Понять. Поверить. Простить (СИ) - Леонова Светлана. Страница 86

Вот только сейчас это был не отец. Эля сердцем чувствовала, что это был Стас — какое-то шестое чувство подсказывало ей это: сердце гулко отсчитывало удары, отзывающие пульсацией в висках и груди, а в душе поднялось такое волнение, которое еще не скоро сможет уняться.

Чего он сейчас от нее хочет? Ведь Стас уже все высказал при встрече. Он действительно был прав: нельзя простить того, что она скрыла от него Анюту — она действительно лишила его дочери, медля со своими сомнениями. А теперь уже ничего исправить нельзя. Стас всю жизнь будет проклинать ее за это.

А телефон меж тем все продолжал звонить. Эля почувствовала, как по щеке покатилась одинокая слеза. Как же хотелось услышать его такой родной и любимый голос — и не важно, по какой причине он звонит, главное, просто услышать! Эля бросилась к телефону и схватила трубку… Но в ответ уже раздавались монотонные гудки — она опоздала. Что ж, значит не судьба! Бросив печальный взгляд на телефон, Эля взяла свою сумку с вещами и шагнула из квартиры на лестничную клетку. Нужно ехать дальше.

***

Стас гнал свою машину по ночной трассе, отчаянно желая поскорее добраться до Эли, хотя он сомневался, что увидит ее. Все это время он пытался дозвониться по указанному Виктором Сергеевичем номером, но ему так никто и не ответил.

Дверь ему также никто не открыл. И Стас с горечью подумал, что он опоздал — на пару часов, но опоздал. И где теперь искать Элю он даже не представлял.

***

Уютно завернувшись в теплый плед, я села на диване, подмяв под себя ноги, и взяла кружку горячего чая. Со вчерашнего дня болело горло, да так, что с утра даже пропал голос. Этого и следовало ожидать: на дворе уже середина декабря, а я всегда умудряюсь в начале зимы заболеть. Да еще и подготовка школы танцев к открытию отнимает изрядное количество сил. Соглашаясь на просьбу Аллы Валентиновны, я и представить себе не могла, что это окажется настолько тяжелым и изматывающим делом. Хотя… Если бы знала, то отказалась бы? Нет, на тот период не отказалась.

Не знаю, что со мной происходит — раньше я никогда не боялась трудностей, всегда смело смотрела им в лицо. А сейчас бегу без оглядки. Все повторяется снова — я боюсь увидеться со Стасом, боюсь разговора с ним. Я чувствую свою вину и это меня буквально сжирает изнутри, вселяя только обреченность и понимание, что нам никогда уже не удастся быть вместе и стать счастливыми, как когда-то. То, что не сумели разрушить мои родители, разрушила я сама — доверие Стаса. Его уже не восстановишь. Я просто обязана была сообщить ему о дочери, но не сделала этого. Никогда в жизни не смогу себе этого простить.

В тот злополучный день, когда я узнала всю правду от матери, я не нашла ничего лучше, как отправиться к Алле Валентиновне, чтобы забыться в танце и музыке — для меня это всегда было лучшей терапией, способом выплеснуть те эмоции и напряжение, что скапливались в душе. Большой неожиданностью для меня стала ее просьба помочь ей в организации открытия новой школы-студии танцев, расположенной, правда, в другом городе. Сама она не могла пока заняться этим лично, так как ее мама была очень больна, а дочь, которая и должна была руководить школой, находилась за границей на обучении. И я, не раздумывая, согласилась, поскольку подобное предложение подразумевало под собой отъезд из Москвы на длительное время — предстояло не только помочь организовать открытие, но еще и отобрать преподавателей и присмотреться к их работе. Но для начала я вызвалась сопровождать нашу группу на межрегиональный конкурс, проходивший в Нижегородской области. После успешного выступления группы мне предложили дать мастер-класс в одной местной школе танцев — так я задержалась на неделю в том небольшом городе.

Одиночество… Одиночество — это та же пустота, только внутри самого себя. Можно и вправду находиться среди множества людей, но чувствовать себя ужасно одиноким.

Я с унынием посмотрела в окно на пугающую темноту — что же я делаю? Как бы далеко я ни уехала из Москвы, я все равно не смогу убежать от самой себя, от всех тех мыслей и переживаний, что затаились внутри меня. Сейчас я понимаю, что было глупо соглашаться уехать, но несколько тогда для меня это казалось лучшим решением.

