Бой бабочек - Чиж Антон. Страница 9
– Ужасно, – наконец произнес он.
– О, благодарю вас, синьор Фон-Сарофф!
Ему захотелось найти еще две-три не менее страшные записки, чтобы услышать подобную благодарность.
– Сыскная полиция Петербурга сделает все возможное, чтобы защитить вас, мадемуазель, от любой неприятности, – только и сказал он.
– Как это чудесно! Вы – готовы меня защитить!
Готов ли он? Что за вопрос? Ванзаров был готов.
– Позвольте вопрос?
– О да, конечно!
– Как у вас оказалось это письмо?
– Я нашла его… Подсунули под дверь…
– Когда?
В задумчивости она поиграла петлей жемчужин.
– Кажется, дня три назад… Или раньше…
– Утром или вечером?
– Не помню… Утром… нет, вечером! После концерта!
– Опишите, как это было.
На хорошеньком личике мелькнула тень недовольства.
– Вошла в гримерную… У меня были цветы, много цветов… И вдруг увидела ее. Я сразу испугалась и поняла, что это опасно.
Ванзарову не хотелось больше ничего спрашивать, но он не мог удержать себя.
– У записки был конверт?
– Да, был… Ах нет, не было… Вот так и лежала. Горничная Жанетт мне подала.
– Так ее нашла горничная?
– О, вы правы, синьор Фон-Сарофф! Это горничная… Нет, я вспомнила: Жанетт только указала на нее, а я подняла. Она решила, что я обронила письмо.
– Предполагаете, кто этот «беспощадный мститель»?
Кавальери произнесла энергичную итальянскую фразу, смысл которой и без перевода был понятен. И добавила:
– Это все они!
– Кто – они? – спросил Ванзаров, чувствуя себя последним дураком.
– Сумасшедшие поклонники этой ведьмы Отеро. Кто-то из них! Кто же еще? Она хочет меня уничтожить. Но у нее ничего не выходит. Слаба талантом. И действует таким вот коварством. Это дело рук кого-то из ее любовников. Мерзкая дрянь! – И Кавальери добавила итальянское словцо, словно дала оплеуху сопернице.
Ванзаров бережно сунул записку во внутренний карман пиджака.
– Мадемуазель Кавальери, можете ни о чем не беспокоиться, – сказал он. – Более вам ничего не угрожает. Обещаю вам. Вы под защитой сыскной полиции.
Личико нимфы осветила улыбка, иначе и не скажешь.
– Как это приятно слышать, синьор Фон-Сарофф! Опасности больше нет! Я так волновалась, что пронюхают репортеры. Слухи у вас расходятся, как пожар в лесу. Что скажет публика!
Ванзаров подумал, то публика как раз была бы рада тому, что над звездой нависла опасность. Все бы побежали смотреть.
– Синьор Фон-Сарофф, а моим драгоценностям тоже ничего не угрожает? – она сложила на бархатном декольте ручки, как невинное дитя. – Без моих драгоценностей я не могу жить! Лучше пусть у меня отнимут жизнь, чем мои брильянты!
– Им тоже ничего не угрожает, – сурово ответил Ванзаров, изо всех сил стараясь не смотреть на манящий вырез.
– Как это чудесно! Приходите сегодня вечером, у меня выступление! – и она снова протянула бархатную ручку.
Ванзаров строго поклонился. Чтобы не мучить себя снова. Поклонившись, он быстро вышел. Ну как сказать нимфе, что вечером поезд увезет его в далекую и прекрасную Грецию? Увезет от нее.
Нет, отпуск превыше всего. Тем более что поручение Шереметьевского можно считать исполненным.
8
Ванзаров вышел из парадных дверей, как раз когда к ним направлялась парочка господ в приподнятом настроении.
Поздний завтрак в ресторане «Аквариума» удался. Пристав забыл про ложный вызов и с удовольствием внимал пошловатой театральной байке, каких Александров держал наготове великое множество. Заметив чиновника сыска, который честно попытался улизнуть и даже отвел лицо, Левицкий решил подарить ему частичку радостного настроя.
– Ванзаров! О, и вы здесь! – закричал он, распахивая объятия. – Неужели эти театральные бездельники уже и сыскную вызвали?! Ну молодцы, ну красавцы!
