В твоем плену (СИ) - Сотникова Елена. Страница 28
А я плавлюсь и стекаю подобно воску от его ласк, от бешеного напора эмоций, хлынувших на меня из ниоткуда.
— Мила, сладкая моя, как же я соскучился!
Другая его рука уже собирает подол платья на бедре, прижимая к паху, что так ощутимо уперся своей твердой выпуклостью мне в живот.
И память живо подкинула картинки нашей близости, когда эта самая выпуклость была глубоко во мне, двигалась внутри меня, таранила, разрывала на части от удовольствия, дарила такие ощущения, что…
Я застонала, почувствовав как его пальцы скользнули мне между ног, задев какую-то очень чувствительную точку, отчего меня буквально выгнуло, заставляя прижаться к нему сильнее.
По телу пробежала сладкая волна. Я невольно заерзала бедрами навстречу его пальцам, творившие внутри меня настоящее волшебство.
— Милааа, девочка моя, — Тамин поймал губами мой стон, закрывая рот поцелуем, проталкивая внутрь язык и повторяя им примерно те же движения, что и его пальцы внизу. Почти синхронно, сводя меня с ума.
Еще чуть-чуть, совсем немного и во мне лопнет то, что не дает достичь максимума, своего пика удовольствия.
Я почти захныкала, впиваясь руками миаро в плечи. Откинула назад голову, ловя подступающую волну и… вдруг почувствовала пустоту, ощутив как он покинул меня там, между ног.
— Хочу, — прохрипела, сжимая вместе колени.
— И я хочу. Безумно хочу тебя, моя маленькая преступница, — покусывая кожу, лаская губами, выдохнул мне в шею Тамин, — и я могу дать тебе больше, гораздо больше! Я научу тебя взлетать до таких вершин, что ты забудешь как тебя зовут! Только дай мне шанс. Дай Нам шанс! Пожалуйста, Милааа!
28. Тамин
Эта ночь стала для меня самой длинной за последнее время.
Проклятье, я знаю, я вижу, я чувствую, что Мила тоже тянется ко мне, и не настолько я ей безразличен, как она пытается показать!
Я не слепой, чтобы не заметить как загорелись неподдельной радостью ее глаза, когда вернулся с рудников, как вцепившись в рубашку, терлась неосознанно щекой об меня, словно не доверяя глазам, и как не могла унять возбуждение при ужине.
В какой-то момент мне ее даже стало жаль. Она еще не понимает, что в ней проснулась женщина, не осознает, что проявления подобных чувств к своему мужчине это нормально и не научилась брать эмоции под контроль.
Как птенец впервые попробовавший встать на крыло, чувствующий, что все делает правильно, подсознательно все еще боясь высоты и в то же время стремясь к ней.
Мне казалось, что момент я выбрал самый удачный, разогрев ее немного перед разговором, тем более, она вспыхнула как спичка, стоило только прикоснуться.
Я был почти у цели. Почти!
Что произошло такого, отчего Мила отпрыгнула от меня с кошачьим шипением и с резко поменявшим полярность настроением?
Что я сделал не так, что она готова была сбежать от меня среди ночи в одних тапочках, если бы была возможность!?
Чем ее так пугал договор?
Или это такая тактика — выторговать себе самые лучшие условия?
Так нет же, Мила даже от слова этого превращалась в разъяренную фурию, готовую выцарапать мне глаза.
И снова я сижу один, ощущая шлейф ее эмоций, сжимая кулаки, будто пытаясь ухватить ускользающую сквозь пальцы потерянную возможность.
Ну что с ней не так? Любая другая на ее месте ликовала от счастья, прыгала до потолка и считала минуты до подписания этого договора.
Но только не с ней. С ней с самого начала все пошло наперекосяк.
Я еще долго сидел один в столовой. Чего-то ждал. Наверное того, что Мила одумается. Вернется.
Слуги боялись беспокоить и не заходили, понимая, что могут попасть под горячую руку.
А к полуночи, когда измотанный трехдневным марафоном проблем и человеческого горя организм все-таки потребовал своей порции отдыха, я собрался к себе, ноги против воли привели меня к ее спальне.
Стоял на пороге, затаив дыхание, упершись лбом в деревянное полотно и жадно прислушивался к каждому шороху, доносящемуся с обратной стороны двери.
