Черный скрипач (СИ) - Лю Эдвина. Страница 1

Эдвина Лю

Чёрный скрипач

Часть 1. Музыка и страх

Метроном сломался.

Он мог сломаться ещё двести лет назад, когда столичную музыкальную школу только-только открыли. Или за тридцать пять лет до этого дня, когда здесь учился отец мальчика, сидящего на неудобном стуле с лютней в руках. Но он исправно отсчитывал такты вплоть до сегодняшнего вечера.

Метроном сломался, когда десятилетний ученик школы Дэн Софет ван Лиот остался на час после занятий. Впрочем, его строгий учитель тоже пока не ушёл. Он ходил по коридору взад-вперёд, и его шаги звучали в такт метроному и заунывной мелодии лютни.

Худой, с длинными чёрными волосами и тёмными грустными глазами мальчик собирался выступать завтра на концерте в королевском дворце. Старый король Кардавер Кешуз – большой любитель послушать, как играют и поют юные дарования. Дэн по заслугам считался одним из таких. Он умел играть на лютне, гитаре, пианино и скрипке, а также недурно пел. Но сегодня он вёл себя плохо. Разумеется, по мнению учителя Ашаза – который считал, что плохо себя ведут те дети, которые ничем не заняты. А Дэнни глазел в окно, за что и был наказан.

Лютню Дэн ненавидел. Как и все другие инструменты, кроме нежной, чуткой скрипки. Её подарила незадолго до смерти бабушка, добрая пожилая женщина, мать его отца. Скрипку покрывал потрескавшийся тёмный, почти чёрный лак. А смычок с белым конским волосом казался светлым лучом, озарявшим чёрную поверхность инструмента. Дэн Софет скрипку берёг, доставал нечасто, но когда играл на ней – неуклюжая музыка казалась лучше, а жизнь – приятней… В школе мальчик старался показать, что скрипичная премудрость даётся ему хуже остальных. Не хотелось показывать Ашазу и другим учителям, и уж тем более королю Кардаверу свои нежные отношения со скрипкой.

…Дэн долго корпел над лютней, мечтая, чтобы старик-король поскорей умер. В таком случае в стране на целых полгода запретят концерты. И даже уроки сократят – чтобы музыка не веселила сердца, когда им положено плакать.

Сначала мальчик ненавидел короля, потом концерт, потом собственную лютню. Он изо всех сил желал, чтобы в дереве инструмента завёлся жучок, который понаделал бы в тонких деках дыр, или чтобы струны внезапно покрылись ржавчиной. Потом, когда это не дало ни малейшего результата, Дэн стал ненавидеть метроном. Он безжалостно тикал, пока мальчик, забыв об игре, не уставился на него долгим и мрачным взглядом. И вдруг встал. Как ни пытался Дэн запустить его снова, стрелка не двигалась. Затаив дыхание, маленький музыкант прислушался. В школе больше не слышались шаги. Никто не терзал нежных костяных клавиш пианино бесконечными спотыкающимися гаммами, не стучал по барабану, постоянно сбиваясь с ритма, не дудел на визгливой флейте, пуская слюни и раздувая щёки от усердия. Дэн блаженно вдыхал тишину, плыл в тишине, осязал тишину и пил её крупными глотками.

Взглянув на часы, мальчик увидел, что время его почти вышло. Он аккуратно положил лютню в кофр и закинул лямку на угловатое худое плечо. Тихонько, на цыпочках, вышел из пустого класса, осмотрелся. Коридор пустовал. Если уйти раньше хоть на минуточку, учитель Ашаз непременно догонит и станет измываться над беззащитным учеником: уколет ногу острой указкой, или дёрнет за волосы, или заставит играть гаммы никак не меньше получаса. А ведь уже поздно, хочется есть, и завтра рано вставать, чтобы собраться на проклятый концерт!

Но Дэну повезло. Никто не бросился ему вдогонку, чтобы заставить вернуться.

Дэн вышел из школы и, задрав голову, долго смотрел на тёмно-синее небо, в котором высвечивались по одной крупные, но ещё бледные звёзды. Воздух казался душным и ароматным, как будто кто-то брызнул духами: аллеи города сплошь поросли сиренью, которая уже отцветала, жасмином, благоухающим к ночи, шиповником, едва набиравшим цвет.

