Тень (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 48

Если он и услышал в этих словах угрозу, то Эддард никак не выдал это лицом.

— Не особенно, — серьёзно ответил он со своим отрывистым акцентом. — Определённо не так много, как мне хотелось бы. Но я надеюсь, что в общей сложности мы знаем достаточно, чтобы это остановить.

Во время молчания, вызванного его словами, Эддард опять поправил очки.

— Мне нужно поговорить с вами, — он покосился на Чандрэ и Мэйгара перед тем, как посмотреть на Варлана. — … Со всеми вами, на самом деле. Мне чертовски повезло найти вас до того, как вы исполнили контракт. Кое-какая ваша информация может быть искажённой. Вы планируете уничтожить болезнь, верно? Для этого вас наняли по контракту?

Воцарилось очередное молчание.

Чандрэ повернулась, открыто уставившись на Варлана.

— Уничтожить? — удивлённо переспросила она. — Вот для чего тебя наняли? Найти лабораторию и уничтожить биологический реагент? Серьёзно?

Варлан вздохнул. Выпустив облако дыма hiri от новой прикуренной сигареты, он пожал плечами.

— Тебя это беспокоит, сестра? Ты бы предпочла, чтобы я распространил эту штуку?

— Нет, — сказала Чандрэ. — Я этого не хочу.

— Что ж. Тогда наши интересы, похоже, совпадают, — сказал он. — Как и интересы моего клиента, — он посмотрел на Эддарда, вскинув седую бровь железного оттенка. — Если, конечно, человек не против уничтожения вируса, который убивает людей…?

— Не против, — Эддард поправил очки на переносице и мрачно улыбнулся. — …Более того, — добавил он, посмотрев Варлану в глаза. — Я вам помогу.

Глава 22.

Истязательница

Он не умолял меня, когда я зашла во второй раз.

Он и не проклинал меня, и не пытался торговаться.

Вместо этого он наблюдал за мной от стены, его лицо и глаза были лишены выражения.

Глядя на него, я невольно вспоминала загнанных в угол животных, которых слишком много били. Он также выглядел более худым, словно потерял вес даже за те двенадцать с небольшим часов, что я его не видела. В его выражении всё ещё сохранялись следы нашего первого прыжка — то есть, я видела непреходящее горе и усталость, которая не ограничивалась содержанием в плену и нехваткой сна, но в основном я видела в его взгляде злость.

Полагаю, война со мной началась.

Это было больше недели назад.

По словам Джона, он вообще не ел последние два дня. Он пил воду из-под крана в стене, даже совал голову под тот же кран и смачивал холодной водой лицо, но он отталкивал принесённую еду, даже не посмотрев на неё. Сэндвич с завтрака всё ещё лежал на металлической тарелке в нескольких футах от него, вместе с окурком последней hiri, которую он курил — Джон дал её ему, когда принёс еду.

Он прислонился спиной к органическому кафелю, согнув длинные ноги под таким углом, чтобы удобно было опереться предплечьями на колени.

Оттуда он смотрел на меня так, будто я была ещё одним животным.

Входя туда каждый день, я готовилась к очередной перепалке с ним, к очередной серии насмешек, попыток спровоцировать меня, выбить из колеи. Но эти перепалки никогда не случались. Не знаю, то ли он изучал меня, пытаясь выработать новый подход, то ли уже применял новый подход, попросту сохраняя молчание.

Возможно, он просто отказался от попыток достучаться до меня.

Я попыталась не предполагать, о чём он мог думать, когда я вошла и поставила свою бутылку воды на пол. Я сказала себе, что это не имеет значения, но знала, что это не совсем правда. Правда в том, что я не могла сказать, добиваемся ли мы хоть небольшого прогресса. Он видел эти вещи, заново переживал своё прошлое, но я не знала, даёт ли это нам что-нибудь, кроме страданий.

Я сделала всё, что могла, чтобы усилить связь между нами.

Буквально на вторые сутки я провела ночь в резервуаре с ним, выйдя только на несколько часов следующим утром, чтобы принять душ, переодеться и посовещаться с остальными.

Решение спать там, с ним, было предельно простым.

