Уроки норвежского - Миллер Дерек Б.. Страница 10

С этого дня, подумала Сигрид, я буду просто работать, вкладывая в это все свои оставшиеся силы.

Будучи профессионалом, она полагалась на помощь квалифицированных и относящихся к ней с уважением мужчин своего подразделения, которые понимали, что ее больше всего привлекают необычные происшествия. Каждый из них прилагал усилия, чтобы представить ее вниманию наиболее интересные дела, и никто не старался в этом преуспеть больше, чем Петтер Хансен. Тридцатишестилетний Петтер — моложавый, с гладкой как у юнца кожей — наметанным глазом коллекционера антиквариата умел отыскать для нее что-то из ряда вон выходящее.

В последние годы его задача облегчилась, так как Осло перестал быть тем сонным городом, каким некогда был. Теперь здесь происходили изнасилования, грабежи, вооруженные захваты, домашние скандалы, а также возросло количество молодых людей, не питавших уважения к полиции. Поток иммигрантов из Африки, Восточной Европы и азиатских стран создавал социальную напряженность, на которую город еще не был готов ответить адекватно. Либералы отстаивали безграничную толерантность, консерваторы придерживались расистских, ксенофобских методов, все были готовы обсуждать ситуацию с философских позиций, но никто не желал снизойти до конкретных фактов. И поэтому пока еще не был дан ясный и четкий ответ на вопрос, который навис над всей европейской цивилизацией: насколько толерантными должны мы быть в отношении нетолерантности?

Сигрид кладет недоеденный сэндвич на коричневый бумажный пакет, в котором тот хранился всю ночь, и поднимает взгляд на Петтера, приближающегося к ее столу с улыбкой человека, только что откопавшего еще одно сокровище.

— Привет, — говорит она.

— Привет, — отвечает он.

— Что-то принес?

— Да, — кивает он.

— Молодец.

— Нечто ужасное, — обещает Петтер.

— Хорошо.

— Но необычное.

— Начни с ужасного.

— Произошло убийство. Женщина лет тридцати, в Тойене. Ее несколько раз пырнули ножом, а потом задушили. Мы уже оцепили место преступления. Приступаем к работе.

— Когда это произошло?

— Мне сообщили двадцать минут назад. Пять минут спустя мы прибыли на место. Кто-то в здании услышал шум драки и вызвал полицию.

— Понятно. А что необычного?

— Вот это, — Петтер протягивает Сигрид записку, написанную по-английски. Во всяком случае, вроде бы на английском. Сигрид внимательно читает и перечитывает ее несколько раз.

— Ты знаешь, что это значит?

— Нет, — отвечает Петтер. — Но тут орфографические ошибки.

— Да.

— Я позвонил владельцу квартиры. Убитая женщина там не жила. Она жила этажом выше, с сыном. Сын пропал. Владельца квартиры зовут Ларс Бьорнссон.

— Наш клиент?

— Он разрабатывает компьютерные игры. Классные, между прочим.

— Тебе уже тридцать шесть, Петтер.

— Это очень сложные игры.

— Ясно.

— Он у нас в четвертой комнате. Они сразу приехали. Жена Ларса говорит, что из квартиры пропал ее дед.

— Он там живет?

— Э, да. Американец. На пенсии.

— Понятно. Они подозреваемые?

— Ну, понимаешь, надо установить их алиби, но я не думаю, что они причастны. Сама увидишь, — Петтер выпячивает губы и произносит: — Ну что, пойдем?

Сигрид осматривает себя — надо убедиться, что она не испачкала свою голубую рубашку, пока ела сэндвич. Довольная осмотром, она встает и следует за Петтером по коридору мимо хитроумной геоинформационной системы, на которой отражается, в какой точке города находится в данный момент каждая из полицейских машин. Мимо кофеварки, которая так давно сломалась, что кто-то, возможно Стина, поставил в кофейный кувшин цветы, и теперь его используют как вазу.

В комнате номер четыре стоят круглый деревянный стол и пять офисных стульев. Нет никакого двустороннего зеркала, и стулья не скрежещут, когда их двигают во время допроса. Зато есть коробка с салфетками и бутылки с водой «Фаррис». Окно на дальней стене заперто, но не зарешечено. Напротив окна на стене висит плакат Норвежской оленьей полиции, он изображает женщину-полицейского на снегоходе, которая разговаривает с двумя охотниками-саамами. Сигрид почему-то кажется, что женщина из полиции спрашивает у них дорогу.

