Остаться в живых… - Валетов Ян. Страница 59

– Почему ты не сдох, Леша! Зачем ты заставляешь меня убивать тебя дважды!

– Я бы отдал тебе все, – произнес Пименов, с трудом выдавливая из себя членораздельные звуки. В плече родилась тупая, как ржавый нож, боль, и начала растекаться в стороны, словно масляное пятно по воде. – Я бы и так отдал тебе все, Лена…

Изотова отшатнулась и с размаха ударила его по лицу, так, что треснула верхняя губа, и от удара Губатый пришел в себя, словно в старом ламповом телевизоре покрутили ручку «Резкость».

С моря опять донесся звук корабельной сирены – долгий, страшный и тоскливый, но его съели волны, с ревом накрывшие «Тайну», словно с небес обрушился водопад.

– Я все беру сама! – прокричала Изотова срывающимся голосом. – Мне не надо ничего отдавать. Оно мое! Я заслужила, слышишь, это мой, МОЙ, шанс! И больше ничей! А ты – сдохнешь здесь, раз не захотел там!

Бот ударило волной так, что затрещали крепления кабестанов, и бубнящие двигатели, казалось, захлебнулись на мгновение. Корпус судна заныл громадным колоколом, так, что у Губатого зачесались зубы. Кран-балка заскрипела, трос пошел к борту «Тайны», потом побежал прочь.

Изотова рванула древко багра еще раз, зарычала от бессилия и, оставив попытки вытащить металл из переборки, кинулась к лебедке.

Барабан вращался тяжело, Изотова вскрикивала, как штангист, поднимающий рекордный вес, и налегала на рукоять всем телом. Трос наматывался медленно, бот качало, и стрела крана то склонялась к воде, то устремлялась вверх. Новый разряд ударил с небес и вонзился в обрыв, и от удара грома ветер взревел с новой силой, будто бы то, что раньше называлось легким бризом. Пименов увидел, как над спиной «медведя» атакующей коброй встает прибойная волна, и даже не испугался.

Вид бородатого вала, надвигающегося из тьмы, был прекрасен! Он был наполнен силой, величием неизбежности и таким превосходством, что Губатый подумал, что именно так должно выглядеть олицетворение судьбы – волна, сметающая на пути все – скалы, корабли и человеков.

Гребень перелетел через скалу и рухнул вниз тоннами воды, но сила и высота волны были настолько велики, что пенный шквал прошел над «Тайной» и обрушился в бухту уже за ее бортом, обдав бот ливнем из струй морской воды.

Обомлевшая за секунду до этого Ленка расхохоталась хриплым, каркающим смехом, должным означать радость. Сейф показался из воды. Он неуклюже, боком, висел на крюке, вращаясь вокруг своей оси. Тут, на поверхности, он показался маленьким, этакая коробчонка подвешенная на веревочках. Изотова заработала рычагом, приводящим в движение поворотный круг, стрела пошла вправо, «Тайну» качнуло, и сейф с треском врезался в фальшборт, отколол кусок планшира и угрожающе заплясал на подвесе, в полной готовности рухнуть в глубины, из которых его едва извлекли…

Изотова кошкой прыгнула на расколотые перила леерного ограждения, ловко, словно монтажник-высотник, ухватилась за решетчатую ферму кран-балки одной рукой, второй поймала трос, на котором болтался железный улов, и, использовав инерцию волны, качнувшей судно в очередной раз, направила сейф в сторону палубы «Тайны», в сантиметрах над лопнувшим планширом. Сейф пересек линию ограждения, пошел обратно, но не успел разогнаться настолько, чтобы пробить фальшборт, ударил в него и замер, уже лишенный возможности рухнуть вниз, в бурлящие волны.

Ленка, растянувшись в воздухе, как гимнаст Тибул из «Трех Толстяков», полоснула по фалиням неизвестно откуда взявшимся ножом, и тяжелый ящик с грохотом обрушился на палубу вслед за очередной волной, перепрыгнувшей через бот.

«Тайну» завалило набок, освобожденная стрела с держащейся за нее Изотовой указала на невидимый зенит, из которого ударила молния – огромная, ветвистая молния, упирающаяся головой в нависшие небеса, а одной из ног в металлическую ферму крана. Волосы на голове у Изотовой вспыхнули, окружив ее ореолом легкого сиренево-алого пламени, и на эти мгновения, которые растянулись в вечность, она стала похожа на святую, нарисованную кистью сюрреалиста.

