Крымское танго (СИ) - Сергеев Ефим. Страница 2

"Событие. Какое странное, но очень умное и очень глубокое, что ли, слово. Как содружество — союз друзей. Соратники — союз ратников. Совместное участие в делах, в боях. А событие? Со — Бытие. Совместное бытие с кем? С чем?"

"Ладно! Сейчас куранты бить начнут, потом будем разбираться что делать" — эта простая мысль почти совсем успокоила, но появилось желание махнуть грамм сто чего-нибудь покрепче шампанского, уже разлитого по бокалам. Сергей огляделся и понял, что присутствующих гораздо больше беспокоит происходящее на экране, а не его состояние, все-таки гораздо ближе к охреневшему, чем к обычному — спокойному и рассудительному. Даже дети, видя тревогу и беспокойство взрослых, несколько притихли и не спешили заваливать всех вокруг своими вопросами, обычными для них во время таких вот праздничных посиделок. Они, в свои десять и тринадцать лет были, как и все их сверстники, жутко любознательными и никогда не стеснялись вываливать на головы родителей, бабушек, дедушки и тети свои "почему?", "что?", "где?" и "когда?".

Да, все было известно уже днем, но сейчас, за несколько минут до Нового года, все заново переживали происходящее так, как будто такая сногсшибательная новость свалилась на голову только что.

— Кстати, а почему он сказал: "… первого года нового тысячелетия…?"

— Не мешай, дай послушать, — на Сергея дружно зашикали, оставив вопрос без ответа.

Едва дождавшись боя курантов, дружного перезвона бокалов и быстренько прожевав первую порцию традиционного оливье, он выскочил в комнату дочери и стал лихорадочно листать "Детскую Энциклопедию".

— И что тут у нас? — Революция — 7 ноября 1918, Великая Отечественная — 22 июня 1942 — 9 мая 1946, Гагарин — 12 апреля 1962, распад СССР — 1992… все просмотренные в дикой спешке даты отличались ровно на один год. А вот дни недели почему-то совпадали. 22 июня 1942 года тоже было воскресеньем. Метнувшись в спальню и достав оба паспорта и детские свидетельства, — уже ожидаемо увидел даты рождения тоже на год позже.

— Все вроде ясно. Осталось понять — почему. И абсолютно ли "параллельно"? Если возможно, конечно, — с гудящей словно Царь-колокол головой, Сергей Михайлович вернулся к остальным домочадцам. "Паутина" на пороге гостиной была, видимо, одноразовой, поскольку больше никак не проявлялась.

Этот новогодний ужин без конца прерывался вопросами о будущем, Сергей всех успокаивал, поскольку имел для этого некие основания. О чем, естественно, никто не догадывался. Наконец все наговорились, наелись, выпили, как обычно в их семье, очень в меру, и только Михалыч, как его любили называть друзья и, почему-то, сестра, позволил себе прилично больше обычного, что было сегодня очень даже объяснимо, однако не прошло мимо внимания бдительной Санечки. Именно она всегда была в их семье последовательным поборником умеренности потребления горячительного, не выпив за всю жизнь ни грамма ни водки, ни коньяка, ни шотландского самогона, иногда позволяя себе только вино и, крайне редко, крохотную рюмочку ликера. Наконец дети отправились спать, да и взрослые, посидев еще немного, засобирались домой, благо все жили в шаговой доступности. Проводив всех до своих домов и вернувшись, Сергей втихаря от жены махнул еще коньячку, помог ей убраться и они наконец тоже улеглись. К счастью, все петарды и хлопушки во дворе к этому времени уже пыхнули и хлопнули, так что спокойному и здоровому сну ничто не помешало.

"Уф! Хорошо хоть выходной, есть время подумать. Целых полдня. Вечером — как обычно первого января, надо к бабушке с тетушкой заехать", — с этой мыслью Сергей проснулся. Однако постарался никак это не показать, решив, что вполне можно позволить себе минимум час на размышления в лежачем положении. Из этого, конечно же, ничего не получилось, поскольку неугомонная и неутомимая Шурочка уже через полчаса заглянула в спальню и промурлыкала:

— Вставай, лежебока, дети уже и санки, и лыжи приготовили. Твои — в том числе.

