Государь революции (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 53

Вновь легкие поклоны.

— Далее. Министерству вооружений и военных нужд неофициально вступить в контакт с владельцами предприятий обеих столиц, объяснив им еще раз, что любое, даже косвенное участие в политической, а тем более антиправительственной деятельности скажется на их деле и на их здоровье самым негативным образом. Вплоть до обвинений в саботаже, диверсии, заговоре, угрозе национализации их предприятий и арестов виновных.

Кивок от Маниковского.

— Министерству Спасения негласно проверить все больницы Москвы и Петрограда на предмет возможного приема большого количества раненных и пострадавших при давке. Мертвецкими и подготовкой экстренных захоронений так же озаботьтесь. Не дай бог, конечно, но история с Ходынской трагедией не должна повториться. Не хватало нам только массово валяющихся на улицах трупов.

Принц Ольденбургский подтвердил ясность повеления.

— Дикую дивизию, Георгиевский и Собственный сводный пехотный полки поднять по тревоге, но из казарм без особого приказа не выводить. В любом случае, Николаевские казармы сейчас дальше от Кремля, чем демонстранты. То же самое касается и батальона внутренней стражи. В настоящий момент все силы, которыми мы располагаем, это две роты Георгиевского полка, сотня Конвоя, сотня Ингушского полка, сотня Жандармского полка и дивизион бронеавтомобилей. Ну, и парадная колонна Корпуса Патриотов, разумеется.

Судя по ухмылкам, мое последнее замечание воспринято как шутка. Что ж, посмотрим.

— Министерству информации обеспечить освещение верноподданнической демонстрации и мое сегодняшнее выступление перед любимыми подданными. Подготовьте мне броневик.

Суворин ничуть не удивился, лишь кивнул с одобрением в глазах. Эх, понимал бы ты, весь исторический парадокс — Император выступает с броневика с революционными речами. Сюр! Кстати, Ленин выступал с броневика на Финляндском вокзале Петрограда в моей истории как раз в эти самые дни.

— Дабы отвлечь народ и с сегодняшнего вечера взять под полный контроль центр столицы, я повелеваю. Первое — перенести первое заседание трибунала над изменниками на завтра. Заседание пройдет в здании Манежа, там уже все готово, не так ли?

Батюшин кивнул.

— Точно так, Ваше Величество.

— Готовы на завтра?

— Всенепременно.

— Хорошо. Второе. Сегодня я подписываю повеление о созыве очередной сессии Государственной Думы. Сессия открывается завтра в здании Дворянского собрания. Там все готово? Соберутся депутаты?

Князь Волконский склонил голову в полупоклоне.

— Да, Государь.

— Надеюсь на вас, Владимир Михайлович. Дальше, под обоснованием обеспечения безопасности заседания трибунала и сессии Государственной Думы, с сегодняшнего вечера весь центр Москвы взять под усиленную охрану. В том числе привлекая личный состав моих Собственных полков, полков московского гарнизона, фронтовые части и юнкеров военных училищ. И, разумеется, с привлечением полиции и внутренней стражи. В контакты с гражданским населением не вступать, разговоров избегать.

Я остановил взгляд на Суворине.

— Борис Алексеевич, жду от вас программу кампании в прессе, с освещением моего выступления на открытии сессии Госдумы и об открытии первого трибунала над изменниками и заговорщиками.

Помолчав пару мгновений, добавляю:

— Первого. Но не последнего, господа.

МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 20 марта (2 апреля) 1917 года.

Толпы стекались на Красную площадь со всех сторон. Тысячи, десятки тысяч людей заполняли главную площадь Империи, словно половодная река, растекаясь по всей ее площади, обтекая памятник Минину и Пожарскому в центре, колыхаясь хоругвями, знаменами и транспарантами от самых Верхних торговых рядов и до Кремлевской стены, двигаясь к Покровскому собору от красного здания Императорского Российского Исторического музея. Во главе толпы двигалась конная цепь кавалеристов Лейб-Гвардии Жандармского полка, обеспечивая порядок и выдерживая линию.

