Стальная Птица - Аксенов Василий Павлович. Страница 9

Каждый вызов к нему был для меня мукой, напряжением всех душевных сил, то есть всех сил высшей нервной системы. Во-первых, мне иногда начинало казаться, что в нем, в его организме, заключено нечто могучее и таинственное, нечто такое, что начисто опровергает мое мировоззрение советского врача. Во-вторых, каждый раз я ловил себя на том, что эта тайная сила ввергает меня в состояние полной абулии, то есть отсутствия всех волевых реакций, в дремучее состояние домашнего животного, ждущего только приказаний, только удара бичом.

Однажды он попросил меня положить на две недели в нашу клинику его родственника, здоровенного бугая, похожего на молотобойца. Я осмотрел этого родственника и, разумеется, отказался госпитализировать абсолютно здорового человека. С какой стати, думалось мне, ведь в клинике даже коридоры забиты тяжелобольными людьми, действительно нуждающимися в лечении.

– Поймите, доктор, – стал упрашивать меня Попенков, – этот человек приехал издалека, месяц провалялся в котловане Дворца Советов, он погибнет, если вы его не спасете.

– Отнюдь нет, товарищ Попенков, – возразил я. – Ваш родственник в прекрасном жизнедеятельном состоянии. Если же он устал с дороги, пусть отдохнет у вас. Я замечаю, что наш вестибюль почти уже превратился в довольно комфортабельную квартиру, – тут я позволил себе усмехнуться.

Это было в тяжелые для нас, медиков, дни, зимой 1953 года. Совсем недавно была арестована группа профессоров, которым были предъявлены страшные обвинения. Всю свою жизнь я преклонялся перед этими учеными, по сути дела, это были мои учителя, и я не понимал их логики. Как они смогли сойти со столбовой дороги гуманизма на путь преступлений против человечества? Конечно, я не высказывал вслух своих мыслей.

Дело усугублялось тем, что преступления этих ученых рикошетом били по всем нам, честным советским врачам. У некоторых людей появилось недоверие к белым халатам. В поликлинике, где я раз в неделю проводил консультации, мне приходилось сталкиваться с фактами такого недоверия, а также с оскорбительными замечаниями, представьте, по поводу моего носа. Никогда не думал, что нос имеет какое-то отношение к медицине.

Однажды ночью, лежа в постели, я услышал шум поднимающегося лифта. Лифт в нашем доме несколько лет уже не действовал, поэтому необычный, неожиданный этот шум меня насторожил.

«Лес рубят, щепки летят», – подумал я, быстро встал и надел теплые вещи.

Раздался тихий стук в дверь, я спокойно открыл – на площадке стоял Попенков.

– Я хотел с вами посоветоваться, доктор, – сказал он, – в чем дело, не пойму. Третьего дня вы мне дали лекарство от ушей, а отреагировала печень. Простите, но я давно замечаю некоторые странности, фучи мелаза рикатуэр, вы даете от сердца, а в мочеточнике страшная резь, крыть, крыть, лиська бул чварь, от ваших витаминов – резкий авитаминоз. В чем дело? Вы не можете мне объяснить?

Честное слово, он так мне все и сказал.

– Да, понимаю, – ответил я, – извините, больше это не повторится.

Утром я отвез его родственника в клинику.

Консилиум врачей, имевший быть летом 1956 года

– Да, мы должны смело смотреть в лицо фактам. Есть еще много неизученного в природе...

– Вы меня простите, товарищи, может быть, я покажусь вам сумасшедшим, но...

– Что же вы замолчали? Продолжайте!

– Нет, я подожду.

– Давайте еще раз сопоставим наши данные с антропометрией, данными анализов и рентгенограммами какого-нибудь homo sapiens.

– Нонсенс, коллега! Может быть, вы полагаете, что нормальная анатомия и нормальная физиология как-то изменились за последнее время?

– Товарищи, вы будете меня считать сумасшедшим, но...

– Опять вы замолчали? Говорите.

– Подожду.

– Однако наши данные настолько поразительны, что поневоле напрашиваются...