За столом сидит пара. Мужчина — норвежец, а женщина — нет. Он — высокий блондин с мальчишеским выражением лица. У нее черные волосы и необычные темно-синие глаза. Оба мрачно смотрят, как Сигрид и следующий за ней Петтер входят в комнату.

Полицейские садятся за стол. Петтер говорит по-английски:

— Это старший инспектор Одегард.

Рея по-английски отвечает:

— Нам сказали, что у нас в квартире убили женщину.

— Да-да, — Кивает Сигрид. — Именно об этом мы и хотели бы с вами поговорить.

— И часто такое случается?

— Да нет. Не особенно.

— Но вы, похоже, не очень удивлены, — комментирует Рея.

— А какой в этом смысл? Итак, Петтер сообщил вам об этом. Вы ее знали?

Ларс и Рея оба кивают.

Сигрид отмечает, что говорит только женщина.

— Они с сыном жили над нами. Мы почти не общались. Мне кажется, она откуда-то из Восточной Европы. Они довольно часто ругались с тем мужчиной.

— С каким?

— Да я не знаю. Но в последнее время он приходил часто. Они говорили на непонятном языке. Он был очень груб.

Сигрид делает пометки, Петтер тоже. Кроме того, беседа записывается.

— Что она делала в вашей квартире?

— Не имею понятия.

— Дверь была выбита, — сообщает Петтер.

— Вот как? Интересно, — реагирует Сигрид. — Такая миниатюрная женщина. Вряд ли ей это было под силу.

Петтер кивает головой:

— По всей двери отпечатки мужских ботинок большого размера.

— Таким образом, она находилась у вас в квартире, когда та была заперта. У нее были ключи?

— Нет, — отвечает Рея.

— Вы обычно запираете дверь, когда уходите?

— Да, но там оставался мой дед. Шелдон Горовиц.

— Так, — говорит Сигрид. — Хотите мне что-нибудь о нем сообщить?

И Рея начинает рассказывать невероятную историю. Пропал ее дед, переехавший сюда из Нью-Йорка, города, где он вырос в 30-е годы. Она цитирует Э. Б. Уайта[3]. Потом началась война, старшие ребята уходили на фронт сражаться с нацистами, а Шелдон оставался дома, потому что был слишком юн. Многие из этих ребят не вернулись с войны. Рассказывает о своей бабушке Мейбл и о том, как дед за ней ухаживал. А потом он записался в морпехи и служил писарем в Пусане, хотя в последнее время начал рассказывать совсем другие истории.

Потом у Шелдона и Мейбл родился сын Саул, который часами сидел в антикварно-часовой лавке отца, где при помощи отвертки пытливо разбирал разные предметы, созданные между 1810 и 1940 годами, чтобы посмотреть, что у них внутри, после чего спасался бегством.

Саул погиб во Вьетнаме, все друзья Шелдона умерли от старости, умерла и Мейбл. Жизненные неурядицы навалились на деда, и Рея уговорила его переехать в Осло, на северную границу западной цивилизации. Ее попытка разделить с дедом его последние годы оказалась неудачной. Она объясняет, чего он боится. А теперь в ее доме происходит нечто невообразимое, и старик исчезает.

В рассказе Реи сквозит искренняя любовь и нежность. А когда речь заходит о событиях последних часов — тревога и беспокойство.

— Вы меня понимаете? — задает она вопрос Сигрид в конце своего длинного повествования.

— Восьмидесятидвухлетний американский снайпер, страдающий старческой деменцией, которого якобы преследуют по всей Норвегии корейские наемные убийцы, исчезает с места преступления. До или после его совершения, — подводит Сигрид итог услышанному.

Рея хмурит брови:

— Не думаю, что я бы сформулировала это именно так.

— Что я пропустила? — интересуется Сигрид, заглядывая в свои записи.

— Ну… он еврей.

Сигрид кивает и записывает это в блокнот. Потом поднимает голову.

— Это очень важно, — говорит Рея. — Это обстоятельство предопределяет все остальное. Гораздо важнее цвета плаща, в который он был одет.