Пищеблок - Иванов Алексей. Страница 1

Алексей Викторович Иванов

Пищеблок

© Иванов А.В.

© ООО «Издательство АСТ»

Пролог

Песня горна

– Они были сигнальщиками. Мальчик бил в барабан, а девочка трубила в горн. Они вместе встречали каждый рассвет и провожали каждый закат. Но люди не слышали песни горна и грома барабана, не замечали, как ветер треплет пионерские галстуки сигнальщиков, не видели, как на солнце сияют глаза пионеров. Всем казалось, что девочка с горном и мальчик с барабаном сделаны из гипса. А они были живые и очень любили друг друга.

Молодой вожатый с модными усиками оглядел мальчишек в палате. Мальчишки не спали – таращились, ожидая самого страшного. Все знали, о ком идёт речь. Гипсовая девочка с горном стояла на невысоком постаменте у ворот пионерлагеря, а гипсового мальчика с барабаном не было вообще, и в асфальте темнел квадрат земли на месте исчезнувшей каменной тумбы.

– Однажды ночью, – приглушив голос, продолжал вожатый, – какие-то пионеры из нашего лагеря сбежали от вожатых, взяли камни и разбили барабанщика на куски. Утреннее солнце осветило кучу обломков. Пришли рабочие, собрали обломки и увезли на свалку. И никто не увидел, как плачет девочка с горном. Она теперь навсегда осталась одна, без своего любимого.

Мальчишки на койках пристыженно молчали. Понятно, почему: каждый из них не раз прикидывал, как расколотить гипсовую горнистку. Не со злости, конечно, а так, из праздного озорства.

– Но девочка не простила гибели мальчика. Она решила отомстить. И теперь по ночам она спрыгивает с постамента и ходит по лагерю, разыскивая тех, кто разрушил барабанщика. И если встретит в лагере кого-нибудь после отбоя, то без всякой жалости задушит каменными руками.

Пацаны лежали, изнемогая от невыносимого ужаса.

– Ну, всё, спокойной ночи, – сказал вожатый с усиками.

Он закрыл за собой дверь палаты и прошёл в свою комнату. Там его ждал напарник – слегка полноватый и кудрявый.

– Напугал их до полусмерти, – усмехаясь, сообщил вожатый с усиками. – Сочинил страшилку, что ночью гипсовая горнистка у ворот оживает, бродит по лагерю и всех душит. Мстит за барабанщика, которого раскокали.

Но кудрявый вожатый не одобрил затею усатого:

– Воспитывать страхом непедагогично.

– Зато результативно. Не будут ночью убегать из палат.

– Сомневаюсь, – возразил кудрявый. – Скорее, как-нибудь днём они разнесут горнистку вдребезги, чтобы на психику не действовала.

Усатый искренне озадачился.

– О таком повороте я не подумал, – признался он.

Кудрявый печально вздохнул.

А мальчишки в палате уже уснули, натянув на головы простыни. Не спал только мальчик на кровати, задвинутой в самый угол. Он молча смотрел в окно, словно чего-то ждал. Потом выпростал руку и взял с тумбочки очки. Потом сел. Потом встал и принялся одеваться, стараясь не шуметь. Потом направился к окну, с усилием отодрал шпингалет, осторожно распахнул створку, влез на подоконник и выпрыгнул наружу.

Мальчик шёл по ночному лагерю, прячась за густыми кустами акации. Длинную безлюдную аллею ярко освещали фонари. Едва слышно шептала листва. Где-то вдали выла собака. Было тепло, однако мальчика то и дело пробирал озноб. Мальчик очень боялся, но, поправив очки, твёрдо решил узнать: остаётся ли гипсовая горнистка по ночам на своём постаменте?

На аллее мелькнула какая-то неясная фигура, и мальчик застыл. Ртутный свет фонарей слепил, выжигая все тени, и не позволял разглядеть, кто там идёт по аллее. Идёт медленно. Как-то неуверенно, словно не привык ходить. Так ковыляют лежачие больные, когда им наконец-то позволяют подняться с постели и сделать несколько шагов. Но таких больных всегда кто-нибудь поддерживает, а человек на аллее был один. Если это вообще был человек.

