Наречённая. Книга 2 (СИ) - Райн Лэйя. Страница 15

Ремарт вжался ей в рот, уже не контролируя движения, вдалбливался в неё бешено, безумно, погружался в нежное тело, и ей только оставалось вынести его натиск. Истана больше не могла молчать, уже скоро вскрикивала от каждого мощного толчка. Маар ловил ртом её губы, вжимался ещё иступлённее, жаднее. Он больно сжал бедра девушки, оставляя розовые следы на бледной коже, отклонился и вновь вторгся. Сильнее, глубже, до остановки дыхания, до бешеного грохота в ушах. Истана вцепилась в его плечи, чтобы устоять под этим порывом, вгоняя ногти в кожу на шее и лопатках. Но Маар чувствовал только её мягкие губы, тараня членом её горящее лоно, не переставая двигать бедрами, задыхаясь от наслаждения, не давая никакой передышки. Он зарычал, когда Истана стиснула его бёдрами крепче, а потом опрокинулась на кровать, приняла его до конца. Оргазм накрыл штормом, столь мощным, какого никогда не было даже с самой опытной шлюхой. Короткая боль резанула по паху мучительным томлением, он излился в Истану долго и бурно, вплёскивая тугой струёй семя в горячее лоно, заполняя её собой, ощущая, как дико сокращаются мышцы внутри неё. Маар продолжал двигаться до тех пор, пока упрямая ассару не запрокинула голову и не застонала, и этот негромкий звук смахнул последнею загрубевшую корку, которой Маар покрылся за эти долгие часы вдали от неё, испытывая свою выдержку. Дыхание возвращалось короткими глотками, тело после столь сильного выброса стало совершенно неподъёмным.

Маар отодвинулся, осторожно провел пальцем по губам Истаны. Распухшие, красные, дрожащие. Ему так нравилось видеть, как она отходит от оргазма, борясь сама с собой, делая вид, что ничего не испытывает, когда в глазах плескалась смесь разных чувств. Он сходил с ума по ней.

Он отодвинулся, как только пришёл в себя, провёл рукой между женских ног, собирая следы своей страсти. Истана попыталась прикрыть ворот сорочки, он не позволил ей это сделать, любуясь тем, как вздымается в неровном дыхании её грудь, как горят малиновым соком соски. Следы его пальцев были сейчас повсюду на теле Истаны, рисовали дивные узоры, что ещё не выцвели на её коже. На этот раз асса́ру ничего не сказала, не выплеснула свой яд, хотя он ждал, когда она попытается ужалить его. Но ничего такого не происходило, и это вызывало в нём некое беспокойство.

— Кажется, ты должна поблагодарить меня, — сказать вышло с издёвкой, хотя, по сути, это так и было. Йенс сделал бы её проституткой в своём грязном притоне.

Истана посмотрела ему в глаза. Её глаза яростно блестели, как морозный рассвет на горизонте. Ассару, конечно, не оценит его стараний. Он и не ждал.

— Что предлагал тебе Фоглат? — спросил Маар, очертив пальцами набухший от укусов сосок.

— Не твоё дело, — ответила и отвернулась.

Истана

Я отвернулась от него — не собиралась обсуждать с ним мой разговор с Фоглатом. Конечно, хотелось высказать всё: как мне пришлось терпеть этого лицемера Хирса, как пережила холодную ночь в повозке, но только не с ним.

Зачем? Зачем он вернулся? Чтобы вновь мучить меня?

Я почувствовала Маара, когда он вошёл в двери, почувствовала эту горячую давящую волну, что сотрясла воздух и достигла меня у дальнего угла, затопила, придавив к стулу. Но сильнее ударила досада, она буквально обожгла внутренности. Во мне что-то лопнуло и раскололось, как ваза, брызнуло хрустальными осколками. Хотелось плакать от несправедливости и обиды. Он нашёл меня, нашёл, когда я так близка была к свободе! Вместе с досадой захлестнуло и разочарование, но я всеми силами собралась и запихнула его далеко-далеко вглубь себя, прежде чем страж оказался передо мной, чтобы не доставить ему такого удовольствия — показать свою подавленность. Мне пришлось последовать за ним, потому что в его намерениях убить Йенса, что привёл меня под свою крышу и накормил, не сомневалась. Я даже не понимала, как пережила этот ураган желания исга́ра и осталась жива, потому что то, что произошло между нами в этой комнате, просто сексом назвать нельзя, это скорее борьба, схватка, противостояние. А теперь я опустошена, в то время как тело трепещет всё от встряски, каждая клеточка звенит, кожа болит от его щипков, укусов, поцелуев.

