Трезуб-империал - Данилюк Эд. Страница 60

— Вот именно. Четыре раза подряд ключевые фигуры этой странной истории умирали молодыми, не оставляя после себя наследников мужского пола. Какие шансы, что такое случится один раз? А что произойдет во второй? Ну, как у вас с математикой? Четыре маловероятные события, случившиеся одно за другим?

— Да, это все действительно звучит довольно странно, — развел руками Сквира. — Но… Какая разница, случайность или закономерность погубила государство Романовичей?

— Для Ревы, человека, который любит свой город? Столицу того испарившегося королевства?

— Почему же тогда он защищал теорию неизбежности гибели этой страны?

— Думаю, так Оресту было проще с этим сжиться, — пожала плечами старуха. — Не так горько и обидно.

— Да, наверное, — вздохнул капитан.

— Там было еще одно ключевое лицо — боярин Дмитро Дедько, наместник князя на Галичине. На нем держалось хрупкое равновесие сил в этой части Европы. Однако к тысяча триста сорок девятому году он умер. Польский король Казимир ІІІ немедленно заручился нейтралитетом монголо-татар  и захватил галицкую часть княжества. Это был конец Галицко-Волынской Руси. Через сто пятьдесят лет после ее основания Романом Великим. …

Сквира и Кранц-Вовченко подошли к музыкальной школе. Из двухэтажного здания доносились фортепианные аккорды, завывания труб и нежные голоса скрипок. Тут же, напротив, через улицу, находился райотдел милиции. У входа, под навесом, курили двое сержантов. Увидев Сквиру, они несколько подобрались и дружно ему закивали.

— Ну, и в качестве анекдота, — добавила Марта Фаддеевна, — поверите вы или нет, но разрозненные земли державы Романовичей продолжали оставаться автономными еще на протяжении ста лет после этих событий, а их королевский статус продержался вообще вплоть до тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Отстраненная, несколько насмешливая манера говорить сейчас куда-то пропала. Вместо сухой циничной старухи Сквира видел увлеченную женщину.

— Еще шестьдесят пять лет назад в составе Австро-Венгрии существовало Королевство Галичины и Володимерии.

Сквира нырнул в калитку ограды Успенского собора и повел Кранц-Вовченко по дорожке к боковым дверям, служившим входом в краеведческий музей.

— Все эти погибшие короли и нерожденные дети, альянсы и союзы, жадные родственники и яды, амбиции и нереализованные перспективы… Я не понимаю, как могло случиться, что история, которой уже более шестисот лет, оказалась связана с гибелью двух человек в наше время?

Володимир, центр города, 11:20.

В коридоре музея стояли Дзюба и Часнык. Валентин Александрович застегивал пуговицы своего черного пальто, следя, чтобы длинные седые волосы не попали под воротник. К ноге его был прислонен солидный темно-коричневый зонт.

— О! Марта! — вскричал он. Наклонился и поцеловал руку старухе. Потом повернулся к Сквире и не менее жизнерадостно поприветствовал: — Капитан!

Северин Мирославович кивнул.

— Знаю, знаю, — загремел Дзюба, — у вас здесь небольшая кулуарная встреча. Совещание в Филях. Князь москворецкий не приглашен. Не волнуйтесь, я как раз ухожу.

— Валентин, — Кранц-Вовченко заносчиво выпрямилась и задрала подбородок чуть ли не к потолку, — я думала, ты уже уехал.

— Ты в это селение примчалась первой, — Дзюба расплылся в широчайшей улыбке, — тебе первой и уезжать. — Он обратился к Часныку: — Кстати, очаровательнейший город у вас, Алексей Тимофеевич. Поразительное смешение эпох!

— Это да! — Часнык не заметил сарказма в словах гостя и тоже улыбнулся.

Валентин Александрович вновь повернулся к Марте Фаддеевне.

— Мы ведь живем в одной гостинице? Ужин при свечах? Вечеря в ресторане «Дружба»? Там подают великолепнейшие деруны!

— Сегодня футбол, — холодно ответила Кранц-Вовченко. — Сам понимаешь…

— Ну, завтра! Завтра футбола нет? Ты ведь не против со мной отобедать?

— Обязательно. Перед твоим отъездом. За час до поезда.

Дзюба расхохотался и погрозил старухе пальцем.

