Вызов извне: НФ /ФС (Две новеллы-буриме) - Вейнбаум Стенли. Страница 6

Но сон никак не приходил. Начать с того, что, когда он погасил фонарик, кристалл — как ему показалось — словно на миг засиял сохраненным светом, прежде чем раствориться в окружающей темноте. Не исключено, что он ошибся. Вероятно, ослепленным ярким лучом глазам лишь почудился этот свет, неохотно покидавший кристалл и сиявший в его глубинах с такой странной настойчивостью.

Он долго ворочался, снова и снова обдумывая оставшиеся без ответа вопросы. Нечто в этом хрустальном кубе говорило о неизмеримых далях прошлого, возможно, о самой заре истории, и этот загадочный вызов не давал ему заснуть.

Глава 2

Абрахам Меррит

Кэмпбелл чувствовал, что прошло много часов, пока он лежал без сна, все думая об этом таящемся свете, этом свечении, казалось, так неохотно умиравшем… Словно что-то в кристалле проснулось, сонно пошевелилось, внезапно насторожилось… и стало внимательно следить за ним.

Чистейшая фантазия! Он нетерпеливо пошевелился и посветил фонариком на часы. Почти час ночи, до рассвета еще три часа. Луч упал и сфокусировался на теплом хрустальном кубе. Кэмпбелл поднес фонарик совсем близко и освещал кристалл в течение нескольких минут. Затем щелкнул кнопкой и стал наблюдать.

Теперь сомнений не оставалось. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в глубине странного кристалла мерцали крошечные перебегающие огоньки, подобные нитям сапфировых молний. Они сгущались к центру и, казалось, исходили из бледного диска с тревожными знаками. А сам диск увеличивался в размерах… знаки изменяли форму… кристалл разрастался… неужели все это иллюзия, созданная маленькими молниями…

Он услышал какой-то звук. Точнее, призрак звука, напоминающий звон призрачных струн арфы под призрачными пальцами. Он наклонился ближе. Звук раздавался из куба…

В подлеске послышалось шуршание, быстро замелькали какие-то тела, после прозвучал и вскоре затих мучительный вой, как если бы ребенок задыхался в предсмертной агонии. Одна из маленьких трагедий дикой природы — убийца и жертва. Кэмпбелл подошел ближе к месту кровопролития, но не сумел ничего разглядеть. Он снова выключил фонарик и бросил взгляд на палатку. На земле мерцало что-то бледно-голубое. Это был куб. Он наклонился, собираясь поднять кристалл — но, повинуясь какому-то неясному предчувствию, отдернул руку.

И вновь он увидел, как сияние начало угасать. Крошечные сапфировые молнии судорожно вспыхивали, отступая к своему источнику. Из кристалла не доносилось ни звука.

Он сидел, наблюдая, как свечение вспыхивало и угасало, вспыхивало и угасало, становясь все более тусклым. Затем ему пришло в голову, что для возникновения этого явления необходимо сочетание двух элементов — самого электрического луча и его собственной мысленной концентрации. Его разум должен пролететь по лучу, устремиться к сердцу кристалла, чтобы сердце это забилось и затем… что?

Кэмпбелл почувствовал на душе холод, словно от соприкосновения с чем-то чужеродным. Кристалл был чужим, он знал это; не с этой планеты, не из этой, земной жизни. Преодолевая дрожь, он поднял кристалл и внес его в палатку. Куб не был ни холоден, ни горяч; рука ощущала лишь его вес. Он положил камень на стол, отведя луч фонарика в сторону, затем подошел ко входу в палатку и опустил полог.

Он вернулся к столу, придвинул складной стул и направил луч света прямо на куб, стараясь сфокусировать луч на сердцевине кристалла; и вместе с лучом, держа фонарик, он направил на кристалл всю свою волю, все свои мысли.

Словно по команде, вспыхнули сапфировые молнии. Они вырвались из диска и впились в тело хрустального куба, затем отхлынули назад, освещая диск и знаки. И знаки начали меняться, перемещаясь, двигаясь, приближаясь и отступая в голубом сиянии. Это была уже не клинопись. Это были вещи… объекты.

Он слышал тихую музыку, звенящие струны арфы. Мелодия звучала все громче и громче, и теперь весь куб вибрировал в ее ритме. Хрустальные стены растворялись, расплывались, будто состояли из алмазного тумана. И сам диск увеличивался… текучие формы делились, множились — словно открылись некие врата и в проем хлынули орды призраков. Пульсирующий свет становился все более ярким.

