Остаться в живых… - Валетов Ян. Страница 18

– Слушай меня, Кущ, – ответил Пименов не повышая тона. Он даже намеренно сделал интонацию помягче, таким голосом подманивают к будке бродячих собак работники коммунхоза. – Во-первых – я тебе не Губатый, а во-вторых… Кончай меня пугать. Я тебе не барыга. Я не контрабандист. Твои дела – это твои дела. Я в них не лезу…

– Отож, – отозвался Владимир Анатольевич весело, и приложился к бутылке пива. – Попробовал бы!

– У меня какой бизнес, Вова?

– Лохов разводить, – ухмыльнулся Кущ.

– Да, ну… Давай поменяемся! Ты пойдешь лохов разводить, как я. А я Родину беречь – как ты!

– Да кто ж нас поменяет? – осведомился Владимир Анатольевич, поглядывая на Губатого, как на душевнобольного. – И что ты на моем месте делать будешь? На мое место попасть трудно, но это не главное. Главное на моем месте – выжить! Врубаешься? Кому нужен ты, мелочь пузатая? А меня любая сволочь захавать норовит! Что сверху, что снизу…

Лодка с Изотовой и Ельцовым бодро отчалила от берега и понеслась к «Тайне».

– Так какого черта ты ко мне лезешь? – спросил Губатый. – Занимайся своими делами. Что, у тебя хлопот мало?

– Так это мое дело, – Кущ допил пиво и размахнувшись во весь мах коротенькой ручки, швырнул пустую бутылку по направлению к скале, возвышающейся справа. Бутылка до каменной стенки долетела, но, будучи на излете, не разбилась, а, звякнув о камень, упала в воду и закачалась на волне. – Все, что здесь происходит – мое дело. А если бы к тебе братва портовая подвалила? Думаешь, было бы праздничнее?

– Хочешь честно? Особой разницы не вижу. Я на собственном судне, со старыми друзьями, сижу ловлю рыбу, купаюсь, ныряю, получаю за это бабки, с которых, кстати, плачу долю всем, кому положено, а тут является бывший соученик и доёб…тся – а что ты тут делаешь? Чем занимаешься? Зачем ныряешь? Отдыхаю я! Понял, Кущ? Есть на свете страны, куда люди только и ездят за тем, чтобы понырять, знаешь?

– Бывал, – сказал Владимир Анатольевич, и помахал рукой Изотовой и Олегу. – Веришь? Говно страны, ныряй – не ныряй.

– Спорить не буду, – согласился Пименов. – Тебе виднее. Ты у нас все больше по заграницам отдыхаешь, а мы, пейзане неумытые, из России-Матушки – ни ногой. Я и в Крыму-то не бывал. Так говоришь – говно?

– И не сомневайся. И в Крыму я был. Совок-совком: дорого, грязища, курортников, как клопов в ночлежке. Одна радость: в Севастополе – наши корабли. А что хохлам х..ёво, то нам радость! Ну, да ладно, хрен с ним, с Крымом, все одно – отберем! Я, вот, давно спросить у тебя хотел, Пима… Вот ты все копишь и копишь. Не ездишь никуда, из всех покупок – одна тачка, да и та не первой свежести… А ведь, наводил я справки – далеко ж не бедный человек. Ни жены у тебя, ни детей. И не пьешь, опять-таки… – Кущ усмехнулся. – Ты их в подушку складываешь, ексель-моксель? В наволочку?

– Любопытный ты, Вова, человек! Все тебе интересно кто чем дышит! Что тебе до моих денег? У тебя своих куры не клюют, а ты чужими интересуешься…

Лодка с Изотовой и Ельцовым была совсем рядом, интимная часть разговора наверняка заканчивалась. При свидетелях Владимир Анатольевич столь агрессивным и столь откровенным не будет. Будет хитер, осторожен, неизменно настойчив. Резать не будет – будет пальпировать и ждать момента чтобы выведать оберегаемый секрет (а в существовании такового он, как настоящий параноик, не сомневался).

– Шутишь, наверное, – в голосе Кущенко звучала обида. – Откуда у бедного госслужащего деньги. Если бы не жена, давно бы по миру пошел, с сумой…

Пока что с сумками ходили исключительно к Владимиру Анатольевичу. Сумки были большие, «челночные», в сине-красный квадрат, заполненные по самый верх тугими банковскими упаковками. Вот с такой сумой Кущ вполне мог пойти по миру и осесть благополучно, где понравится. Это Губатый себе хорошо представлял. А представить Владимира Анатольевича с реальной сумой, сурком или обезьянкой, приносящей счастливый билетик – затруднялся.

– Значит все у жены?

