Перекрестки судеб. Леся и Рус (СИ) - Черная Лана. Страница 5

— Курил, нюхал, кололся? — сыпет градом вопросов Сварог. Невольно отвлекаюсь на его жесткий голос.

Еще один отрицательный кивок.

— А если проверю? — пристальный глаза в глаза.

Трясущимися пальцами закатываю рукава футболки и охреневаю: вены на обоих руках исколоты, как у законченного наркомана. На одной даже пара синяков и уже поджившие следы, давние. Поднимаю взгляд на Сварога.

— Число? — спрашиваю едва ли не по буквам.

— Двадцать седьмое.

Полная херня. Я пришел к Люське девятнадцатого. Точно помню, потому что ночь накануне провел с Ксанкой и именно от нее уезжал. И где же я был все эти восемь дней? И где все это время был труп? И, собственно, как давно Люська стала трупом? Непохоже, что слишком давно. Хотя я ничерта не смыслю в трупах. Ее могли убить и восемь дней назад. Ее мог убить и я. Ведь мог?

— Не мог, — уверенно заявляет Сварог, когда я немного прихожу в себя и мы сидим на его кухне и пьем кофе. — Труп был еще теплый. Я, конечно, не эксперт, но думаю, ее убили часа за три-четыре до твоего звонка. А судя по тебе — ты бы и муху не пристукнул без помощи. Хреново другое.

Что еще может быть хреновее кроме того, что на мне висит труп, а я ничерта не помню?

— И что же? — отпиваю омерзительно горький кофе. Терпеть его не могу, но он действует лучше любого антидота, проясняет мозг кардинально. И реальность уже не растекается бесформенными кляксами.

— Первое: тот, кто тебя подставил, слишком хорошо тебя знает. И второе, неизвестно, кому попадет это дело.

Тот, кто слишком хорошо меня знает. Но зачем? Врагов у меня отродясь не было. Разве что те ублюдки, что изуродовали мою сестренку. Одного ублюдка папашка отмазал. Одного, которого Славка опознала. А остальные…

— Думаю, это как-то связано со Славкиным делом. Люська позвонила мне и сказала, что знает остальных…насильников. Что этот Гурин был не один.

Сварог кивает и вдруг говорит так, словно дает нерушимую клятву.

— Мы во всем разберемся, Руслан. Все будет хорошо.

Но он ошибся, потому что через два дня в его дом приходит она. Я слышу ее голос, пойманной птицей бьющийся о стены дома. Слышу противостояние Сварога. Собственное сердце, ломающее ребра, и демонов, впервые не заткнутых таблетками. И в эти минуты мне впервые в этой гребаной жизни хочется сдохнуть. Но я выхожу из комнаты, спускаюсь по лестнице и замираю в пороге кухни.

Ксанка стоит спиной ко мне, бедром упершись в край стола. Рыжие волосы скручены в унылый пучок на затылке. Сама она в такой же унылой форме. Усмехаюсь. Я совсем забыл, что моя девочка молодой следователь. И, похоже, я — ее первое дело.

— Я не отдам тебе Руслана, Леся, — говорит Сварог тихо, глядя в глаза той, что свела меня с ума.

— У меня ордер на его арест, Тимур, — парирует холодно и невольно дергает плечом. А я мысленно отмечаю, что десять дней назад оставил под ее тонкой ключицей след от своих зубов. Интересно, он уже сошел или нет?

— Леся, что ты творишь? Он же свой. Мы никогда не предаем своих, Леся.

Он видит меня, но уже поздно, потому что она сама выкладывает ступени в черную промозглую пустоту, от которой я тщетно пытаюсь убежать эти два дня.

— Я никого не предаю, Тимур. Он псих и убийца. Все улики говорят об этом. Он на учете у психиатра стоит, — добавляет она под фырканье Сварога. Выяснила, значит. Хорошо поработала, отличница. — Я делаю свою работу, а ты мне мешаешь, — злится, и я представляю, как сужаются ее невообразимо красивые глаза. — Хочешь ответить за укрывательство преступника?

— Да мне плевать! — злится Сварог. — Сажай на здоровье, но…

— Не надо, Тимур, — говорю хрипло, потому что внутри хлопает своими крыльями черная бездна. Она раззявила смрадную пасть и манит голосами демонов, которые давно мечтают заполучить меня в свое безраздельное владение.

