Государь революции (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 72

Пятое. Выполняя свои союзнические обязательства, в случае, если, тем или иным способом, война не будет прекращена в течение периода, заявленного в инициативе "Сто дней для мира", а союзнические отношения между нашими странами будут в полной мере восстановлены и урегулированы, Российская Империя берет на себя обязательство принять участие в летней кампании, начав боевые действия на своих участках фронта не позднее 9 июля 1917 года.

Мы подошли к крайней черте. Необходимо до конца сегодняшнего дня остановить развитие конфликта между нашими странами, угрожающее самому участию России в войне в сложившемся формате. Я вновь протягиваю руку дружбы и союза, ответ теперь за Лондоном и Парижем.

Надеюсь на твое неизменно доброе отношение и участие в этом деле.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Москва, Кремль, 7 апреля 1917 года".

МОСКВА. ДОМ ИМПЕРИИ. 25 марта (7 апреля) 1917 года.

Пять листов бумаги лежали передо мной на столе. Точнее сказать — четыре послания на мое Высочайшее Имя из от разных отправителей и одно, только что написанное мной, письмо для Джорджи. Написанное, но не отправленное, поскольку характер входящей корреспонденции заставил меня пока придержать отправку.

Первым шло личное письмо моего царственного собрата короля Георга V, в котором в высоком аристократическом стиле мне предлагалось очистить помещение.

Вторым был доклад генерала Ерандакова, в котором в частности говорилось следующее:

"Петроградским отделом Контрразведывательного отделения Главного управления Генерального Штаба установлено, что на территории крепости-порта Кронштадт отмечается высокая активность моряков Британской флотилии подводных лодок. Указанные лица вступают в многочисленные контакты с офицерами и нижними чинами Балтийского флота. Основная тема разговоров — германские шпионы в окружении Вашего Императорского Величества подталкивают Ваше Величество к выходу России из Антанты и вступлении в войну на стороне Центральных держав, с передачей русских боевых кораблей Флоту Открытого Моря Германской Империи. Отмечены факты брожения среди личного состава Балтийского флота".

Третья бумага была менее скромной и была телеграммой лично от генерала Гурко.

"Сообщаю Вашему Императорскому Величеству о прибытии в Ставку главы французской военной миссии в России генерала Лаваля и об имевшей место встрече между мной и Лавалем. Мне был передан текст французского заявления, которое было представлено Вашему Императорскому Величеству послом Палеологом. Генерал Лаваль выразил сожаление относительно сложившейся ситуации и заверил во всяческой поддержке со стороны Антанты любых действий Русской Императорской армии, верной своему союзническому долгу. Мне, как Верховному Главнокомандующему Действующей армии, было предложено назначить своего представителя во совместную франко-русско-британскую комиссию по урегулированию инцидента и дать приказ генералам Лохвицкому и Марушевскому воздержаться от любых действий без согласования со мной. Жду повелений".

И совсем уж изюминкой была коротенькая записка:

"Государь! Только что у меня был с визитом британский посол Бьюкенен. Приехал с формальными поздравлениями относительно моего титула Наследника Престола. В ответ на мое откровенное заявление о нетерпимости для меня самой такой мысли, выразил сожаление сим фактом и уверенность, что Дмитрий, безусловно, станет лучшим Императором, поскольку сам поосол может в этом вопросе опираться на личные впечатления и на впечатления британских офицеров, имевших с ним встречи в Персии. Павел."

Вот так вот. Взялись за меня всерьез, и Игра пошла по-крупному. Явно следует ждать захода с козырей. Впрочем, даже эти четыре бумаги в полной мере демонстрировали отчаянное положение, в котором я оказался. Письмо Георга прямо указывало на желательность моего отречения, а действия, причем, действия совместные и скоординированные, Британии и Франции явно направлены на организацию переворота и фактического отрешения меня от власти.

