Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И.. Страница 24

Взамен на эти уступки Вены Петербург обязался не поддерживать притязания черногорского короля Николы на Шкодру (Скутари), в которую после длительной осады 22 апреля 1913 г. вступили черногорские войска. Попытки Сазонова воздействовать на черногорского монарха, в том числе лично через императора Николая II, с целью убедить его отказаться от Шкодры и согласиться на вхождение этого города в состав Албании, не дали результата (208). Известно выражение Сазонова, что черногорский король готов был «разжечь пожар мировой войны, чтобы на нем зажарить для себя яичницу» (209). Понадобилось срочное вмешательство Берхтольда, пригрозившего односторонним применением военных санкций — вплоть до бомбардировки черногорского побережья, чтобы 4 мая наконец Никола отступил. 14 мая Шкодра была занята международным отрядом, высаженным с соединенной эскадры, которая блокировала Черногорию. Окончательное урегулирование данной проблемы рассматривалось как большой успех Берхтольда. Оценку германским послом в Вене Г. фон Чиршки политики Германии с начала Балканской войны, особенно в связи с кризисом из-за Шкодры, Берхтольд изложил 5 мая в своем дневнике: «Все последующие войны были выиграны теми, кто к ним годами готовился… Мы (то есть Австрия) должны готовиться к войне, которая должна принести нам Сербию, Черногорию и Северную Албанию, Италии — Валону, Германии — победу над панславизмом» [40] (210).

Тем временем на ход межбалканского мирного урегулирования, и без того крайне сложного и запутанного, все большее влияние оказывал новый фактор — румынский. Румыния требовала вознаграждения за свой нейтралитет в Балканской войне и компенсаций за предполагаемое увеличение Болгарии в территориальном и демографическом отношении (211). Видя это, Сазонов стремился отвлечь Румынию от Тройственного союза и сблизить ее с Балканским блоком. Именно поэтому он настаивал в Софии, чтобы болгары отказались в пользу румын от Силистры (212). Неуступчивая же позиция болгарского правительства в значительной степени объяснялась воздействием на него австро-венгерской дипломатии, у которой была своя цель. Она тоже хотела болгаро-румынского примирения, но при этом (совместно с итальянцами) поощряла притязания болгарских правящих кругов на Салоники вместо Силистры, а это неминуемо столкнуло бы Болгарию с ее союзниками [41]. В Вене усиленно трудились над созданием нового политического союза в составе Румынии, Болгарии и Турции, чтобы вытеснить российское влияние с Балкан (213). Болгария и Румыния согласились передать свой спор на решение конференции великих держав в Петербурге в соответствии с принципами Гаагской конвенции 1907 г. Во время конференции представители Франции и Великобритании поддерживали, с некоторыми нюансами, российскую позицию (214). Французская дипломатия играла активную роль в привлечении Румынии на сторону Антанты. Она имела свой план создания союза Румынии, Сербии, Черногории и Греции, в котором Румынии отводилась ключевая роль. Этот союз должен был нейтрализовать славянские элементы, которые традиционно ориентировались на Россию (215). По Петербургскому протоколу 9 мая Румыния получила Силистру (216). Это решение не удовлетворило ни ту, ни другую сторону. Бухарестский кабинет обвинял Австро-Венгрию в слабой поддержке его интересов и не отказался от мысли получить от болгар всю Южную Добруджу. В Софии же политические деятели, в том числе и лидеры русофильских партий, возмущались позицией России. Менее чем через два месяца этот протокол превратился в мертвую букву…

Сергей Дмитриевич Сазонов, министр иностранных дел Российской империи.

