Пограничье (СИ) - Ли Марина. Страница 14

   Чудовище двигалось неспешно, уверенно, не боясь никого и ничего. Шерсть на морде забурела и слиплась, а желтые клыки окрасились красным. Оно подошло вплотную к конуре, склонило лобастую голову и, глядя Жуку в глаза, рыкнуло несдержанно:

   — Где они?

   И старое собачье сердце не выдержало, разорвавшись от ужаса и горя. Что может быть хуже, чем пережить смерть своих хозяев? Уж лучше так, пусть страшно, но вместе с ними, за ними… Убежать в зеленые луга предков, виляя хвостом и любуясь на тонкий стан и черные косы молодой хозяйки, и вдыхая сильный мужской дух хозяина чутким носом.

   Чудовище посмотрело с отвращением на мертвое тело пса, раздраженно одним ударом тяжелой лапы разнесло хлипкую конуру в щепки, бросило короткий взгляд на луну и медленно покинуло поля боя. Напрасная трата времени, напрасный риск быть обнаруженным. Тех, за кем его послали, здесь не было.

   Луна шокировано моргнула, торопливо спряталась за набежавшей тучей и не появлялась из-за облаков до самого рассвета, а ближе к восходу солнца пошел мелкий осенний дождь. Вначале он напоминал морскую водяную пыль, но постепенно капли становились крупнее и крупнее, и вскоре по земле, щедро политой кровью, барабанил настоящий ливень.

   Дождь лил не переставая уже три часа, когда скрипучая калитка медленно качнулась внутрь, и на дорожку, посыпанную битым кирпичом, ступила элегантная ножка в черной лаковой туфельке.

   — Мам, пап? Почему не встречаете?

   Женщина легко впорхнула во двор, но успела сделать всего пару шагов, когда мужчина, шедший за ней, вдруг замер и, поймав свою спутницу обеими руками за талию, развернул ее лицом к себе.

   — Гай? — девушка рассмеялась, не замечая обеспокоенного выражения на мужском лице. — Прекрати! Маме не понравится…

   — Сигни, подожди меня за воротами!

   — Да в чем дело? — нахмурилась и недовольно топнула ножкой. — Снова ты со своими…

   Она не договорила, потому что боковым зрением заметила предмет, который показался ей странным и неожиданным. Ему точно было здесь не место. Повернула темноволосую головку, украшенную модной шляпкой, наклонила зонтик, чтобы лучше рассмотреть то, что привлекло ее внимание, и, издав сдавленный звук, обмякла в руках мужчины.

   — Проклятье! — прорычал он, подхватив девушку на руки, и крикнул громоподобным голосом, оглянувшись назад:

   — Боцман! Твою мать! Где ты застрял?

   Боцман не преминул появиться, да так быстро, что калитка не выдержала столкновения с его ногой и слетела с петель.

   — Капитан, проблемы?

   Всегда уравновешенный мужчина выругался и удобнее перехватил тело своей молодой супруги.

   — Вызывай эфоров… Здесь какой-то кошмар.

   Широко шагая, он покинул обезображенное смертью место, размышляя над тем, как он станет объяснять любимой женщине, почему она вдруг стала сиротой.

   А боцман даже не проводил капитана взглядом, он наклонился к лежащей у калитки голове и попытался опустить морщинистые веки, лишенные ресниц, но ничего не вышло. То ли тело уже успело окоченеть, то ли дрожащие пальцы не справились с делом, но теща грозы морей, легендарного капитана Гая Ботана смотрела на него укоризненным мертвым взглядом, словно винила в том, что они прибыли так поздно.

   Боцман передернул плечами, возблагодарив мысленно безрукого вахтенного, посадившего корабль на мель. Кто знает, что бы произошло, приедь они на хутор вчера вечером, как планировали изначально.

   — Надо будет выписать Кротику премию, — проворчал боцман, пятясь со двора. — После того, как он с гауптвахты выйдет…

   Ночевать в Вечно Зеленых лугах нам не пришлось, потому что эльфийская таможня продержала нас на блокпосту почти двое суток. И дело тут было даже не в моей волчьей крови, а в том, что стоило Павлику вручить остроухому пограничнику свои документы, как тот издал условно приличный звук, посмотрел на нашего с Оливкой сыщика влюбленными глазами и немедленно умчался прочь, не забыв прихватить с собой и мой паспорт. А спустя минут пятнадцать и спутника нашего тоже прихватил.