Прямые контакты через мою голову с руководством Ставки и Наследником, британские моряки в Кронштадте — все это лишь верхушка айсберга, я был в этом уверен. Наверняка это лишь фрагмент мозаики, достаточно вспомнить те же самые триста отделений Военно-Промышленного комитета, а во главе многих из них стоят масоны. А еще есть обиженные и напуганные промышленники и прочие финансовые тузы, есть немало (очень немало!) любителей французской булки и британской жизни, есть до одури верные "союзническому долгу" офицеры и генералы, типа того же Деникина, да и мой военный министр отказывается публично отречься от масонства.

Власть утекает, словно вода сквозь пальцы. Если я не переломлю ситуацию прямо сейчас, то к завтрашнему утру я вполне могу бодро писать бумагу о своем отречении. Хорошо еще если портьерой не придушат свои же. Уже сейчас чувствуется, что многие считают меня, как говорят янки, "хромой уткой", с которой можно уже и не считаться или, как минимум, готовить себе запасные аэродромы. Вот тот же Наследничек — Великий Князь Павел Александрович, с одной стороны, вроде как, и проявил верноподданнические чувства, немедля доложив о визите Бьюкенена, но с другой, сам не поехал ко мне, а лишь тайно отправил записку, явно не желая лишний раз светиться, ибо мало ли как все повернется!

Что ж, милый Джорджи, видит Бог, я пытался найти выход, который устроил бы всех.

— Илларион! Срочно найдите мне Суворина!

Пламя со спички перетекло на смятый лист бумаги. Я смотрел на то, как потемнели и превратились в золу строки, написанные моей рукой:

"Мы подошли к крайней черте. Необходимо до конца сегодняшнего дня…"

Да-с, как говорят отдельные мои подданные, именно до конца сегодняшнего дня…

МОСКВА. МИНИСТЕРСТВО ВООРУЖЕНИЙ И ВОЕННЫХ НУЖД. 25 марта (7 апреля) 1917 года.

Непривычным еще жестом Маршин козырнул дежурному офицеру. Что ж, вероятно, придется привыкать, ведь теперь он не гражданский инженер автозавода, а целое "ваше благородие господин зауряд-капитан".

А ведь, как говорят в таких случаях, ничего не предвещало Александру Тимофеевичу такого поворота! Утро началось как обычно в обычных хлопотах перед выходом на службу, голова была занята текущими заводскими проблемами, как вдруг в дверь его квартиры требовательно постучали.

— Имею честь говорить с господином инженером Маршиным Александром Тимофеевичем?

Инженер удивленно рассматривал пехотного поручика, который деловито оглядел как самого Маршина, так и помещение за ним.

— Точно так. С кем, так сказать, в свою очередь имею честь?

— Поручик Дорохов, военное министерство.

— Чем обязан?

— Имею вручить вам мобилизационное предписание. Благоволите собираться.

— Что? — Маршин растерялся от неожиданности. — Но, простите, у меня бронь, я освобожден от мобилизаций!

— Интересы Империи требуют. Я не уполномочен обсуждать эту тему. Внизу нас ждет автомобиль, и я имею приказ доставить вас в Военное министерство. Все пояснения вы получите там. Извольте проехать со мной. Вещи можете не собирать, думаю, что вечером вы сюда еще вернетесь.

Но чудеса с этого только начались. В Военном министерстве Маршину подтвердили факт его мобилизацию на военную службу, но правда не рядовым и не в окопы, а с назначением ему временного офицерского чина зауряд-капитана и прикомандирования его в ведение Министерства вооружений и военных нужд, куда его благополучно и препроводили.

Там же новоиспеченный зауряд-капитан имел обстоятельную беседу с товарищем министра вооружений полковником герцогом Лейхтенбергским, который и ввел его в курс дела.

— Принято решение, — герцог ткнул пальцем куда-то вверх, — об образовании нескольких особых конструкторских бюро по разработке новых образцов техники и вооружений. Все эти конструкторские бюро, или как мы их именуем — КБ, создаются при нашем Министерстве, а все сотрудники этих КБ призываются на действительную службу с назначением временных офицерских чинов. Так проще по многим причинам, включая вопросы довольствия, статуса и, не скрою, управляемости всего процесса. Кроме того, при мобилизации мы избавлены от необходимости долгих согласований с вашим прошлым начальством вопросов вашего перевода.