Год перестройки (ЛП) - Харпер Кейдж. Страница 55

— Привет, ребята, — сказал Джон, стараясь сохранять спокойствие.

У Марка блеснули глаза, и он улыбнулся из-под маски. Райан приветственно пошевелил пальцами. Доктор, склонившийся над его спиной, выпрямился.

— Вы кто, простите?

— Я отец мальчика.

— Я думал, что вот его отец, — показал доктор на Райана. — Мы поэтому и разместили их вместе.

— Другой отец, — твердо сказал Джон. — Что с ними?

Доктор бросил взгляд на Марка, который приспустил маску, чтобы сказать:

— Он мой настоящий папа. А Райан типа приемного.

— А-а. — Доктор пожал плечами. — С вашим сыном все в порядке. Ожогов и гипоксии нет, маску мы надели для профилактики. Сейчас на всякий случай сделаем ему снимок легких, но думаю, что через несколько часов он уже сможет поехать домой.

— А Райан?

Тот поднял голову.

— Я тоже смогу поехать домой через пару часиков.

— Ты помолчал бы, я не тебя спрашиваю.

— Э-э, это конфиденциальная информация, — осторожно сказал доктор.

— Все со мной нормально. Парочка ожогов и порез, который я даже не чувствую, поскольку он попал на старые шрамы. Я поеду домой, когда Марк будет готов. — Не успев договорить, он тут же сильно закашлялся.

— Ему стоит остаться на ночь под кислородом, — возразил доктор, очевидно махнув рукой на врачебную тайну. — Рану необходимо зашить, и я хочу поставить капельницу. У него небольшая кровопотеря.

— Ненавижу больницы, — буркнул Райан.

— Ничего, потерпишь. — Джон подошел ближе и глянул на его оголенную спину. Ащ, даже смотреть больно! Плечи покрывали красные пятнышки волдырей. — Будешь делать, как велел доктор, даже если мне для этого придется привязать тебя к койке.

Райан закатил глаз, и Джон практически услышал неозвученный комментарий. Что-то из разряда «я очень даже не против». Он и сам был бы совсем не против, но только когда Райан поправится, не сейчас.

— Что я могу сделать? — спросил Джон.

— Можете попросить сына все мне рассказать, — прервала их Карстэрс.

— А вы кто такая? — потребовал доктор. Она продемонстрировала ему жетон.

— Полиция Йорка. У меня тут преступник, возможно вооруженный, до сих пор разгуливает на свободе. Если мальчик не умрет без маски, мне нужно взять у него показания.

Доктор помедлил, но в итоге сказал:

— Негативных последствий быть не должно. Но Марк, если почувствуешь, что стало трудно дышать или появится давящее ощущение в груди, сразу же надевай ее обратно.

Марк кивнул и, медленно стащив маску, положил ее на колени. Джон пододвинул оставшийся стул и уселся рядом с сыном. Доктор продолжил перевязывать Райана, хотя, судя по наклону головы, не мог удержаться, чтобы не погреть уши. Карстэрс бросила на него взгляд.

— Вы не могли бы ненадолго прерваться?

— Я почти закончил, и меня ждут другие пациенты.

Она демонстративно вздохнула, но дождалась, пока не будет закреплен последний бинт. Доктор на секунду задержался в дверях.

— Кто-нибудь из персонала подойдет чуть позже, чтобы отвести обоих пострадавших на рентген, — сказал он.

— Я понимаю.

— Тут занавески вместо стен, и я не могу вывести отсюда остальных людей. Это больница, а не отделение полиции.

— Ничего, переживу, — сказала Карстэрс. — Только выйдите, пожалуйста.

Доктор ушел, и она задернула за ним штору, а затем с блокнотом в руках развернулась к Марку.

— Ну ладно, парень, рассказывай.

— Эм, с чего мне начать?

— Давай начнем с твоего имени.

— Маркус Барретт.

— Джон Барретт приходится тебе отцом?

— Да.

— Джон, вы разрешите задать вашему сыну несколько вопросов?

— Да, — ответил Джон. — Если он согласится.

— Я сам хочу рассказать, — вставил Марк. — Потому что это смахивает на какой-то бред сумасшедшего. Даже не понимаю, что случилось, но так все оставлять нельзя.

— Ну значит, начинай с начала, — сказала Карстэрс. — Ты слишком молод для студента, что ты делал в колледже?

— Я играю в группе. Остальные трое ребят из нее учатся в Бонавентур, поэтому мы репетируем в кампусе.