— Уно моменто, мон женераль.

— О! А я думала ты ночью загружался с целью откосить от первоянварских обязанностей.

Была у них такая традиция (нет-нет, в баню никто не ходил, у них в квартире была отличная ванная) — если встречали Новый год дома, весь следующий день проводить в Битце, катаясь на лыжах и санках почти до самой темноты. Обязанностью главы семейства, как нетрудно догадаться, было таскание санок. Пустых — туда, с седоками — обратно.

— Да-а, вчера вся контора на ушах стояла, надо было как-то попытаться распутать заплетающиеся извилины, — виновато пробурчал Сергей.

— Ладно, давай вставай, умывайся, пей свой кофе и пошли. Термос и бутерброды я уже приготовила.

За те тридцать минут, что Сергей успел урвать себе на обдумывание ситуации, он сумел четко сформулировать всего одну мысль: почти ничего в своей жизни в ближайшие двадцать лет он менять не намерен. Ничего существенного. Да, кое-что надо будет попытаться поменять, но только для того, чтобы улучшить или усовершенствовать полученное и достигнутое. Там, через двадцать… ну хорошо, хорошо, через восемнадцать лет вперед и один год "вбок", если быть точным, и у него самого, и у всей их семьи было всё или почти всё, что было нужно для спокойной, счастливой жизни.

Мороз был совсем слабенький, со снегом в лесу все было в порядке, так что гулялось и каталось очень даже неплохо. Еще лучше думалось. Как ни прокручивал, как ни просчитывал Сергей разные варианты, получалось, что лучше проторенной дороги ничего не прорисовывается. К тому же, как оказалось, вспоминались прошедшие, точнее, предстоящие годы как-то странно. Казалось бы, если ты знаешь события предстоящих лет, живи, радуйся и пополняй счета. Ан нет! Он помнил все, что происходило либо с ним самим, либо с детьми. А вот из остальных событий он помнил только то, что было связано с сильными личными переживаниями. Помнил "свои" события 9/11, потому что в одной из башен чуть не погиб Родион — один из его ближайших друзей, уехавший в Штаты за полгода до этого. Уехал один, без семьи, жена Люба с сыном остались в Москве. Он рассчитывал прилетать как минимум раз в две недели, занимаясь одновременно сразу тремя довольно крупными российско-американскими проектами, став к этому времени крутым айтишником, и крутился буквально как пропеллер в режиме форсажа. Помнил арест в "своем" октябре 2003-го Ходорковского, потому что накануне — двадцать четвертого — одновременно свалились с жуткой температурой и желудочными "прелестями" мама, сестра и тетушка. Все трое загремели в больницы и провалялись там две недели. Причем тетушке стало плохо по дороге домой, так что попали они в разные больницы и Сергею приходилось мотаться в разные места — из офиса в Хамовниках на Каширку к маме и сестре, потом на Волоколамку к тетушке и обратно на работу. Перепугался он тогда не на шутку, посчитав, что произошла какая-то семейная фигня по женской линии и что-то подобное может угрожать дочери. К счастью, довольно быстро выяснилось, что все было до банальности и анекдотичности просто — грибочков одних и тех же наелись. Собранных и засоленных еще позапрошлым летом. Как эта несчастная банка сохранилась и зачем ее поперла с собой тетушка, приехав в гости к сестре, история благоразумно умолчала.

Помнил он и, так сказать, "свое" "покорение Крыма". Помнил всю ту вакханалию ругани, взаимных обвинений, угроз и санкций, заполонивших не только Россию и Украину, но и весь мир. Помнил потому, что опять едва не потерял друга. Тот уехал на Украину в начале "того" двенадцатого года, поддавшись уговорам киевских родственников расширять свой строительный бизнес именно с ними. И через год с небольшим попал, что называется, под раздачу, оказавшись в неудачное время в неудачном месте. Результатом стали пара трещин в позвоночнике, перелом трех ребер и ноги. Сергею пришлось участвовать чуть ли не в войсковой операции, перевозя Алексея в Москву. Лешкины жена с дочкой даже жили у них почти два месяца, пока тот валялся в больницах и реабилитационных центрах. Совместными заботами и молитвами он встал таки на ноги, но ходил в тех пор с тросточкой.