Мышцы пронимала дрожь, как и дыхание. Сощурив глаза, я неотрывно смотрела в окно. Казалось, сквозь вечные плотные тучи никогда больше не проглянет солнце, как и в моей нерадостной судьбе. Только теперь почувствовала, что ресницы мокрые, и скулы — тоже, и непонятно, от чего слёзы проступили на глазах: от бессилия, досады, ненависти или той бурной волны, что прокатилась по мне, когда Ремарт в меня кончил. Наверное, всё вместе взятое. Это неправильно, так не должно быть, потому что моё тело с жадностью принимало его, требовало, жаждало. Это было столь же ошеломительным, как и его появление в харчевне. Но так не должно быть, это больные отношения, сумасшествие — отдаваться своему врагу, тирану, демону. Мне стало противно от самой себя, это чувство глушило, тянуло на самое дно болота, в которое я всё глубже погрязала. И, как назло, я даже после сношения чувствовала исга́ра внутри себя, эти безумные твёрдые толчки, от которых всё пульсировало и ныло томлением лоно, эту горячую вязкую влагу, оставленную им во мне. Он снова это сделал, снова кончил в меня — теперь это не пройдёт бесследно, и глупо надеется на чудо, потому что его не будет, потому что брать меня будет вновь и вновь до тех пор, пока… Я тяжело выдохнула, прикрыв ресницы, прочь гоня от себя эту смутную пугающую мысль.

Маар был предельно удовлетворён, настолько, что даже не отреагировал на мою грубость. Он по-хозяйски водил рукой по внутренней стороне моего бедра, и мне приходилось терпеть эти ласки, эти углями касающиеся кожи пальцы, что рисовали на ней какие-то странные узоры, и я не могла расслабиться, потому что в следующий миг они могут вновь сковать, захватить, подчинить. Меня пугала страсть исга́ра, сильная, необузданная, первобытная. Это первородное стремление — взять. Первозданное древнее желание — обладать. Мне только оставалось ждать, когда демону это надоест, и он оставит меня в покое, но кажется, что Маар не собирался этого делать, кажется, что он никогда не пресытиться мной. Он лежал, раскинувшись на смятой постели, на который не умещался, прижимал меня к себе, наблюдал за мной и ласкал. Я знала, что сейчас его глаза были невообразимо черны и топки, вбирающие в себя все блики, рассеянные по этой комнате, горячие чёрные бездны, жадно поглощающие меня: серебро волос и белизну тела.

В комнате стало очень жарко, и испарина с моего тела не сходила, а ещё душил стойкий запах: здесь всё стало пропитано близостью, острой, пряной, слишком густой, слишком возбуждающей. Мне хотелось скорее отсюда уйти. Пусть исга́р делает что угодно, мне было всё равно, только бы не быть здесь.

— Можешь не говорить, я всё узнаю сам, — ответил он, пораздумав. — Мне уже известно, что он хотел отдать тебя за своего желторотого отпрыска, — бархатно шелестел его голос возле уха.

Маар провёл пальцами по линии шеи, опустился к ложбинке между ключиц, между грудей, очертив холм.

— Скажи, что ты соскучилась по мне, асса́ру.

Маар склонился, его упавшие на лицо чёрные пряди огладили кожу, он воздушно провёл сухими губами по соску, и тот мгновенно отреагировал, стягиваясь и сжимаясь.

И почему он не может просто оставить меня в покое?

Будто нарочно, услышав мой внутренний вопль, исга́р обхватил губами горошину, увлажняя её языком.

— Если скажу, ты оставишь меня? — я повернулась к нему в надежде, что исга́р согласится.

Мне необходимо одиночество, хотя бы на время. Убежать, конечно, теперь не получится, кругом лойоны не только Маара, но теперь и Фоглата.

Губы Маара скользнули к другому соску. Это невозможно, но внутри живота вновь вязко затомило — он продолжал меня возбуждать. Как же ненавижу, призираю! Ресницы вновь стали влажные, а внутри бушевала буря. Он моё проклятие.

Я отвернулась, отгоняя накатывающие волны блаженства, делая безнадёжные попытки отрешиться от его прикосновений, от того, что рождалось внутри под натиском его губ.