Отпущение без грехов - Михайлова Евгения. Страница 9

Умар очень долго молчал. Потом встал и сказал:

– Я понял.

Зою по решению суда экстрадировали на родину, ее работодатели и сообщники были признаны виновными в тяжких преступлениях по статьям 134, 135 и 242 – насильственные сексуальные действия по отношению к несовершеннолетним, создание и распространение детской порнографии.

Прошло время, Даша встречала Умара с детьми, иногда с его мамой. Девочки выглядели ухоженными, стали улыбаться. Таня уже ходила в школу. Прежним осталось это: она делала движение к младшей сестре, как только к той кто-то приближался.

Иногда Умар приходил к Даше делать свою работу.

На вопрос: как у вас дела? – отвечал неизменно:

– Хорошо. Все очень хорошо. Таня получает пятерки.

Выглядел он гораздо лучше на маминой кормежке. Но однажды пришел просто так и был очень встревожен:

– Зоя позвонила. Она хочет приехать, взять какие-то вещи. Что делать?

– Есть куда отправить на это время девочек с мамой?

– Есть. Родственники в Подмосковье.

– Сделай это. Сам посмотришь, можно ли ей уже повидаться с детьми. Опеке этот вопрос не доверяй.

– Хорошо.

В назначенный Зоей день Даша работала дома и раз пять бегала за каждой ерундой отдельно в ближайший магазин. И разумеется, она увидела Зою. У их подъезда остановился массивный черный джип с характерными прибамбасами, как у «крутых». Из него вышел толстый человек с золотыми печатками на пальцах и помог выйти женщине, тоже расплывшейся, в ярком платье, в жемчуге и золоте, с густо намазанным лицом. С него смотрели маленькие глазки «дурочки» Зои. Она увидела Дашу, задержалась, уставилась на нее ненавидящим и презрительным взглядом.

– Здравствуй, Зоя, – произнесла Даша. – Рада, что у тебя все в порядке.

– А пошла ты, – взвизгнула Зоя голосом, какого никогда не было у милой дурочки.

Каждая жаба не просто найдет свою тину, но и заговорит голосом, который ее выдаст с потрохами, когда сползет чешуя лживой доброты и приветливости.

– С удовольствием, – улыбнулась Даша. – С огромным удовольствием ухожу подальше от тебя, Зоя. Ты выглядишь сейчас именно так, как заслужила.

Даша была довольна. Не зря она целый день охотилась за этим зрелищем. Нужно было снять последнее сомнение. Она боялась увидеть страдающую, убитую виной и горем мать. Там не было никого, похожего на мать.

Сиделка

Алевтина была человеком, неприятным во всех отношениях. На этом тему можно было бы и закрыть. Для Надежды, дамы общительной, но крайне избирательной, это значило только одно: доброе поверхностное общение и полный внутренний игнор.

Они встречались между своими дворами иногда не один раз в день, потому что у обеих были собаки. Надя издалека готовила самую дежурную свою улыбку, яркие голубые глаза ее никогда не подводили: они смотрели на любого собеседника искренне и участливо, что бы ни испытывала их владелица к разным людям.

«Привет, дорогая. Как дела? Как ты изумительно выглядишь», – звучало всегда тепло и свежо, за что Надю все и любили.

А правая нога уже делала шаг вперед, чтобы Аля успела только поздороваться, а ее нескончаемое нытье про здоровье, про сплошные неприятности и сплетни злых соседей уже не догоняло Надю.

Это никого не обижало: все знали, что Надя очень занятой человек, несмотря на то что она домохозяйка. Но она считала своим долгом поставить на высокий профессиональный уровень заботу о доме, о своем очень умном, молчаливом муже с какой-то секретной работой, взрослом сыне, которому при такой маме вовсе не хотелось быть взрослым, и, конечно, о крупной, меховой и белой собаке Машке, самом благодарном члене Надиной семьи. С красивой Машкиной морды не сходила счастливая собачья улыбка.