– Доктора, давайте оставаться все-таки в рамках науки. Чудес на свете не бывает.

– Да, но так мы не выйдем из тупика.

– Товарищи, должно быть, я сумасшедший, но...

– Ну, говорите!

– Говорите же!

– Высказывайтесь!

– ...но нельзя ли предположить, что перед нами самолет?

– Представьте себе, что и мне казалось это, только язык не поворачивался.

– Коллеги, коллеги, давайте останемся в рамках...

– ...и все-таки я убежден, что перед нами не homo sapiens, а обыкновенный стальной самолет.

– Давайте не будем опрометчивы, вызовем инженера– конструктора. Я позвоню своему знакомому конструктору.

Приехал Туполев, ознакомился с данными.

– Нет, это не окончательный самолет, – сказал он, – хотя и имеет много общих черт с истребителем-перехватчиком.

– Товарищи, возможно, ход моей мысли может показаться странным, но...

– ???

– ...но нельзя ли предположить, что перед нами птица?

– Я сам хотел сказать, но язык не поворачивался.

– Не будем торопиться с заключениями доктора, давайте вызовем орнитолога.

Приехал академик Бухвостов, ознакомился с данными.

– Хоть и похоже, – сказал он, – но не птица. Не может быть птица с такими явными данными истребителя-перехватчика.

– А нельзя ли предположить, товарищи, конечно, это может нас далеко завести, нельзя ли предположить, учитывая все высказывания и суммируя мнения авторитетных специалистов, а также характер поведения изучаемого существа, довольно частое употребление им неизвестных еще в мире звукосочетаний, нельзя ли предположить с должной осторожностью, разумеется, хотя бы ориентировочно, нельзя ли предположить, что мы имеем дело с совершенно новым видом, с уникальным сочетанием органической и неорганической природы, нельзя ли предположить, что мы в данном случае являемся первооткрывателями, нельзя ли предположить, что мы имеем дело со стальной птицей?

– Прошу всех встать. Прошу всех учесть – стенограмма консилиума совершенно секретна.

Партия корнет-а-пистона

Тема: Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор...

Импровизация: Двери заколочены ржавыми гвоздями, что ж теперь нам делать, жителям с ним? Трудно пробиваться грязным черным ходом, все же, если надо, будем там ходить. Лишь бы быть в согласии, в мире, в благолепье, свод пожарных правил лишь бы соблюдать.

Конец темы: ...Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор.

Воспоминания парикмахера

Наш сосед снизу, из вестибюля, припер меня к стенке. Позвольте, говорю, что же получается? А он мне – крыть, крыть, фил бурорэ ляп, то есть на иностранном языке. А ежели я тебя опасной бритвой? Хвать, бритва сломалась. Пусти, а он не пускает. А ежели я тебя ножницами? Хвать, ножницы сломались. А ежели я тебе феном прическу сделаю? Это, говорит, пожалуйста. А ежели я тебя одеколоном «В полет» освежу? Это, говорит, пожалуйста. А ежели я тебе массаж лица с питательным кремом? Это, говорит, пожалуйста. Отпустил.

Глава третья

Унылая необходимость тянуть лямку сюжета обязывает меня попытаться восстановить хронологическую последовательность событий.

В 1950 году, а может быть, на год раньше или на год позже, между супругами З. разыгралась необычной силы ссора. Она произошла, разумеется, из-за старофранцузских гобеленов и прочих предметов эпохи мадам Помпадур. Замминистра катастрофически быстро нищал, гардероб его изнашивался, питание ухудшалось с каждым днем, вся зарплата и пакеты и даже некоторые составные элементы пайка уходили на антиквариат. Дошло до того, что З. стал стрелять у своего стража Юрия Филипповича папироски «Север». Вот до чего дошло – с «Герцеговины Флор» докатиться до «Севера», да еще и чужого.

– Знаешь, Зинаида, – сказал З. – пора с этим покончить. Наша квартира превратилась в комиссионный магазин. Это буржуазный декаданс и космополитизм.