Последнее обвинение, впрочем в шутливом тоне, было направлено Александрову. Хозяин только плечами пожимал: никто сыскную полицию не вызывал, это уж точно.
Ванзаров был знаком с приставом. Он знал, что подполковник, в общем, прямой и неплохой человек. Управляет своим участком так, как умеет, сыскную дергает редко. Что касается его способностей полицейского, то обсуждать их не имело смысла. Что армия заложила, тем честно и пользуется.
– Здравствуйте, Евгений Илларионович, рад вас видеть, – сухо сказал Ванзаров, когда Левицкий тряс его руку и похлопывал по плечу.
– А вот знаешь, Георгий Александрович, какой великий человек перед тобой? – Пристав оборотился к Александрову, не прекращая рукопожатия. – Так позволь тебе представить: Ванзаров Родион! Можно сказать, гроза душегубов, лучший сыскной чиновник, вроде как гений сыска. О нем слава по всему Департаменту полиции идет! А это, друг мой Ванзаров, великий человек театра, Георгий Александров, основатель и владелец вот этого «Аквариума»! Тоже в своем роде гений! Да ты не тушуйся, душа моя!
Левицкий был нетрезв, громогласен и развязен. Ванзаров попал в положение, которое ненавидел всей душой: из него сделали посмешище. Он сдержанно поклонился Александрову, который цветисто выражался о том, как рад приятному знакомству.
– Что означают ваши слова, подполковник? – почти резко спросил Ванзаров, вырывая помятую руку. – Что значит: «И сыскную вызвали»?
Пристав не заметил раздражения в его голосе.
– Да тут такая история, натурально театральная. Представь себе, Родион: рабочему сцены померещилось, что в углу стоит мертвая ведьма. С пьяных глаз, не иначе. Так нас по тревоге вызвали! Приезжаем, а на сцене – пусто! Никакой мертвой ведьмы!
– Зря ты, Евгений Илларионович, наговариваешь, – заступился Александров за честь театра. – Я тебе говорил, что Икоткин два года не пил. И ты сам видел, в каком он бессознательном состоянии теперь под кустом лежит…
– Значит, рабочий увидел на сцене труп женщины, а когда вы прибыли, трупа уже не было. Все правильно?
– Так точно, так точно! – смеясь, отвечал пристав, опять хлопая Ванзарова по плечу. – Учудили вот артисты!
В этот момент любой чиновник сыскной полиции посмеялся бы с Левицким, поболтал о пустяках и отправился бы по своим делам. Любой чиновник. Ванзарову тоже хотелось поступить «правильно». Он заставлял себя и пинал себя, мысленно говоря: «Иди отсюда, ничего не замечай». Но какая-то сила, сильнее его, сильнее разума и правил, заставила поступить по-другому. В силе этой не было ничего сверхъестественного. Просто она была развита у Ванзарова сверх всякой меры. Сила эта – любопытство. Или любовь к истине, как говаривали древние греки вообще, а Сократ особенно.
Вместо того чтобы попрощаться с приставом и хозяином «Аквариума», Ванзаров потребовал показать место, где видели труп. Левицкий, еще не растеряв веселого хмеля, стал уверять, что лично осмотрел сцену – и никаких следов. Чистая фантазия, да и только. Александров, учуяв опасность, тоже стал просить не беспокоиться напрасно. Ванзаров был непреклонен. Ничего не поделать, чиновник сыска имеет право на осмотр. Даже если преступления не было.
Александров просил подождать, пока сходит за ключами от зрительного зала, так будет ближе, чем идти через служебный вход. Он вернулся действительно быстро, рядом с ним шел юноша в строгом костюме, который с удивлением заметил Ванзарова.
– А что господин репортер тут еще делает? – строго спросил он.
Александров быстро объяснил, кто перед ним. Юноша извинился за ошибку и был представлен: Платон Петрович Переслегин.
– Племянник мой родной, – добавил Александров, с невольной нежностью глядя на юношу. – Платоша – моя надежда и смена. Буду ему передавать театральное дело. Теперь вот постигает науку антрепренерства.
Ванзаров напомнил, что терять время преступно. Платон отпер зал и побежал распорядиться, чтобы включили освещение. Пока Александров вел в кромешной тьме Ванзарова и пристава между стульями, раздался громкий щелчок: сцену залил электрический свет. Мимо оркестровой ямы по боковой лесенке они поднялись на авансцену.