По аллее шла девочка примерно того же возраста, что и мальчик, который укрывался за акацией. При каждом движении эта девочка странно подрагивала всем телом, будто в ней что-то ломалось. Белая блузка. Белая юбка. Белый пионерский галстук. Белые руки и ноги, белое безглазое лицо, белые каменные косы. Это была гипсовая горнистка. Она казалась роботом, но роботов включало электричество, а горнистку оживила тьма. Горнистка искала тех, кто убил её барабанщика. Искала, чтобы тоже убить.

Мальчик за кустами попятился, повернулся и помчался прочь.

Если тьма сильнее тебя, не покидай свой дом, пока не прозвенит песня горна.

Часть первая

След вампира

Глава 1

Макароны и барабаны

Олимпийские кольца укрывались даже в упругой округлости букв:

Белые полосы транспарантов были натянуты вдоль ограждения верхней палубы речного трамвайчика и по правому борту, и по левому. Правда, судёнышко шло не по Москве-реке на фоне обновлённого и величественного стадиона в Лужниках, а по Волге, и фоном были Жигулёвские горы, древние, покатые и покрытые кучерявым лесом. И вёз трамвайчик не широкоплечих атлетов-олимпийцев, а рогожные мешки с гречкой и сахаром, картонные коробки с макаронами и сухофруктами, алюминиевые бидоны с молоком – в общем, продукты для пищеблока пионерского лагеря «Буревестник». Но вымпел на мачте кораблика развевался по-олимпийски яростно.

Иван Палыч Капустин, капитан, сидел за штурвалом, больше похожим на автомобильный руль. Поверх речной тельняшки с синими полосами Иван Палыч надел чёрный китель, уже изрядно заношенный, а на голову водрузил фуражку с крабом и золотым рантом. Управлять речным трамвайчиком было не сложнее, чем автомобилем, но капитаны – везде капитаны. В любом из них было что-то властное, и потому Игорь Корзухин ощущал себя стеснённо, как школьник на экскурсии, хотя знал Иван Палыча с детства. Иван Палыч дружил с отцом Игоря, тоже капитаном, только Александр Егорыч Корзухин командовал не галошей, то есть теплоходиком типа «Москвич», а сухогрузом типа «Волго-Дон» – огромным, почти как авианосец. Игорь сидел в рубке на месте моториста, и Капустин искоса поглядывал, чтобы пассажир не взялся за рычаг, которым переводят двигатель с обычного хода на обратный, – можно запороть машину. Перед Игорем на панели темнели циферблаты: число оборотов, давление масла, температура воды охлаждения. Игорь знал, как управляют судном, и, конечно, не стал бы дёргать за рукоять: дурак он, что ли? Но Иван Палыч не доверял этому сопляку. Слишком много в юнце было выпендрёжа: и джинсы, и самодельный значок с гитаристом, и патлы.

– Чего не постригся-то перед сменой? – недовольно спросил Капустин.

– Я постригся, – ответил Игорь.

Капустин, разумеется, не понимал: когда волосы закрывают уши – это и есть самый модный причесон. Ещё Игорь отпустил усики, которые, впрочем, получились по-юношески реденькими. Ну и ладно. Летом надо успеть похипповать, ведь осенью в универе начнётся военная кафедра, где всех заставят обтесать башку машинкой под общий скучный полубокс.

Минувшей весной Игорь окончил второй курс филфака университета. После сессии студенты-филологи отправлялись на фольклорную практику по деревням Поволжья: расспрашивали старушек про забытые обряды, записывали народные песни, местные былички и диалектные слова. На филфаке по большей части учились девушки, и поездки в глубинку всегда были наполнены любовным томлением. Шаткая ограда морали качалась под напором чувств, удерживаемая лишь воспитанием и естественной робостью. С робостью Игорь справился, а воспитание надеялся преодолеть, но в июне, к величайшей своей досаде, подхватил на Волге простуду, и в экспедицию его не взяли. Фольклорную практику деканат заменил ему педагогической: надо было отмотать одну смену вожатым в пионерлагере. Что ж, и это неплохо. Вожатыми работали студенты пединститута, точнее, студентки, потому что в педе, как и на филфаке универа, девушки тоже были в большинстве. Игорь полагал, что студентки-педагогини ничем не хуже универовских филологинь, а может, и лучше, если после практики не захочется продолжать отношения.