— То есть ты пришел на репетицию?

— Ага. К четырем, как обычно. Но на доске перед комнатами была записка, что Кальвин сегодня не сможет, а он играет на басу, поет и вообще типа фронтмен. Так что Гордон, когда появился… он ударник… так вот, он появился и сказал, что тогда тоже пойдет. Но Патрик остался, а мы с ним пишем песню и решили, что раз уж мы тут, то поработаем над ней.

— Ты имеешь в виду Патрика Ремингтона, в которого стреляли?

— Да. Он играет на флейте и еще куче всего и сочиняет тексты. А музыку мы пишем вместе.

— Значит, вы с ним сидели в репетиционной комнате. А как оказались в Смит-холле? Это же другое здание.

Марк замялся и покосился на Джона.

— Рассказывай, — уверил его Джон.

— Я не хочу, чтоб у кого-то из-за этого были проблемы.

Джон покачал головой.

— У Патрика сегодня есть проблемы посерьезней. А если твой рассказ поможет прояснить, что случилось, и поймать Кросби, ты должен сказать правду.

Марк помедлил еще секунду, но кивнул. И продолжил, не отводя от детектива ровного взгляда.

— Патрик в последнее время странно себя вел. Иногда играл совсем не то или говорил так, как будто витал в облаках. Парни сказали, что на него находит иногда, он может показаться таким, немного не от мира сего, но… Все равно тут было что-то не так. Мы поработали с ним над песней, но как раз сегодня его особенно вело куда-то не туда. Он все время менял текст, и смысла в нем становилось все меньше. А потом Патрик вообще отложил флейту и начал метаться по комнате.

Я сказал, что, может, нам пора по домам, но он почему-то начал рассказывать про свою девушку, про то, как она его бросила. И вдруг заявил, что это потому, что он урод. Из-за того, что у него опять полезли прыщи. Ну да, у него и правда выскочила парочка на лбу, но я все равно не удержался и засмеялся. И говорю ему: «Чего ты жалуешься, ты меня, вообще, видел?». А он ответил, что знает одно средство. Что мужик, у которого он работает, доктор Кросби, придумал какое-то лекарство, очень действенное. И раньше сам Патрик выглядел еще хуже меня, но Кросби разрешил ему пользоваться этой своей мазью, а она даже нигде не продается еще. И что Патрик и та самая Элис, которая тоже работала в лаборатории, вместе попробовали новое средство. И оно реально помогло, но потом Кросби перестал его давать.

Марк покосился на Джона.

— Патрик прям бесился. Поскольку Кросби больше не дает ему голубой гель. Это он так его называл — голубой гель. И начал рассказывать, как ему нужен этот гель, чтобы вернуть девушку. И я ему, такой, отвечаю: «Мужик, да ладно, она ж тебя не из-за трех прыщей бросила». Ну, в смысле, у нее явно должны быть какие-то еще причины. Но Патрик клялся и божился, что вернет ее. А потом добавил, что мне надо тоже попробовать. Что это просто волшебный гель, и он сможет достать его для нас обоих.

Марк нахмурился.

— Надо, наверное, было уйти или еще что. Но он сказал, что гель лежит в лаборатории, и у него есть ключи. То есть мы не вламывались туда, ничего такого, Патрик там работал. И он все равно бы пошел, что бы я ни сказал. И я боялся, вдруг он… Не знаю. Так что мы пошли в Смит.

— Здание к тому времени уже заперли? — спросила Карстэрс.

— Заперли, но у Патрика были ключи. Он открыл дверь, мы вошли и поднялись на шестой этаж в лабораторию.

— А электричество тогда еще не отключилось?

— Нет. Мы доехали на лифте. Там было темновато, потому что в половине седьмого уже мало кто оставался, пятница все-таки. Но в коридорах горел свет и все такое. Мы поднялись в лабораторию, Патрик отпер дверь, и мы вошли. — Он взволнованно посмотрел на Карстэрс. — Мы не взламывали замок, Патрик открыл его своим ключом.

— Я понимаю, — сказала она. — И что потом?

— Патрик начал искать этот голубой гель. Просто открывал все шкафы и ящики. Лаборатория у них большая, а он плохо соображал. Проверял одно и то же место по четыре раза, бросался то туда, то сюда, вся фигня. И я через какое-то время отошел к окну и просто наблюдал за ним. Потому что он даже не мог объяснить, как этот гель выглядел. Ну, в смысле, понятно, что гель, но в бутылке он хранился, или в банке, или еще как-то. А потом погас свет.