Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 81

— Что хочет сказать мне Феникс?

Талву почти что улыбнулась.

— Брось монетки шесть раз.

И тут на шестиугольном алтаре появились три монетки. Не монеты Никанской империи — слишком большие и к тому же шестиугольные, а не круглые ляны и медяки, к каким привыкла Рин. Она подобрала их и взвесила в ладони. Они оказались тяжелей, чем выглядели. На аверсе был выбит профиль Красного императора, а с другой стороны буквы на старониканском, которые Рин не сумела прочитать.

— Каждый бросок монеты определит одну черту гексаграммы, — сказал Чахан. — Это линии и узоры, написанные вселенной. Древние комбинации, описания форм, которые существовали задолго до нашего рождения. Для тебя они не имеют смысла. Но Талву умеет их читать, а я — интерпретировать.

— И почему нужно еще и интерпретировать?

— Потому что я Провидец. Этому меня учили, — сказал Чахан. — Мы в Глухостепи не призываем богов, как вы. Мы сами к ним приходим. Наши шаманы много часов проводят в трансе, познавая тайны мироздания. Я провел больше времени в Пантеоне, чем в твоем мире. Я расшифровал достаточно гексаграмм и знаю, как они описывают твой мир. Если ты попытаешься расшифровать их сама, то просто запутаешься. Я тебе помогу.

— Ладно.

Рин бросила три монеты на шестиугольный алтарь.

Все три упали решкой.

— Первая черта цельная, — прочитала Талву. — Кто-то готов двигаться, но его следы пересекаются.

— И что это значит? — спросила Рин.

Чахан покачал головой.

— Много всего разного. Каждая черта приобретает значение в зависимости от остальных. Заверши гексаграмму.

Она снова бросила монеты. На всех трех выпал орел.

— Вторая черта прерывается, — объявила Талву. — Кто-то поднимется к своему месту на солнце. Ожидается удача.

— Это же хорошо, верно? — спросила Рин.

— Зависит от того, кому выпадет удача, — сказал Чахан. — Необязательно тебе.

На третьем броске выпал один орел и две решки.

— Третья линия прерывается. Грядет конец дня. Сеть закинута на закате. Это предрекает неудачу.

Рин ощутила холодок. Конец эпохи, заходящее над страной солнце… Чахану не было необходимости это объяснять.

— Мы не победим в войне, да? — спросила она Талву.

— Я лишь читаю гексаграммы, — ответила та. — Я ничего не подтверждаю и не отрицаю.

— Меня беспокоит сеть. Это ловушка, — сказал Чахан. — Мы что-то упустили. Что-то находится прямо у нас перед носом, но мы не видим.

Слова Чахана смутили Рин не меньше, чем сама черта, но Чахан велел ей снова бросить монеты. Две решки, один орел.

— Четвертая черта цельная, — прочитала Талву. — Кто-то придет с огнем, со смертью, и будет всеми отвергнут. Как выход и как вход. Как будто горит, как будто умирает, как будто отвергнут.

— Это вполне ясно, — объявил Чахан, хотя эта черта вызывала у Рин больше вопросов, чем остальные. Она уже открыла рот, но Чахан покачал головой. — Бросай монеты.

Талву опустила голову.

— Пятая черта прерывается. У кого-то потоком льются слезы, он стонет в печали.

— Серьезно? — поразился Чахан.

— Гексаграммы не лгут, — сказала Талву лишенным эмоций голосом. — Лгут только интерпретации.

Внезапно рука Чахана задрожала. Защелкали деревянные бусины на его браслете, наполнив тишину эхом. Рин встревоженно посмотрела на него, но Чахан только покачал головой и велел ей закончить. Отяжелевшими от страха ладонями Рин бросила монеты в шестой и последний раз.

— Лидер покинет свой народ, — прочитала Талву. — Правитель начнет кампанию. Кто-то познает радость, снося головы врагам. Это означает зло.

Чахан широко распахнул светлые глаза.

— Ты получила Двадцать шестую гексаграмму. Сеть, — объявила Талву. — Будет схватка, будет конфликт. Произойдет то, что может существовать только вместе. Неудача и победа. Освобождение и смерть.

— Но Феникс… Женщина…

Рин не получила ни одного ответа на свои вопросы. Талву совершенно ей не помогла, а лишь предупредила о том, что грядет еще худшее, и Рин не в силах это предотвратить.

