Остаться в живых… - Валетов Ян. Страница 45
Она отступила на полшага, высвободив его руку из плотных горячих объятий и улыбнулась – улыбка ее была хорошо видна в отблесках лунного неверного света.
Губатый покачал головой, всем своим видом выражая сомнение.
– Не веришь? – произнесла Изотова с обидой в голосе. И сама ответила на вопрос: – Не веришь. А знаешь, почему? Потому, что ты и сам такой же, Леша. Ну, может чуть получше, чем все остальные. Воли у тебя чуть побольше, желания выжить. А вот того что заставляет мужика ловить шанс, и близко нет. Ты в рулетку когда-нибудь играл?
– Знаешь, – ответил Губатый, – мне деньги очень тяжело достаются. Слишком тяжело, чтобы я просаживал их за игрой…
Изотова щелчком отправила окурок в волны, плескавшиеся в ночи и сказала сочувственно, но в этом сочувствии скрывалась изрядная толика издевки.
– Дурашка ты, Пима… Я не о том. Сменить судьбу дятла, которой изо дня в день только и делает, что долбит сухое дерево, не хотелось никогда?
– На что? На судьбу райской птицы? Так дятлу никогда не стать райской птицей! Никогда! У природы есть свои законы, Ленка…
– Да ты что?! – делано удивилась Изотова. – Законы, говоришь? А по какому такому закону вот тот писклявый человечек с глазами карманного вора ворочает такими деньжищами? По какому праву? Не знаешь? Так я тебе расскажу – по праву сильного, Пименов! И нет никаких других прав и законов, кроме этого! И не было никогда!
– Во веки веков! Аминь! – сказал Губатый. – А право умного?
– Ну, ну… – Отозвалась Изотова. – Вот ты у нас умный, Леша! Ты у нас много книг прочел. Ты, вообще, интеллектом можешь раздавить кого хочешь! Только жизнь свою прожил, как под кустом высрался. Чего ты стоишь в свои тридцать с гаком? Вот сдохнешь завтра, и что после тебя останется? Да хрен с изюмом – и тот не останется! Полтора на два да на два метра плюс покосившийся крестик из плохого дерева…
– А после тебя? – спросил Пименов, закипая от злости.
– И после меня! Но разница есть, Пима! Я каждый шанс хватаю зубами, даже если и шанса-то нету, а есть только намек, бледная тень, мираж! И Кущ хватает! И муженек мой, не будь дурак… И не чистоплюйствуем при этом, ротик брезгливо не кривим!
– Есть у нас в порту пацаны, – сказал Губатый, беря себя в руки. – Кого-то из них ты помнишь, наверное, по школьным годам. Лихие такие парни, которые любят риск. Их, правда, мало осталось. Выжили самые приспособленные или везучие, а остальные, те которые мнили себя великими, уже под плитами. Спокойные такие и безо всяких претензий к окружающему миру. Кое-кого хоронили в дорогих гробах, кое-кого – в простых. А кое-кого не нашли вообще, или не соскребли с асфальта, и вместо них в полированных ящиках – пустота. Так вот, один из них, самый крупный паук в нашей банке, иногда любит со мной поговорить, так, на умняке, и есть у него фраза, прямо, как для тебя писанная: «Блатная жизнь интересная, но очень короткая!»
– Посмотри на «Ласточку», – отозвалась Ленка. – Посмотри внимательно, Пима! И на свое корыто глянь со стороны! И пойми – важен результат! Чего ты в жизни добился важно, а как – это твои подробности! Что толку было бы – будь Кущенко честным? Кому бы от этого стало лучше? Ему? Тебе? Державе? Что, оттого, что он зашибает настоящую деньгу, у нас шпионы и диверсанты пачками через границу лезут? Ни фига! И он при своем, и держава при своем! Так что уясни: я – это твое счастье, Леха! И не потому, что тебе нравится меня долбить! А потому, что я тебя расшевелю, если повезет. И даже если мы не найдем ни черта, тебе будет что вспомнить! А если ты по-настоящему умный, и если тебе попрет по-черному и когда-нибудь в твоей сраной жизни подвернется еще один хоть крохотный шансик, ты его, Пима, не пропустишь! Ты опять сыграешь, Пименов, потому, что это, как секс – стоит один раз кончить, и ты на крючке…
– Выиграть или умереть…
– Что-то вроде… У Аллы Борисовны была такая песенка: «Жить, гореть и не угасать! Жить, а не существовать!»