Вот тут и была зацепка, помеха, которая мешала Надежде легко проскочить контакт с недоброй, скрытной, часто откровенно лживой Алевтиной. Проще всего было не замечать вечные дрязги Али с другими людьми, поминальник ее диковинных, не существующих в природе болезней. Но невозможно отмахнуться от печальной участи ее собаки Динки. Можно далеко отодвинуться от очевидности, но внутри себя такую тему не закроешь. Плохо живется собаке рядом с человеком, который может думать только о себе, о том, как покормить себя, полечить, порадовать, а на собаку жалко не то что лишнюю копейку потратить, взгляда и слова нормального жалко.

Все знали, что Алевтина просто загоняла Динку под диван, чтобы не тревожила, где та и проводила свои такие одинокие и такие тяжелые дни и ночи. Только ради Динки Надя иногда и вступала с ее хозяйкой в подробный разговор, который быстро перерастал в полемику, а обрывался за секунду до откровенных обличений, обвинений, окончательного Надиного приговора вредной и подлой сути Алевтины.

Все это Надя договаривала уже про себя, на ходу, иногда сдерживая злые слезы.

Говорила себе: «Надо что-то делать», и понимала, что это тот случай, когда что-то изменить невозможно. Алевтина была человек-кремень. Такой черствый, непрошибаемый и тупой кремень. Так Надя и пробегала мимо нее, как мимо кирпича, с которым необходимо здороваться, но всегда оставалась царапинка в душе, оставленная темным и тоскливым взглядом Динки.

Казалось, такое положение вещей может длиться сколь угодно долго. Надя крепко держала свой дом и благополучие близких. А у Али все не менее крепко держалось на деньгах дочери, настоящей американской миллионерши. И вдруг, после одного нелепого, почти смешного случая события понеслись стремительно, как лифт, сорвавшись с тормозов, летит в шахту.

А случай был такой. Алевтина с собакой пришла на площадку нормальным шагом, а на обратном пути пожаловалась соседке, что ей стало страшно ходить. На следующий день она вдруг засеменила меленькими шажками, иногда задумываясь, как будто вспоминала, как это вообще делалось. Сначала все, включая ее бесконечных врачей, решили, что речь об очередной симуляции.

Потом шутить расхотелось. Болезни не находили, а человек переставал ходить.

«А у человека собака», – застучала мысль в голове Нади.

«Давайте что-то делать», – хватала Надя знакомых.

– А что тут можно сделать? Это же Алевтина, ты же ее знаешь. Она просто жалуется всем, а с любой помощью грубо пошлет. Она же никому не доверяет.

Так примерно все и реагировали на призывы Нади, и это была не черствость, а беспощадная правда. Так примерно и вышло, когда Аля стала падать рядом со своим подъездом, соседка ее подхватила, привела вместе с собакой к квартире, хотела войти, помочь, вызвать «Скорую», но у Али хватило сил ее вытолкать и действительно послать. Никто на этот раз не обиделся, нашли телефон родственника Алевтины, который приехал с ключом от квартиры.

Алю увезли на «Скорой» в больницу, через день прилетела ее дочь, сказала соседям, что мать не ходит и не говорит, что у нее, видимо, инсульт.

Столько новых условий появилось в проблеме, которая в мозгу Нади значилась под названием «Динка», что Надя по своему обыкновению стала отслеживать ситуацию профессионально. Да, ее по-прежнему больше беспокоила судьба собаки.

Алевтине помогают врачи, а еще больше деньги дочери, ее присутствие. Динка совсем никому не нужна.

Надя взяла телефоны соседей Алевтины и на прогулках со своей Машкой стала занимать такие позиции, с которых видно и слышно по максимуму много. Она сделала даже следующий шаг: из числа соседей вычислила тех, кто живет в доме давно и знает дочь Инну с детских лет, и вышла с ними на связь. Она давала свои координаты и просила передать, что готова принять участие в судьбе собаки. Ей можно найти других хозяев, можно организовать прогулки и даже кормление Динки с местными собачниками по очереди.

Дочь оказалась достойной своей матери: Надины предложения либо отвергались, либо игнорировались. Короче, культурнее, чем мама, но посылала. Надя и не думала ни обижаться, ни оставлять своих попыток.

Надежде, с ее упорядоченной семейной жизнью, с ясными и честными отношениями с близкими, было трудно себе представить, как причудливо могут выстраиваться события за кулисами жизни другой, качественно чужой.