— Ты неподражаема! Кстати, посмотри мои монеты. У меня есть несколько на… — Он скосил глаза на капитана и закончил: — …обмен. — Дзюба вытащил из кармана конверт и протянул ей. Вновь слегка поклонился и пошел к двери. Уже держась за ручку, обернулся: — Марта, если тебе наскучат эти зануды, я всегда готов носить тебя на руках!

— Ага, — скривилась она, — и отнести прямо к коллекции, чтобы поискать в ней что-нибудь достойное твоего внимания…

Дзюба поднял руку в прощальном жесте и скрылся в дымке дождя.

— Уф, — выдохнула Марта Фаддеевна и перешла на украинский язык. — Он невыносим! Чего он от тебя хотел, Олекса?

— Пройдемте внутрь, — пригласил Алексей Тимофеевич. — Чаю употребим.

Они двинулись через залы музея.

— Дзюба оставил номер своего киевского телефона, — заговорил Часнык. — Просит, чтобы я звонил ему, если обозначатся какие монеты. Говорит, даст хорошую цену.

— Его бы в учебники капитализма! — хмыкнула старуха, огибая стенд с орудиями каменной эры, найденными на территории города. — А больше он ничего не хотел?

Часнык рассмеялся.

— Хотел. А как ты узнала?

— Я не первый день на свете живу, — надменно заявила Кранц-Вовченко.

— Ну да, — Часнык перешагнул через сложенные на полу пирамидкой чугунные ядра и продолжил: — Он просил, чтобы я озаботился коллекцией Ореста. Золотые горы сулил, если я его предупрежу, когда сюда залетит какой охотник до наследства…

Сквира вспомнил, что Леся Орестовна жаловалась ему на чрезмерную настойчивость Дзюбы. Чипейко эта настойчивость, кстати, тоже не понравилась…

— И, конечно, умолял, чтобы я ему отзвонился, если дочка Ореста задумает вывезти коллекцию из Володимира. — Часнык, шедший спиной вперед, натолкнулся на дверь в другой зал, ойкнул, потер ушибленное место и, как ни в чем не бывало, договорил: — Сильно напирал на то, что вся эта нумизматическая саранча — он так выразился — обдерет дочку Ореста, как липку.

Кранц-Вовченко кивнула:

— Без сомнений.

Они вошли в знакомый уже зал Великой Отечественной войны.

— Спрашивал, зачем ты здесь околачиваешься. Похоже, его сильно волнует, не станешь ли ты уславливаться с дочкой Ореста за его спиной. Это он так выразился.

— За его спиной? — искренне удивилась дама. — А он успел Лесю удочерить?

— Прошу! — Часнык подвел их к неприметной двери в самой глубине зала. — Поговорим в директорском кабинете. Он сейчас свободен.

Кабинет оказался крошечной комнаткой. Единственный шкаф, забитый книгами, притулился в углу. В центре стола — поднос с чайником и чашками.

Через окно было видно, как пара старух, крестясь, ковыляют к ступеням храма.

Сквира сел на стул у стены.

— Дзюба о следствии… э-э-э… не спрашивал?

— Нет, — Часнык пожал плечами. — Ни слова.

Кранц-Вовченко устроилась в директорском кресле и тут же налила себе чай.

— Угощайтесь, — запоздало сказал Алексей Тимофеевич. — Чайник только что вскипел.

Марта Фаддеевна не отреагировала на предложение и открыла конверт Дзюбы. На стол упала стопка фотографий.

— Что-нибудь интересное? — спросил Северин Мирославович.

— Зависит от цены, — Она быстро перебирала фотографии. — Мне в коллекцию из этого ничего не нужно, но для обмена вполне можно взять.

— Что-нибудь из этого вы видели у Ревы?

— Будь здесь монеты Ореста, разве стал бы Валентин совать эти фотографии мне? Да еще и при вас? — едко проговорила дама, но все-таки протянула капитану всю пачку.

Каждая монета была сфотографирована в трех ракурсах — аверс, реверс, гурт. Каждый снимок был подписан с обратной стороны. Полушка, гривенник, рубль, копейка, полуполтинник. Все монеты относились к первым годам правления Петра I.

Сквира стал читать подписи, но очень скоро сдался. Шрифт был уже вполне знакомым, почти современным, но как произносить всякие « », «Ѱ», « », « », « » и « », Северин Мирославович не знал.