Но цветы мало заботили Дэна Софета ван Лиота. Его тревожил грядущий день. Завтрашний концерт. Он очень долго готовился к нему, и дело было не в изнурительных репетициях. Дэнни гордился предстоящей миссией и боялся, что у него ничего не получится.

Вспомнив о деле, мальчик ускорил шаги, почти побежал, и кофр с лютней хлопал его по тощему заду. Старший брат Дэна, Гуди, обещал ему почёт, славу и впридачу желанную, драгоценную, вожделенную книгу из тайной библиотеки отца. В книге рассказывалось о великом палаче, жившем в старину в Тирне. Точнее, о великом палаче и целителе. Звали его Санна Даггон. А ещё, по словам Гуди, в книге рассказывалось о правлении короля Арветта Вердоса, который, когда маги появились в Тирне, встретил их с распростёртыми объятиями. Вот этот самый король Арветт очень любил и ценил музыку. Настолько, что стоило музыканту сфальшивить, король велел его казнить. А если узнавал, что музыкант содержит в небрежении скрипку, гитару или другой инструмент, то поручал палачу заставить нерадивого петь. И палачи у короля были особенные, и никто у них не фальшивил, а пел так, что заслушаешься!

Гуди – взрослый. Ему уже семнадцать лет, и он тайно посещает собрания. Там, на собрании, один могущественный маг дал Гуди и через него – Дэну очень важное поручение.

И теперь выходило так, что от усердия мальчика на концерте зависела судьба всех магов мира. Вот какой важный ожидался концерт.

Если бы ему только позволили играть не на этой ненавистной лютне, а на его старой, любимой скрипке, доставшейся от бабушки! Покрытая чёрным лаком, потёртая, шелковистая на ощупь, источающая звуки, похожие на текущий по ложке мёд… Но Дэну велели играть на лютне.

Что ж, он не мог подвести брата.

Дэн страдал. Дома его причесали, прилизали, надушили, повязали на шею ленту, как котёнку, и напялили неудобную одежду. Больше всего неудобства причиняли шерстяные полосатые чулки, от которых чесались икры и подвязки которых впивались в кожу под коленками. И новые блестящие туфли с пышными кружевными бантами походили на девчачьи. С белоснежной блузой он бы мог смириться, если бы не пышное жабо, приколотое к воротнику булавкой, и такие же кружевные, воздушные манжеты. Их Дэну хотелось оторвать напрочь, а рукава подтянуть до локтей, чтоб не мешали игре.

Родители наказали ему молчать и не вздыхать, играя «Томную деву» на лютне, а когда дойдёт до хоровой части – тогда наоборот, не молчать, а петь, старательно открывая рот и «улыбаться глазками».

При этом отец и мать сами начинали «улыбаться глазками», делая такие гримасы, что становилось страшно. А мать ещё и восторгалась его, Дэна, глазами и ресницами – опять же, «как у девочки». Что им стоило родить себе парочку девчонок? День-деньской, послушные и спокойные, они сидели бы в музыкальной школе или дома в обнимку с арфами и ксилофонами и «улыбались бы глазками» с утра до вечера.

Только Гуди усиленно делал вид, что полностью спокоен и равнодушен, а сам два или три раза поймал взгляд младшего братца и подмигнул ему.

«А что, если там всё-таки будут маги-охранники?» - спросил Дэн мысленно. Он не очень жаловал мыслесвязь: почему-то во время неё сильно сдавливало виски и хотелось спать. Но не спрашивать же вслух?

«Не будет там магов-охранников, - успокоил его Гуди. – Всё предусмотрено так, чтобы виноватыми в итоге оказались именно те охранники, которых там не будет, Дэнни! Иди и ничего не бойся!»

…Спокойствие брата, его невероятное доверие, возможность участвовать в великом деле, о котором ему Гуди все уши прожужжал и, конечно, надежда на скорое обретение книги про палачей придавали грядущему концерту смысл. Поэтому Дэн подавил очередной вздох и отправился в школу.

Там его поставили «носочки врозь» в строю таких же, как он, детей. Четыре лютниста, три скрипача, пианист, два гитариста и шесть флейтистов, и ещё четырнадцать человек хора – вот такой состав, всем от девяти до двенадцати лет, потому что старый король, не-маг Кардавер Кешуз, любил маленьких музыкантов. Учителя обошли детей со всех сторон, проверяя, черны ли штаны длиною до колен, полосаты ли чулки, белы ли рубашки и вымыты ли уши.