– Все, вроде, правильно, – произнес Губатый. – Только одно «но»… Веришь, не веришь, Ленка, но я не существую, я живу… И мне неплохо в моей шкурке. Конечно, владельцем туристического флота мне не стать, и денег всегда не хватает, но у меня есть все это…
Он обвел рукой вокруг – охватывая и прозрачную темень с горящими на ней звездами, и почти невидимый берег, и море, в котором светились огни покидающих землю судов.
И неожиданно для самого себя добавил:
– И не хватало мне только тебя…
Губатый сам почувствовал, что эта фраза прозвучала, как непристойность, и замолчал.
– Вот даже как… – сказала Изотова, скрывавшаяся в густой тени рубки, изменившимся голосом.
Щелкнула зажигалка. Ее лицо появилось и исчезло вновь. Замерцал огонек сигареты.
– Это, конечно, все усложняет, но сути не меняет… Зачем ты сказал мне это, Леша? Зачем, а? Я должна с рыданиями упасть тебе на грудь? Залить тебя соплями благодарности? Да? Ах, Пима! Какое счастье, что ты меня любишь! Мы будем жить с тобой долго и счастливо в маленьком домике на склоне у моря! Я рожу тебе детей! Мальчика и девочку! Или трех! И мы будем тихо стареть, знаешь, превращаться в таких благообразных старичков, седеньких, морщинистых… И иногда, на праздник военно-морского флота, ходить по набережной… Нам даже в отпуск, к морю, ездить будет не надо – вот оно море! Каждый божий день – загорай, купайся – не хочу! Только времени нет, да, Пима? Белая цементная пыль с заводов сплошным слоем на подоконниках. И каждый день, каждую ночь одно и то же? Огородик, работа эта ё…ная, дети сопливые, для которых из кожи вон лезешь, а они потом плевать на тебя хотели! Они высосут из тебя соки, а потом будут бухать, колоться, трахаться направо и налево, а ты уже старая, как твое корыто, будешь сидеть на лавочке с такими же, как ты сама, неудачницами и жаловаться, что детки не заходят даже на день рождения? Так, Лешенька? Так вот, могу тебя огорчить – со мной этот вариант не пройдет! Пустая я, Пименов! Давно пустая! А почему – спроси у Кузи, если не забудешь… Знаешь, когда забеременеешь, очень трудно зарабатывать бабки передком. Тошнит, первое время. А я еще пятнами шла…
Она хохотнула, коротко и страшно.
– Как чумная… Пятнами! Но не долго, Леша, не долго. Так что на роль хранительницы твоего, Пименов, очага, я не гожусь. Потрахаться – это да, на здоровье, а эти свои штучки, про то кому и чего не хватает – брось, разотри и забудь! Все! Проехали!
В темноте Губатый не разобрал, но похоже, она что-то смахнула с лица.
– И мне ничего не жаль, – сказала Изотова хрипло. – Мне ничего не жаль!
На этот раз в коридоры Губатый не совался. Изотову он под воду не пустил, Ельцова с похмелья можно было только утопить и использовать в качестве балласта, а Кущенко, хоть и был немногим лучше, чем Олег, но в напарники не годился совсем.
Леха еще раз осмотрел «Ноту» в районе левого и правого трапа и еще раз уяснил себе, почему Глеб Изотов задумал план с подрывом борта – никаких других способов проникнуть вовнутрь в тяжелом водолазном снаряжении не было. Проходы, ведущие в подпалубные помещения, сильно деформировало, но, если с одной стороны мина вогнула обшивку так, что между искореженными конструкциями и внутренней переборкой мог протиснуться только угорь, то со второй стороны повреждения были не столь заметны. Правда, металлические марши перекрутило, словно железными прутиками позабавился ребенок великанов, но если суметь завести трос под среднюю часть того, что осталось, то выдернуть эту мешанину из судна можно. Не как больной зуб, тут Кущ, конечно, погорячился, все будет гораздо тяжелее, но ежели повезет…
Пименов осторожно подплыл к месту разлома корпуса, с опаской обогнул примостившийся чуть ниже мохнатый корпус мины, и повис над пустотой, в которой покоился труп мин-майстера. С этой точки медный старый шлем было не рассмотреть – слишком темно тут было, но Губатый очень хорошо представлял себе тусклый шар с тремя темными, заросшими стеклами иллюминаторов, глыбу водолазного колокола, похожий на пустую змеиную кожу скафандр, скрывающий усохшее тело…