А тем временем завершала свою работу Лондонская конференция. 30 мая был подписан мирный договор с Османской империей. Почти вся территория Европейской Турции до линии Энез — Мидье переходила в распоряжение стран победившего Балканского союза. Вопросы о межбалканских границах, о внутреннем устройстве Албании и об участи Эгейских островов передавались на рассмотрение великих держав (217). Однако отношения между союзниками все более обострялись. «Яблоком раздора» стала Македония. 1 июня, то есть уже через день после подписания Лондонского договора, Сербия и Греция подписали военную конвенцию антиболгарской направленности (218). Российская дипломатия, видя, как гибнет созданное ею детище — Балканский союз, предпринимала все меры к тому, чтобы предотвратить надвигающуюся войну между Сербией и Болгарией и сохранить Балканский блок, нацеленный против Габсбургской монархии. В попытке сохранить равновесие между союзниками Сазонов советовал Болгарии и Греции для решения их спора избрать арбитром Францию. Важно было не допустить перехода любого из союзников в лагерь Тройственного союза. Великобритания же и Франция, хотя и осознавали с неудовольствием, что Балканский союз объективно способствует усилению влияния России, все же были заинтересованы в нем как в барьере против экспансии Германии на Балканах. Политика Австро-Венгрии и Германии, наоборот, была прямо направлена на разрушение Балканского союза, и рычаги влияния на ситуацию в Белграде, Софии и Афинах у них имелись. Вильгельм II сформулировал свое кредо так: «Со славянами нужно обходиться по принципу divide et impera (разделяй и властвуй! — Прим. Г. Ш.). А тем более с Болгарией» (219). Венская дипломатия систематически и настойчиво внушала царю Фердинанду и софийскому правительству, что она желает сильной Болгарии на Балканах, что между Габсбургской монархией и Болгарией нет и не может быть конфликтов (220). Подлинную цель австро-венгерской политики на Балканах подметил Сазонов. Затаенная мысль Вены, писал он, «войти в сделку с Болгарией, чтобы одновременно разрушить единство блока Балканских государств, обеспечить свои интересы в направлении к Салоникам и отторгнуть Болгарию от тяготения к России» (221).

Подстрекаемые из Вены, Фердинанд и болгарское военное руководство приняли решение напасть на сербского и греческого союзников. Это и было осуществлено 29 июня. Так началась Вторая Балканская война. Сербия, Греция, а затем и Черногория без колебаний официально объявили Болгарии войну. 11 июля Румыния начала военные действия против болгар. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, в нарушение условий Лондонского договора войска Турции 16 июля начали наступать к востоку от линии Энез — Мидье и к 20 июля заняли Адрианополь и почти всю Восточную Фракию. Поражения болгарской армии серьезно встревожили правящие круги Австро-Венгрии. Считая наставший момент наиболее подходящим, они намеревались немедленно напасть на Сербию. Однако Германия, в тот момент еще не закончившая своих военных приготовлений и недостаточно подготовленная к большой схватке, недвусмысленно одернула младшего союзника. Из Берлина заявили, что выступление Габсбургской монархии несвоевременно; оно может привести к развязыванию мировой войны, которая в данный момент для Германии нежелательна. А поэтому, если Австро-Венгрия ввяжется в конфликт, она не должна рассчитывать на поддержку Германии. Примерно такой же ответ Берхтольд получил и из Рима (222). Этот факт заставил Вену временно отказаться от осуществления задуманных планов.

Тем временем разбитая Болгария запросила мира и обратилась к России с просьбой о посредничестве в ведении мирных переговоров. Открывшаяся 30 июля 1913 г. конференция в Бухаресте стала новым этапом борьбы великих держав за господство на Балканах. Линия российского царизма сводилась к тому, чтобы обеспечить «равновесие сил» в регионе, то есть не допустить усиления какой-либо одной из Балканских стран. Серьезную тревогу в Петербурге вызывали территориальные притязания Румынии и Греции. Российская дипломатия поддерживала требование Болгарии в отношении морского порта Кавалы. Ведь приобретение Кавалы Грецией могло привести к преобладанию этого государства в Эгейском море и быть опасным для интересов ближневосточной политики России (223). Руководители Австро-Венгрии, стремившиеся укрепить свое политическое влияние в Софии, также выступили за передачу Кавалы болгарам. Таким образом, парадоксально, но на мирной конференции два основных противника на Балканах поддерживали одну точку зрения. Французское же правительство, по словам посла в Париже Извольского, в вопросе о Кавале «открыто отделилось» от России и «активно содействовало решению его в пользу Греции» (224). Позиция Парижа диктовалась значительными экономическими интересами Франции, имевшей инструкторов в греческой армии, большие вложения в греческие займы и в табачную монополию в Кавальском округе, а также намерением Франции заполучить стратегическую поддержку кораблей и военно-морских баз Греции против средиземноморского флота Италии, которая в 1912 г. захватила Додеканесские острова. На Бухарестской конференции в вопросе о Кавале итальянцы заняли резкую антигреческую позицию. В то же время германская дипломатия из этого вопроса сделала средство привлечения Греции к Тройственному союзу и поэтому (удивительно, но факт!) солидаризировалась с французской точкой зрения. Британцы, менее заинтересованные в Кавале, после некоторых колебаний тоже примкнули к ней. Все это предопределило окончательный исход дипломатической борьбы за Кавалу в пользу Греции (225).