Я варился в кипятке своих эмоций, раздираемый на части желанием снести к чертям эту хлипкую преграду со своего пути и доказать, что меня не удержит ничего на пути к ней.
Она все равно будет моей. Целиком и полностью.
И пусть пока еще не осознает полностью этого факта, не успела свыкнуться и смириться, но Мила не дурочка, чтобы не понимать, что наши отношения всего лишь вопрос времени. Это уже решено. И она дала свое негласное согласие, сколько бы не отрицала.
Осталось получить письменное.
Останавливало лишь то, что я хотел ее добровольного подчинения. И дело даже не в том, что так велит закон, а в том, что все внутри меня противилось брать ее силой.
Я мог любую из своих бывших шлюх насадить горлом на член, намотав волосы на кулак и долбить до кровавых слез и соплей пузырями, и мне плевать было что они при этом чувствуют.
А вот с Милой мое воображение даже представить себе такое отказывалось. Вся моя сущность противилась этому.
Зато картина, где она сама становится на колени, улыбается и язычком начинает ласкать член, закатывая глаза от удовольствия, скользит губами по стволу, буквально, сносила мне крышу, выстреливая бешеным выбросом тестостерона в кровь и заставляя скрипеть зубами от каменного стояка.
Она сама! По своему желанию. И только так!
Правда, как подвести ее к этому решению, когда у меня никакого опыта в подобных делах?
Если раньше с предыдущими пассиями все было предельно просто — я им деньги, они мне — секс, то с Армилой такое почему-то не срабатывало.
Я решил завтра, на свежую голову серьезно подвести ее к этому разговору. Возможно, я смогу добиться нужного мне откровения и, наконец-то, адекватной цены.
Развеять ее надуманные страхи о том, через какие ужасы проходят акхе и как несчастны в своей богатой беззаботной жизни. Сказки, не имеющие ничего общего с реальностью.
Лично я ни разу не встречал убитых горем акхе, оплакивающих свою судьбу и мечтающих изменить прошлое, отказавшись от своего решения.
С такими мыслями я нехотя отправился спать.
А утром, за завтраком, вернувшись к недающей мне покоя теме, снова наткнулся на глухую стену непонимания.
Темные круги под глазами ярче всяких слов говорили, что для Милы прошлая ночь тоже далась нелегко.
— Тамин, пожалуйста, не мучайте меня! Отдайте под суд, накажите сами, но только не участь бесправной рабыни!
— С чего ты решила, что будешь бесправна? Мы можем прописать все твои требования, если они будут уместны, в договоре. Главное, скажи чего ты хочешь? Чего боишься? — я попытался, как мог, успокоить ее, взяв за руку, но Мила тут же выдернула свою ладонь.
— Чего я хочу? — сощурилась она. — Многое, по вашим меркам. И совсем ничего по моим. Знаете, я росла в довольно большой семье. А вы проводили праздники в кругу родных и близких? Совместные ужины, за которыми собираются все домочадцы? Я часто смотрела на родителей. Как горят глаза у папы, когда он смотрел на маму. Каким теплом мама отвечала на его любовь и заботу. Как весело и дружно мы проводили дни рождения в кругу семьи. Я видела все это и понимала насколько мне повезло родиться в семье, где царит взаимопонимание, куда хочется возвращаться после работы и где тебе всегда рады. Нас любили родители, нас баловали. Мы всегда знали, что у них нет ничего важнее нас — детей. И мы платили им взаимностью. И я выросла с пониманием того, что нет ничего дороже на свете семьи, а вы хотите забрать у меня возможность иметь собственных детей, свой дом, свой маленький островок тепла и уюта. За сколько, как вы думаете, я должна продать свою мечту? Что должно произойти, чтобы я решила отказаться от нее?
Мила еще что-то сумбурно говорила и говорила. Ее тихий голос лился горькой патокой, бередя моя детские раны и вскрывая старые нарывы.
Нет, у меня не было семьи.
Когда родители еще были живы, я редко видел их дома. Они все чаще разъезжали по рудникам, скупая их в разных уголках страны у миаро победнее, создавали ювелирные заводы, заколачивая свои первые миллионы. На одном из рудников и случилась трагедия, унесшая жизни моих самых близких людей.