Талву подняла когтистую лапу.

— Твое время для вопросов истекло. Возвращайся через лунный месяц и сможешь получить новую гексаграмму.

Прежде чем Рин успела что-нибудь сказать, Чахан быстро опустился на колени и утянул ее за собой.

— Спасибо, Просвещенная, — сказал он и прошептал в сторону Рин: — Молчи.

Как только она опустилась на колени, комната поплыла, и с ледяным толчком, словно ее окунули в холодную воду, Рин снова очутилась в своем материальном теле.

Она сделала глубокий вдох. И открыла глаза.

Чахан приподнялся и сел. Его бледные глаза были огромными, запали в тени глазниц. Казалось, он сосредоточенно смотрит куда-то вдаль, куда-то по ту сторону этого мира. Он медленно приходил в себя, и когда, наконец, заметил Рин, его лицо приобрело встревоженное выражение.

— Нужно найти Алтана, — сказал он.

Если Алтан и удивился, когда Чахан влетел на склад Сихань вместе с Рин, то никак этого не показал. Он слишком устал, чтобы удивляться.

— Вызови всех цыке, — сказал Чахан. — Нужно уходить из города.

— С чего ты взял? — поинтересовался Алтан.

— Из гексаграммы.

— Я думал, ты еще месяц не сможешь задавать вопросы.

— Она была не моя, — ответил Чахан. — А ее.

Алтан даже не взглянул на Рин.

— Мы не можем покинуть Хурдалейн. Сейчас мы нужны здесь как никогда. Мы вот-вот потеряем город. Если Федерация пройдет через него, то проникнет в центр страны. Мы — последняя линия обороны.

— Ты дерешься в сражении, в котором Федерации нет нужды побеждать, — сказал Чахан. — Гексаграмма предсказывает великую победу и великие разрушения. Хурдалейн лишь измотал обе стороны. Сейчас мугенцы хотят захватить другой город.

— Это невозможно, — сказал Алтан. — Они не могут так быстро двинуться на Голин-Ниис с побережья. Река Голин слишком узкая для перемещения войск. Им придется найти проход через горы.

Чахан поднял брови.

— Уверен, что они его нашли.

— Ясно. Ну ладно. — Алтан поднялся. — Я тебе верю. Уходим.

— Вот так просто? — вмешалась Рин. — Никакой проверки?

Алтан вышел из комнаты и быстро зашагал по коридору. Они поспешили за ним. Он спустился по лестнице в подвал, где держали пленного мугенца.

— Что ты делаешь? — спросила Рин.

— Проверку, — ответил Алтан и распахнул дверь.

Из подвала несло нечистотами.

Пленный был привязан к столбу в углу, руки и ноги стянуты, рот заткнут тряпкой. Когда они вошли, он был без сознания и даже не пошевелился, ни когда Алтан захлопнул дверь, ни когда пересек комнату и сел рядом с ним.

Пленного явно били, один его глаз раздулся и стал багровым, кровь запеклась вокруг сломанного носа. Но газ нанес куда больше повреждений — в тех местах, где кожа не была багровой, она блестела красными язвами, и лицо выглядело не человеческим, а жуткой комбинацией разных цветов. Рин ощутила диковатое удовольствие, глядя на опаленные и бесформенные черты пленного.

Алтан двумя пальцами ткнул в открытую рану у пленного на щеке.

— Очнись, — сказал он на мугенском. — Как себя чувствуешь?

Пленный со стоном и медленно открыл распухшие глаза. Увидев Алтана, он харкнул и сплюнул Алтану под ноги.

— Неверный ответ, — сказал Алтан и погрузил в порез ноготь.

Пленный громко закричал. Алтан убрал руку.

— Чего тебе надо? — спросил пленный.

Его мугенский был грубым и вязким, ничего похожего на утонченный говор, который Рин изучала в Синегарде. Она не сразу поняла его речь.

— Мне пришло в голову, что Хурдалейн никогда не был главной целью, — как бы между делом сказал Алтан, откинувшись назад. — Возможно, ты скажешь нам, какова главная.

Жуткая кровавая улыбка перекосила шрамы от ожогов на лице пленника.

— Хурдалейн, — повторил он, перекатывая во рту никанское слово, как комок слизи. — Кому нужна эта поганая дыра?

— Ясно, — сказал Алтан. — Так где же будет основное наступление?