Губатый с фотографической точностью запечатлел детали, которые могли бы свести с ума любого человека, которому довелось бы это увидеть. И он бы с удовольствием сошел с ума, только чтобы забыть это, но Бог не подарил ему такого счастья – Пименов не успел даже отвернуться. Времени не хватило даже на то, чтобы мигнуть. Но его хватило на то, чтобы увидеть, как взорвались Ленкины глаза, потек чернилом неопрен, и обуглилась и взлетела хлопьями сажи кожа ее лица. Нож в руках Изотовой рассыпался искрами сварки, а она все еще стояла в белом свете разряда, соединившего «Тайну» и небеса.

Пименов почувствовал, что кожа у него сухая и горячая, а на голове с треском, словно подожженный тополиный пух, догорают остатки волос. В воздухе, перебивая озонную свежесть и запах штормового моря, отвратительно запахло горелой плотью и бойней.

Губатого затрясло, неопрен костюма начал обжигать тело, взвыл и умолк дизель, и в этот момент молния с чудовищным грохотом ушла в небо, словно змея, притаившаяся за тучами, втянула свой раздвоенный язык в раззявленную пасть.

То, что было Ленкой застыло на планшире, закачалось…

«Если она упадет мне под ноги, я сойду с ума! – подумал Пименов отрешенно. – Я этого не выдержу!»

Но Бог сжалился над ним, может быть потому, что Губатый заслуживал жалости.

Тело упало за борт, и вместе с ним исчез запах, от которого выворачивало внутренности. Губатый медленно закрыл лишенные ресниц, обожженные веки.

Ее губы пахли табачным дымом, а плоть морем. Она была горьковатой и соленой на вкус. Ее поцелуи жалили, как укусы пчел.

Отчаянно заскрипели доски палубы, стараясь удержать кабестан массивными рым-болтами. Зазвенели, натянувшись, уставшие якорные цепи. Крик корабельной сирены раздался прямо над головой.

Пименов открыл глаза и увидел нависающий над ним борт огромного судна, которое несло на скалы боком. В свете яркой, как пограничные прожектора, молнии Губатый рассмотрел силуэт сухогруза – беспомощного, скорее всего, лишенного двигателей из-за поломки – волны катили его перед собой, как детскую игрушку. Корабль был обречен, и именно его предсмертный крик слышался издалека все это время.

До того, как судно вылетит на скалы, словно кит, кончающий жизнь самоубийством, оставались считанные секунды.

Заскрежетал рвущийся металл, торжествующе заухала вода, врываясь во вспоротые внутренности сухогруза. Внутри исполинского корпуса что-то защелкало, загрохотало, лопнуло с надсадным звенящим звуком – корабль с маху ударился бортом об основание «медведя», спускающееся к шельфу. Сухогруз лопнул от киля до палубы, переломился, словно хрустящие палочки «Твикс» в рекламном ролике, и начал заваливаться на бок. Исполинская кормовая надстройка зависла над маленькой, словно рыбацкий ялик, «Тайной». Что-то с грохотом обрушилось на скалу, справа от бота, и, просвистев над рубкой бесформенной, смятой массой, обрушилось в воду за ее кормой. Пименов с ужасом узнал в упавшем предмете сорокафутовый контейнер, напряг последние силы и, теряя сознания от боли в искалеченной плоти, навалился телом на древко багра, выворачивая его из досок и собственного плеча.

Еще один контейнер спикировал вниз и влетел в воду между бортом «Тайны» и скалой. Другой запрыгал по спине «медведя» и чудом свалился на обратную сторону гряды. Потом на рубку обрушилось человеческое тело – треснула крыша и разлетелись стекла. Второй человек, наверное бросившийся в волны с тонущего корабля, вошел в воду в нескольких метрах от форштевня бота и сразу за ним на то же место рухнул следующий многотонный ящик. В свете нового разряда Пименов увидел, как нависшая над ним корма медленно разворачивается вокруг своей оси, и, скрежеща листами обшивки по камню, надвигается на его судно. Он рванулся еще раз, и древко поддалось, крюк заворочался в плоти и выскочил из досок и из плеча. Губатый рухнул на палубу, обливаясь кровью.

Корма сухогруза ударила «Тайну» в скулу, цепи лопнули, со свистом вырвало кормовой кабестан, и суда, сплетясь в смертельном объятии, понеслись к близкому берегу. Пименов приготовился умереть в третий раз за этот длинный день.