– Отож…

– А ты – «голый и босый»?

– Ага. Сирота я…

– Эх, надо было жениться! – сказал Пименов словив конец швартового, который ловко метнула ему Изотова. – Это я просчитался!

– Ну, – заметил резонно Кущ. – Жена – это тоже не только ценный мех… И просчитался ты, Пима, не только с женитьбой. Я ж не отстану. Не от жадности не отстану, от любопытства. Как это так? Во вверенной мне акватории…

– Да на здоровье! – проговорил Губатый с улыбкой, подавая Ельцову руку. – Нам то что? Чаще будем видеться! Не знаю, как ты, а я тебя всегда рад видеть!

Последнюю фразу бледнеющий на глазах Ельцов расслышал.

– И я рад! – провозгласил он, стараясь устоять на палубе на широко расставленных ногах, хотя качки, как таковой, не было. «Тайну» болтало чуть–чуть, и ветер, похоже, усиливаться не собирался. – Вовка! Как ты?

«Ну-ка, поворотись, сынку! Какой ты большой стал!» – подумалось Губатому. – «Прям – встреча на Эльбе! Интересно, что ему Ленка сказала?»

Он занайтовил «резинку» вторым тросом и подал Изотовой руку, но та взлетела на палубу едва коснувшись его ладони. Пименов посторонился, пропуская Ленку, а она, проходя мимо, ловкая, гибкая, в облепившей тело мокрой футболке, через ткань которой просвечивали темные круги сосков, ухватила его за пах, неожиданно сильно, но не больно. И подмигнула с улыбочкой.

Губатый невольно оглянулся, но Олег с Кущем все еще хлопали друг друга по плечам, выказывая бурную радость от нежданной встречи. Насколько Пименов мог вспомнить, в школе Ельцов с Вовочкой, будущим Владимиром Анатольевичем, дружбу не водили. А тут – поди ж ты!

– Я переоденусь, мальчики! – сказала Изотова.

И, мелькнув крепким задом, скрылась в каюте.

«И что Ельцов сказал Ленке?» – задал себе вопрос Леха, стараясь не встретиться с Олегом глазами. – «Интересно, что мужья говорят в таких случаях? Как тебе не стыдно? Или – как ты могла? Или – ты что, трахалась с этим животным? Ведь что-то говорят? Наверное, что-то обидное, злое. И в морду могут дать. И зарезать, не дай Бог, могут. И необязательно при этом любят изменщицу, скорее уж просто защищают свою территорию. Ну, не мог Кузя не видеть, как она уже неделю мне подставляется! Он слепой, глухой? Или влюблен в нее до беспамятства – так нет. И умысел, если это умысел, мне не понятен. Я понимаю, нашли мы что-то – вот тогда Ленкино самопожертвование имело бы смысл. Но мы ничего не нашли, и не найдем очевидно».

Братание закончилось.

– Вот, что, мужики, – заявил, расчувствовавшись, Кущ, – у меня два выходных! Чего им даром пропадать? Вот отосплюсь после патрулирования, возьму «Ласточку» и за пару часов буду у вас. Привезу жратвы, воды, забухать, у меня в салоне и телек есть. Посидим, отдохнем, поплаваем…

Он посмотрел на Губатого с насмешкой во взгляде.

– … поныряем, рыбку половим! Я для нас с тобой, Леша, пару телок привезу! Классные соски, увидишь…

«Ах, ты, сукин сын!» – подумал Пименов с легким оттенком восхищения. – «Вот, что значит опыт. Никаких тебе приглашений, никаких тебе неудобств. Приеду. Привезу. Ждите. Целую. Я. И на хер не пошлешь, не за что. Все в соответствии с легендой. Мы же тут отдыхаем? Не так ли?»

«Ласточкой» называлось личное судно Кущенко (естественно, записанное на двоюродного брата жены) – двенадцатиметровая яхта с моторами в 400 «лошадок», по ходу уступающая только «Кровососущему» и его братьям близнецам – патрульным катерам «Парящему» и «Отважному».

– Обо мне не пекись, – сказал Губатый. – Мне телок и на берегу хватает, еще и в море их брать…

– Женщина в море, вообще, плохая примета, – поддержала беседу Ленка, появляясь в рубке. Она сменила наряд на длинную клетчатую рубаху из тонкого хлопка и свои любимые велотреки.

– А ты? – осведомился Владимир Анатольевич, оглянувшись на голос. – Ты у нас кто? Мальчик?

Вопрос прозвучал смешно – под тканью рубахи грудь Изотовой была даже заметнее, чем в тот момент, когда ее облепляла мокрая футболка. Во всяком случае – смотрелась более волнующе – этакое таинственное шевеление.