Ксанка вздрагивает всем телом, словно получила удар хлыстом. И у меня внутри все съеживается от жгучей боли, будто я действительно ее ударил. Но я должен посмотреть в ее глаза, чтобы добровольно нырнуть в черноту персонального ада или…бежать на край света, прихватив эту несносную девчонку с собой. И я до последнего надеюсь, что ее взгляд захлопнет пасть бездны и подарит мне надежду. До тех пор, пока не сталкиваюсь с ее весенней зеленью, до краев наполненной…страхом и отвращением.

Нет боли, которую я жду, как спасение от того черного, что пожирает меня с каждым вдохом. Нет обиды за ее неверие, ведь она была моим всем. Ничего нет, даже меня. Я протягиваю ей руки ладонями вверх.

Давай, Ксанка, закуй психа в наручники и брось подыхать в стылую камеру. Ее голос режет слух. Она зовет кого-то. За ее спиной появляется какой-то хмырь, звенит наручниками. Но мои демоны хотят не этого. Один точный удар ребром ладони и мент оседает на пол. Ксанка ахает и смотрит на меня совершенно безумным взглядом.

— Только ты, — хриплю. — Сварог, стой, где стоишь! — приказываю, спиной чуя, как друг пытается нам помешать. — Давай, Ксанка, сама. Иначе вся твоя свита поляжет здесь. Я же псих, мне терять нечего.

— Не надо, Рус… — но осекается под моим взглядом. Не знаю, что она там видит, да и знать не хочу, потому что это не я. Больше нет Руслана Огнева. Она убила его одним взглядом. Приседает возле своего коллеги, берет наручники и…

— Почему, Ксанка? — смотря, как она защелкивает на мне наручники, проговаривая какую-то сводящую зубы протокольную речь. — Почему ты мне не веришь?

— Я следователь, — отвечает она так, словно я неразумное дитя. — Я верю только фактам, а все они против тебя, Рус…

И снова не договаривает мое имя, осекается, сглатывая. А я чувствую ее страх. Осязаю, словно потрогал его. И я касаюсь самыми кончиками ее щеки. И всю дорогу в камеру нюхаю пальцы, на которых остался ее запах: спелой сочной груши. Он удерживал меня в реальности все время расследования и позже, пока идет суд. Был якорем в этом абсурде из улик, фактов, показаний. Чтобы я в полном рассудке мог прочувствовать, какого это, когда тебе всаживают нож в спину. Когда разрезают на лоскуты то, что осталось от души. И делает это та, что въелась под кожу и стала не просто моей половинкой. Нет. Я наивно верил, что мы с ней больше, чем две цельных личности, больше чем соединенное из половинок целое…Мы — гамма. Богатая, имеющая массу оттенков, но все же одного цвета.

А оказалось, мы — ничто. Такая же пустота, в которой она запирает меня, предъявив суду моего психиатра и фотографии избитого Гурина. Она выворачивает меня кишками наружу и раскладывает перед этими уродами, которым насрать на мертвую девушку Люсю, на изнасилованную Славку и на настоящего убийцу, что так ловко обвел их вокруг пальца.

Она шепчет одними губами: «Все, что я могу…» — как молитву. Только кому?

Меня, психа и убийцу, над кем властвуют демоны, кого она только что заперла в четырех мягких стенах, не трогают ни ее слова, ни приговор судьи. И я смеюсь так громко, что Ксанка замирает в дверях, оборачивается.

А я… я давлюсь смехом, потому что она смотрит на меня выцветшей зеленью ее собственной пустоты.

Глава четвертая: Леся.

Нам некого винить за нелюбовь…

Теперь мы навсегда с тобою квиты…

Полина Гагарина «Выше головы»

Мы возвращаемся домой ранним утром. Корзин наспех переодевается и, чмокнув меня в щеку, уматывает на дежурство. А я остаюсь дома одна и выдыхаю с облегчением, потому что устала улыбаться еще в аэропорту, когда объявили посадку на наш рейс. А уже в самолете я окончательно поняла, что не хочу возвращаться. Хочу остаться на том острове до конца жизни. Потому что вернуться — означает снова со всего маху вляпаться в прошлое, которое, даже на острове нагло приходило в мои сны. И я выбиралась из постели, прихватывала с собой вино и сбегала от мужа. На песке, подставив ступни теплому океану, пила вино прямо из бутылки и встречала рассвет.

И только вернувшись домой я спрашиваю себя: почему ни разу не забылась в объятиях Корзина? Почему ни разу, за наши три недели спонтанного отпуска, не утонула в удовольствии после бурных ночей, наполненных стонами и хрипом наслаждения мужа? И почему сейчас я чувствую странное облегчение от того, что Корзин не остался дома?