью, тем сильнее стремление высших церковников любыми мерами укрепить свой авторитет. Издаются указы, направленные против пьянства духовных пастырей. Новгородский митрополит требует «сделать заказ крепкий, чтобы игумены, черные и белые попы и дьяконы на кабак пить не ходили и в мире до великого пьянства не упивались и пьяные по улицам не валялись бы».
В стране — упадок, разорение, нищета. Поляки отобрали Смоленск, шведы снова закрыли выход к Балтийскому морю. Недалек тот день, когда окончательно установится крепостное право. Крестьяне сопротивляются: вспыхивают бесконечные восстания, на протяжении века разражаются две крупные крестьянские войны — Ивана Болотникова и Степана Разина.
Ох времени тому! Что делать, куда уйти, как спастись от неправедной власти, от неправедной церкви?
Три века спустя экспедиция новосибирских ученых пробиралась сквозь леса, горы и реки Беловодья.
Земной шар, как известно, считается вполне открытым — разве что в дебрях Амазонки и в некоторых районах Антарктики не ступала еще нога человека.
Меж тем идут последние десятилетия XX века, а экспедиция пересекает землю, не нанесенную ни на одной карте, но слухам о которой уже не одно столетие…
Архиепископ новгородский Василий еще в XIV веке уверял тверского епископа Федора, что существует рай, который можно увидеть воочию и в который можно попасть при жизни. Он ссылался на слова новгородцев, якобы увидевших этот земной рай во время своих путешествий. Появляется великое множество рассказов о некоей идеальной стране, лежащей где-то на востоке, за пределами обитаемой земли: «Сказание об Индийском царстве», «Хождение Зосимы к рахманам» и тому подобное.