Алые когти - Говард Роберт Ирвин. Страница 18

— Замолчи, болван! Это всего лишь легенды!

Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с золотой рукоятью. Глаза ее горели пламенем, неведомым и преисподней.

— Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой кожей. Я коснусь своими губами твоих и медленно — о, как медленно! — буду вонзать острие в твое сердце. И жизнь твоя, покидая холодеющее тело, перейдет в меня и сделает меня юной и бессмертной!

Не торопясь, как удав перед кроликом, она стала склоняться над жертвой. Недвижная девушка с ужасом смотрела, как приближаются к ней окутанные клубами дыма глаза, подобные двум черным лунам.

Коленопреклоненные люди взялись за руки и затаили дыхание, ожидая кровавой развязки. Единственным звуком был хрип Конана, все еще боровшегося с капканом.

Все глаза были устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем. Казалось, даже гром не властен был нарушить этот обряд. А нарушил его негромкий голос — негромкий, но такой, от которого волосы встают дыбом.

Все обернулись… Обернулись и увидели.

Кошмарная фигура стояла в двери слева от постамента. Это был старик со спутанными белыми волосами и косматой седой бородой. Лохмотья едва прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми руки иного неестественной формы. Да и кожа его не походила на человеческую — она была чешуйчатой, словно ее обладатель долгое время жил в условиях, противоположных тем, в которых существуют люди. И совсем уже не было ничего человеческого в глазах — то были большие фосфоресцирующие круги, не выражавшие никаких чувств.

Вместо членораздельных слов из высохшего рта раздавался только пронзительный писк.

— Толькемек! — прошептала Таскела, а остальные замерли в суеверном страхе. — Значит, это не сказка! Клянусь Сетом, он двенадцать лет прожил во мраке! Двенадцать лет среди скелетов! Представляю, чем он питался, сумасшедший калека, погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое наших не вернулись из катакомб и не вернутся никогда. Но почему он так долго выжидал? Что он искал в подземельях? Какое-нибудь таинственное оружие? Нашел ли он его?

Единственным ответом Толькемека был все тот же отвратительный писк. Одним длинным прыжком он миновал все капканы и очутился в зале. Было ли это случайностью или он помнил обо всех ловушках Ксухотла? Он не был безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил один, чтобы остаться человеком. И только одно соединяло его с людьми — ненависть. Она помогла ему выжить в черных коридорах.

— Да, он искал и нашел! — Таскела отступила на шаг. — А, ты все помнишь? После стольких лет во тьме?

В тощей руке Толькемека дрожала причудливая палка яшмового оттенка, заканчивающаяся светящейся шишкой вроде плода граната. Он вытянул палку перед собой, словно копье, и княгиня отскочила в сторону, а из шишки вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между лопаток той, что держала за ноги Валерию.

Раздался громкий щелчок, огненный луч вышел из груди несчастной и рассыпался голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала в бок и стала корчиться и усыхать, как мумия.

Воин, удерживающий руки Валерии, погиб вторым. Она сползла с жертвенника и на четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать, но Толькемек с необыкновенным для его возраста проворством переменил позицию и бедняга оказался между ним и жертвенником. Снова брызнул огненный луч, и человек рухнул на пол, и голубые искры посыпались из камня.

Потом началась бойня. Крича от ужаса, люди метались по залу, натыкались друг на друга, спотыкались и падали. А посреди этого хаоса плясал и кружился Толькемек, сеющий смерть. Никому не удалось бежать через двери, потому что они были окованы металлом и это, видимо, было необходимым условием действия дьявольской силы, вылетавшей из «волшебной палочки», которой размахивал старик.

Те, кто оказывался между ним, дверями или жертвенником, гибли тотчас же. Толькемек не выбирал себе жертв, махал своей палкой туда и сюда и его писк был громче всех воплей. Один из воинов в отчаянии замахнулся на старика кинжалом, но так и не успел нанести удар. Остальные даже не помышляли о бегстве или обороне.

И вот пали все люди Техултли, кроме Таскелы. Княгиня подбежала к Конану и Валерии, которая спряталась за его широкую спину, и, наклонившись, коснулась пола в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас же разжались, освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении.

— Убей его, если сможешь! — она вложила в руку варвара тяжелый кинжал. — Моя магия здесь бессильна!

Конан не чувствовал боли. Толькемек старался подгадать, чтобы киммериец оказался между ним и дверью или жертвенником, но варвар всякий раз ускользал, выбирая время для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание.

Толькемек уже не прыгал, понимая, что перед ним противник более грозный, чем те, что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских глаз был не менее страшен, чем фосфорическое свечение старца. Они кружили и кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же самое, словно их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом Конан подходил все ближе к противнику. Он уже приготовился к прыжку, но тут раздался предостерегающий крик Валерии. На какое-то мгновение киммериец оказался между старцем и дверью. Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону и метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа дрожала в его груди.

Таскела прыгнула — но не к варвару, а к Палке, что валялась на полу и пульсировала, как живое сердце. И Валерия прыгнула, вооруженная отнятым у мертвеца кинжалом. Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось в спину княгини Техултли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.

Конан и Валерия стояли над безжизненным телом и смотрели друг на друга.

— Вот теперь война действительно кончилась! — заметил Конан. — Ну и ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я голоден, как волк.

— Нужно тебе ногу перевязать, — Валерия оторвала кусок шелковой шторы, обернула его вокруг пояса и нащипала корпии; потом тщательно обработала рану Конана и крепко забинтовала.

— Ладно, поголодаем, — сказал он. — Идем отсюда. За стенами этого дьявольского города начинается настоящий мир. Хватит с нас Ксухотла. Эти выродки перебили друг друга — ну и прекрасно. Не нужны мне их проклятые сокровища. Они еще, чего доброго, заколдованные.

— Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, — сказала Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.

Давешний блеск снова появился в глазах Конана, и на этот раз аквилонка уже не хваталась за меч.

— Далека дорога до побережья, — ласково сказала она, прервав поцелуй.

— Неужели? — рассмеялся он. — Разве есть для нас с тобой преграды? Да в стигийских портах еще не откроется торговый сезон, как мы уже будем стоять на палубе. И тогда мы покажем всему миру, что такое настоящий грабеж!