Мысли снова вернулись к вечеру, когда я позвонила отцу — к тому настойчивому телефонному звонку, что я услышала уже на пороге. Почему я была уверена в том, что это был Стас? Зачем он звонил? Я все еще помню его суровый взгляд и голос, полный гнева и боли, когда он рассказывал мне о том, что сделали мои родители, и справедливо упрекнул в том, что я лишила его дочери. Он все мне сказал, чего же снова хотел? Просто извиниться? Да, я помню, как он пытался увидеться со мной в больнице, я помню тот букет белоснежных роз, что он передал мне — точно таких же, как когда-то, когда мы были еще вместе. В тот день я так и не смогла к ним даже притронуться — мне казалось, что едва я коснусь их, во мне оборвется та единственная ниточка, что поддерживает меня в этом мире живых. Мне казалось, что внутри меня все умерло в день, когда погибла Анечка. Но, оказывается, я ошибалась — оставалась маленькая крупинка души, которая жила надеждой и любовью. Его любовью. Стасом. И эта крохотная частичка умерла после нашей встречи. Я стала безжизненной. Я теперь жила только одними воспоминаниями.

Декабрь. Снег за окном… Завтра уже Новый год. Как незаметно быстро пробежало время: я думала, что уеду на месяц-два, ну от силы три, а все растянулось на полгода. Поначалу было очень тяжело одной в совершенно чужом незнакомом городе, начинать какое-то дело… Но в поисках хореографа для младшей группы, я сама неожиданно стала вести занятия при местном дворце культуры у девочек лет шести-семи. Это такие маленькие куколки-принцессочки: я видела, как горят их глазки, когда у них что-то получается и после занятия они показывают это своим мамочкам. И как радуются их родительницы за успехи дочерей. И я смотрела на них и завидовала — белой завистью, с доброй улыбкой на лице. Ах, если бы моя малышка была сейчас со мной… И снова на глаза навернулись слезы.

А потом вспомнился далекий Новый 2006 год. И Стас. Я до сих пор вижу его во сне, вижу, как он обнимает меня, целует, ласкает… И у меня все замирает внутри от таких снов, мне кажется, что я чувствую на себе его прикосновения. Я вспоминаю, как он был нежен со мной в моменты близости: мне так и не довелось больше почувствовать на себе чьих-то прикосновений и ласк — Стас был у меня единственным. Может это и глупо хранить верность одному мужчине, зная, что никогда с ним не будешь, но в первое время я просто разрывалась между заботой о маленькой Анюте, учебой и работой, мне было просто некогда думать о каких-то отношениях с мужчиной. А сейчас я просто не хочу этих отношений. Я понимаю, что все еще люблю Стаса — безнадежно, мучительно и сильно. Я снова хочу тонуть в его объятиях, хочу попасться под гипноз его черных глаз, хочу чувствовать его губы на моем теле, хочу засыпать в его объятиях, хочу его…

Поддавшись внезапному порыву я схватила трубку и набирала номер Зариповых. И совершенно неожиданно для меня через пару гудков я услышала его голос.

— Алло. — Я почувствовала, как замерло мое сердце, и даже дыхание задержалось. Но я молчала. И даже не потому, что у меня пропал от простуды голос — я боялась. А потом снова услышала Стаса. — Алло, говорите.

Между нами воцарилось молчание. Я закусила губу и закрыла глаза. И тут же в мыслях появился его образ. Только бы не заплакать снова, только бы не выдать себя. Наше молчание затянулось. И я услышала дыхание Стаса — оно стало сбивчивым.

— Эля, — неуверенно и тихо проговорил он, — Эля, пожалуйста, не молчи. Я знаю, что это ты. Милая, не молчи, только не молчи…

Я судорожно вздохнула, и почувствовала, как по щекам потекли слезы. Зачем я позвонила? Кроме боли мне это ничего не даст. И положила трубку. Опять я чего-то боюсь. Опять не могу сделать шаг. Опять прячусь в свою раковину.

Может уже пора начать жить дальше. Через несколько недель у Насти с Олегом будет свадьба — из-за меня ребятам пришлось отложить ее на пару месяцев в надежде, что я вернусь. Однако как ни печально и стыдно мне было, пришлось огорчить подругу и просить, чтобы она меня не ждала. Я и сама-то себе никак не могла объяснить, почему же не хочу возвращаться, а уж как сказать это Насте — я вообще не знала. Конечно же она на меня очень обиделась, хоть и сказала, что все равно надеется на мой приезд. И мне еще долго придется просить прощения за такой поступок и снова стараться заслужить ее доверие и дружбу. Но все предыдущие дни мне отчаянно не хотелось вылезать из своего кокона безэмоционального спокойствия, в котором я сейчас жила.