   И осталась я с козой, повозкой и уставшей от долгой дороги лошадью на руках, сама, подобно той лошади, мечтая об одном. Нет, не о красивом и смертельном коновале, но хотя бы о цианистом калии.

   Жить не хотелось вовсе. Потому что, во-первых, уже почти сутки шел дождь. А во-вторых, как выяснилось, от дождя растут не только грибы, но и зубы у некоторых капризных и непоседливых детей.

   Гостиницы на пограничном переходе не было, но я, если честно, радовалась и тому, что нас разместили в казарме. Нет, сначала-то я отказывалась, надеясь, что Павлик исчез ненадолго, но потом дежурный офицер, расстроенно покрутив жемчужную сережку в бледном ухе, сообщил:

   — Леди, вам все-таки стоит перебраться в тепло. Говорят, ночь будет холодная, а у вас повозка отсырела...

   — Ночь? — я растерялась. — Откровенно говоря, мы надеялись заночевать уже...

   Офицер вздохнул грустно и покачал головой.

   — Не получится.

   А потом непонятно пояснил:

   — Сомневаюсь, что Павликан Ирокезович сможет быстро освободиться... Я бы вас отпустил, мне-то что?.. Но они же четкое приказание отдали: никуда вас не отпускать.

   Как будто мне было дело до какого-то их начальства, которому я непонятно зачем понадобилась. И что значит, не отпускать?

   — Я нарушила какой-то закон? — поскандалить захотелось со страшной силой. Ну, просто холодно, мокро, Оливка капризничает, Павлика утянули куда-то, а Афиноген сам умчался следом за ним. И еще офицер этот со своим начальством. Заботливого из себя строит... Одни убытки от этих мужиков!

   — Пресветлая мать! Нет, конечно... Причем тут закон? Но просто ведь вот... — неопределенно махнул рукой и носом шмыгнул.

   Вот так и получилось, что мы нашей маленькой чисто женской компанией — я, Оливка и Зойка — встали на довольствие в пограничной эльфийской казарме.

   В первую ночь капризничали все: ребенок, коза и даже я. И если первых можно было простить, то мне не было оправдания. Я лежала на кровати, уставившись в потолок и слушала, о чем говорят местные жители. И разговоры их уж точно не прибавили им в моих глазах бонусов. Им в частности, и всему мужскому населению обоих миров в принципе.

   Поначалу, перемежая речь гнусными смешками и унизительными комментариями, они с бегемотской грацией и со слоновьей деликатностью прошлись по моей внешности. Обсудили улетную жопу, знатные дойки и про блядское платье не забыли. Я даже специально встала, не поленилась, сбегала в умывальную комнату к зеркалу, чтобы убедиться, что на мне все то же папино платье, синее, в мелкую полоску, с высоким горлом, без декольте и разрезов.

   Извращенцы! Обычное платье! Ничего в нем такого. Я вообще никогда ничего такого не надеваю. Вернулась в комнату расстроенная и злая. И еще было противно, потому что злилась я не на этих дураков из соседней комнаты, а на себя.

   Пока я бегала, таможенники закончили с душещипательным обсуждением моей внешности и перешли к предположениям на тему «прет ли ее Жмуль». Я сначала растерялась, соображая, кто такой Жмуль, и почему, по мнению остроухих, я должна состоять с ним в интимных отношениях, но потом сообразила, что Жмулем они обзывали Павлика. Странная кличка, но кто их поймет, этих мужиков...

   — Жмуль вообще круто устроился, никогда бы не подумал... — проговорил давешний вежливый офицер. Во время разговора он, судя по звуку, чем-то ковырялся в зубах, поэтому немного шепелявил, но я его все равно узнала.

   — Полукровка... — с радостью подхватил второй, которого я ненавидела заочно, за нелестный отзыв о моем платье. — Я бы, на его месте, в детстве утопился... А он ничего, живет себе... Никакой гордости.

   — Какая гордость?! — офицер стремительно терял очки. — Ты его папашу видел?

   И заржали дружно, а я, задумавшись, случайно матрас когтями пропорола. И испугалась почти до потери пульса, потому что когтям неоткуда было взяться, потому что первое, что сделал офицерик перед тем, как проводить меня в казарму, это запирающий амулет на моей шее застегнул.