Впереди, на уровне Ильинки, Красную площадь пересекала другая цепь, в которой стояла рота внутренней стражи ОКЖ. Издалека были видны туши трех броневиков, один был обращен в сторону Ильинки, другой стоял по центру площади у Лобного места, а третий возвышался над строем солдат ближе к Спасской башне.

Вот конные жандармы достигли линии солдат внутренней стражи и развернулись навстречу толпе, а сама толпа заняла все свободное место на Красной площади, и немало их осталось на соседних улицах и площадях Москвы.

И вот толпа остановилась. Море голов. Гомон огромного числа голосов. Дым многочисленных папирос растворялся в хмуром небе. Хоругви. Транспаранты. И флаги. Много флагов, и много транспарантов. Они стояли все. Стояли рабочие московских предприятий, стояли студенты, стояли казаки, стояли врачи и профессора, стояли монахи, стояли дворяне, стояли чиновники, стоял прочий московский люд. То там то здесь начинали петь какие-то песни, но они быстро угасали, не находя поддержки. Время песен еще не пришло. Людское море грозной силой замерло на площади, готовое выплеснуться при малейшем колебании окружающего мира.

Все, кому было что-то видно из первых рядов, увидели, замерший строй солдат в необычных длинных шинелях и в суконных островерхих шлемах, выстроенный от самого Лобного места и почти до Спасской башни. Впереди, на вороном коне, гарцевал офицер в такой же форме, поглядывал на приблизившуюся толпу и отдавая последние приказы.

В толпе заволновались. Многие уже пожалели о том, что пришли сюда. Кое-где спешно начали спускать детей с родительских плеч, кое-кто уже стал пробраться к выходу с площади, толпа дрогнула, начиная закручиваться в людские водовороты.

Но тут у Покровского собора вдруг зазвучала медь труб, подавая сигнал. Те, кому посчастливилось, вытянув шею, заглянуть через море голов, могли увидеть, как офицер на коне перекрестился на купола собора, надел островерхий головной убор, а затем, зычно прокричал солдатам:

— Слуша-а-а-а-й! Встречая Государя Императора, отряд — смирно! Для встречи слева на кра-УЛ!

Под звуки "Встречного марша" из Спасских ворот потянулась две спешившиеся шеренги Собственного Конвоя. Выйдя на площадь, они замерли ожидая.

И вот в воротах Кремля появилась фигура, одетая так же, как и солдаты, выстроившиеся на площади, и ведущая под уздцы белой масти высокого жеребца.

— Государь! Государь!

Толпа заволновалась. Тут многие разглядели, что Император крестится, надевает островерхий головной убор, затем сажает на коня мальчика и вслед за этим сам поднимается в седло за его спиной. По команде, казаки Собственного Его Императорского Величества Конвоя, поднялись в седла и их лошади двинулись по кругу, разъехавшись на два потока и охватывая Государя и следовавшую за ним свиту с обеих сторон.

Под звуки марша Император на белом коне выехал на площадь перед застывшим строем. Навстречу ему выехал офицер и отдал честь. В момент остановки коня Государя оркестр оборвал игру, полыхнули вспышки фотографов, а командир громко доложил:

— Ваше Императорское Величество! По вашему приказу, отдельный московский военно-общественный отряд Корпуса Патриотов для Высочайшего смотра построен! Командующий Корпуса Патриотов флигель-адъютант Вашего Императорского Величества полковник Дроздовский!

МОСКВА. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ. 17 марта (30 марта) 1917 года.

Я отнял ладонь от обреза шлема и принял от полковника Дроздовского строевую записку. Передав ее, находящемуся слева и чуть сзади, Сандро, я развернул коня в сторону выстроившихся солдат полка и зычно прокричал:

— Здорово, орлы!

— Здрав-желав-Ваш-Импер-Вел-во!

Ну, не эталон, но вполне себе слаженно ответили, кстати. Стараясь сохранять невозмутимость (хотя бесята в душе так и плясали, ибо зрелище, я вам скажу, вышло совершенно фантасмагорическим), я оглядел строй одетый в шинели с "разговорами" и в "богатырки", более привычные для меня под наименованием "буденовки". Только вместо звезд на них красовался двуглавый имперский орел и кокарда.