Кэмпбелл ощутил приступ паники, попытался отвести взгляд, ослабить напряжение воли, уронил фонарик. Но кристаллу уже не нужен был свет… и он не мог освободиться… не мог освободиться? Нет, его самого засасывало в этот диск, ставший теперь шаром, внутри которого неведомые формы танцевали под музыку, заливавшую сферу ровным сиянием.

Палатки больше не было. Была только огромная завеса сверкающего тумана, и за нею сиял шар… Он чувствовал, как туман втягивает его и, словно могучий вихрь, влечет прямо к сфере.

Глава 3

Г. Ф. Лавкрафт

Туманный свет сапфировых солнц разгорался все ярче и ярче, и контуры шара дрожали и растворялись в бурлящем хаосе. Бледные очертания сферы, ее движение и музыка смешивались с окружающим туманом — обесцвечивая дымку до оттенка светлой стали. Клубы тумана перестилались волнообразными пластами, и сапфировые солнца постепенно и незаметно растворялись в серой бесконечности бесформенной пульсации.

Между тем, ощутимое движение вперед и вовне становилось невыносимо, невероятно, космически быстрым. Любая известная на Земле скорость казалась в сравнении с ним ничтожной, и Кэмпбелл понимал, что подобный полет в физической реальности означал бы для человека мгновенную смерть. Даже сейчас — в этом странном, адском гипнозе или кошмаре — кажущиеся зримые впечатления стремительного метеоритного полета почти парализовали его сознание. Хотя в серой пульсирующей пустоте не было никаких реальных ориентиров, он чувствовал, что движется с близкой к световой скоростью, нет, превзошел ее. Наконец его сознание все же сдалось и милосердная тьма поглотила все.

Внезапно, в этой непроницаемой тьме, мысли и образы снова вторглись в разум Джорджа Кэмпбелла. Он не мог определить, сколько мгновений — или лет — или вечностей — прошло с начала его полета сквозь серую пустоту. Он знал только, что был спокоен и не испытывал боли. И действительно, главным свойством его состояния было отсутствие всех физических ощущений. Из-за этого даже сама чернота казалась менее плотной и черной: это наводило на мысль, что он был скорее бестелесным разумом, находящимся за пределами физических чувств, чем телесным существом, обладающим чувствами, но лишенным привычных объектов восприятия. Он был способен мыслить ясно и быстро — почти сверхъестественно быстро — но все-таки не имел ни малейшего представления о своем положении.

Он понял, наполовину инстинктивно, что находится не в палатке. Конечно, он мог бы, скажем, очнуться там от кошмара в таком же черном мире — но он знал, что это не так. Под ним не было походной койки — у него не было рук, чтобы потрогать одеяло, брезентовые стены палатки и фонарик, которые должны были находиться рядом — не было ощущения холода в воздухе — не было полога, который можно было бы откинуть и увидеть бледную ночь снаружи… что-то с ним было не так, что-то случилось ужасное…

Он мысленно вернулся к самому началу, припомнил светящийся куб, что загипнотизировал его — этот кристалл и все остальное. Он сознавал, что его разум втягивался в кристалл, но был не в силах противиться. В последний миг его охватил жуткий, панический страх — подсознательный страх, даже более сильный, чем тот, что вызван был ощущением демонического полета. Это была какая-то неясная вспышка или отдаленное воспоминание — что именно, он не смог бы сказать. Какая-то группа клеток в глубинах его мозга, казалось, обнаружила некое присущее кристаллу и отдаленно знакомое свойство — и это нечто таило в себе смутный ужас. Теперь он пытался вспомнить, в чем состояло это ужасающее свойство.

Мало-помалу он сообразил. Когда-то — давным-давно, в связи со своими геологическими исследованиями — он читал о чем-то подобном этому кубу. Это было как-то связано с тревожащими и вызвавшими многочисленные споры глиняными фрагментами, так называемыми Эльтдаунскими табличками [4], найденными в предкаменноугольных слоях Южной Англии тридцатью годами ранее. Их форма и отметины на них были настолько странными, что некоторые ученые намекали на их искусственное происхождение и строили самые дикие предположения. Фрагменты явно относились к тем временам, когда на земном шаре не было никаких человеческих существ — однако их очертания и «знаки» на них были чертовски загадочны. Так и появилось название «Эльтдаунские таблички».