Я почувствовала, что связь между нами значительно усилилась после начальных двух сессий; но после ночи в разлуке, которую я провела в бараках, а он — в резервуаре, эта связь на следующее утро ощущалась вдвое слабее.

Барьерный щит в резервуаре был слишком силен, и поэтому я не могла долго находиться в разлуке с ним.

Вэш уже предупредил меня, что мне понадобится установить с ним более тесную связь, если я хотела добраться до тех воспоминаний, которые он меньше всего хотел мне показывать. Так что я смирилась с фактом, что буду практически жить в резервуаре с ним, пока это не произойдёт.

Балидор, конечно, возненавидел эту идею.

Вскоре после окончания первой сессии они накачали Ревика газом — отчасти для того, чтобы выкупать его и сменить одежду, а отчасти, думаю, потому, что Балидор хотел прекратить его крики, которые продолжались несколько часов после моего ухода.

Все, кто смотрели на станции охраны, перепугались.

Никто не сказал мне ничего прямым текстом, но когда я вышла, никто не смотрел мне в глаза. Я уловила шепотки от некоторых из них, которые подумали, что я сделала что-то в Барьере, чтобы причинить ему настоящую боль — может, чтобы отомстить за то, что он сделал со мной ранее в тот же день. Похоже, многие думали, что он это заслужил, но всё равно сторонились меня, когда я вышла, и смотрели на меня как будто новыми оценивающими глазами.

Я стала его истязательницей.

Похоже.

Лишь Джон пошёл за мной в мою комнату той первой ночью.

Он не стал ничего у меня спрашивать. Вместо этого он просто был рядом, пока я ела, отпускал шуточки, когда молчание становилось слишком тяжёлым, и предложил поспать со мной, если я не хотела оставаться одна.

Наконец, не сумев уговорить меня выйти в другую комнату, чтобы посмотреть старый фильм с ним и Дорже, или поиграть в шахматы, или в карточную игру видящих под названием rik-jum, он поддался моему желанию побыть в одиночестве и ушёл.

После тех первых суток дни начали сливаться воедино, совсем как в пещере Тарси.

Я знала, что нам с Ревиком, скорее всего, давно пора взять ещё один перерыв и основательно окатиться из шланга, но я пока что не хотела делать ничего, что могло бы замедлить процесс. А ещё я не была уверена, что смогу войти обратно так же легко и быстро, если остановлюсь надолго, не добившись видимого прогресса.

В плане ощущения, схожего с зависимостью, это действительно походило на повторение пещеры Тарси.

Только ещё хуже, на самом деле — своеобразный больной вуайеризм, который вызывал у меня отвращение, когда я задумывалась о собственных стремлениях и мотивах, и в то же время притягивал как наркотик, отчего становилось сложно завершать сессии.

Я не могла позволить себе слишком задумываться об этом, или о том, что это делало со мной и с ним. Я практически уверена, что если я собиралась закончить, то это должно случиться за один этап. Пока тяжёлая стадия не закончится, пока я не буду иметь представление, сработает ли это, я не могла позволить себе роскошь учитывать в этом уравнении свои пожелания.

После первой сессии он умолял меня ещё раз.

Казалось, что между первым разом, когда он попросил меня остановиться, и вторым прошло несколько жизней.

В реальности же прошло примерно шесть дней. Семь максимум.

За эти дни мы проводили примерно по семнадцать часов в Барьере каждые сутки.

От промежутка между его мольбой мне не стало легче это слушать, и мне не было лучше, когда он начал орать на меня матом из-за того, что я попыталась его успокоить.

Я заставила себя спать там и в ту ночь тоже.

Большую часть времени я просто пролежала без сна, но не позволяла себе уйти.

Через три дня я поручила Адипану организовать отдельное пространство, чтобы я могла ходить в туалет на противоположном конце от места, где он был прикован. Таким образом, им не приходилось прогонять меня через все протоколы безопасности каждый раз, когда мне нужно сходить в туалет или умыть лицо. Используя органический функционал, я даже могла принять душ, если бы захотела — стена могла выдавать шампунь, мыло, даже чистое полотенце и чистую одежду.