Город женщин - Гилберт Элизабет. Страница 13

Теперь тебя вряд ли удивит, что с момента своего переезда в «Лили» я и пальцем не пошевелила, чтобы помочь по дому. Я даже ни разу не убирала в квартире, куда меня поселила великодушная Пег. Мне просто не приходило в голову, что надо поучаствовать в уборке. И я ни на секунду не задумалась о том, что нельзя по собственной прихоти держать артистку бурлеска в качестве домашней зверушки.

Сама удивляюсь, как меня не придушили.

Ты наверняка встречала моих ровесников, чье детство и юность пришлись на годы Великой депрессии и чьи семьи, в отличие от моей, познали настоящую нужду. Твой отец – один из них. Но поскольку все вокруг в то время жили бедно, эти дети не видели в своих лишениях ничего необычного; более того, они не воспринимали их как лишения.

Дети, выросшие в те годы, часто говорят: «Мы даже не догадывались, что мы бедняки!»

Так вот, Анджела, у меня все было наоборот: я даже не догадывалась, что богата.

Глава пятая

За неделю у нас с Селией сложилось некое подобие совместного распорядка. Каждый вечер после спектакля она надевала вечернее платье (которое в других кругах сочли бы нижним бельем) и отправлялась в ночь греховодничать и развлекаться. Тем временем я ужинала с Пег, слушала радио, шила, ходила в кино или ложилась спать пораньше, но в глубине души мечтала о более интересных занятиях.

В предутренний час меня будил толчок в плечо и знакомая команда «двигайся». Я двигалась, Селия плюхалась на кровать и занимала все свободное место, отбирая у меня подушку и одеяло. Иногда она сразу проваливалась в сон, иногда начинала спьяну болтать и отключалась на полуслове. Бывало, я просыпалась и обнаруживала, что она держит меня за руку.

По утрам мы вставать не торопились. Селия выкладывала мне все подробности о мужчинах, с которыми встречалась накануне. Они возили ее в Гарлем на танцы. Приглашали на полуночные сеансы в кино. Без очереди проводили в «Парамаунт» на выступление Джина Крупы [8]. Знакомили с Морисом Шевалье [9]. Угощали лобстером «Термидор» и запеченной «Аляской» [10]. (Ради лобстера «Термидор» и запеченной «Аляски» Селия согласилась бы – и соглашалась – на что угодно.) О своих кавалерах она говорила так, будто те ничего для нее не значили, – потому что они на самом деле ничего для нее не значили. Стоило им оплатить счет, как их имена мгновенно улетучивались у нее из памяти. Она пользовалась мужчинами, как пользовалась моими лосьонами и чулками – бесцеремонно и легко.

«Бери, пока дают» – таков был ее девиз.

Что до ее биографии, вскоре я узнала следующее.

Селия родилась в Бронксе, и на самом деле ее звали Мария Тереза Беневенти. Как можно догадаться по имени и фамилии, она была итальянкой. То есть наполовину итальянкой, по отцу. От него она унаследовала блестящие черные волосы и выразительные темные глаза. Светлая кожа и высокий рост достались ей от матери-польки.

В средней школе Селия отучилась всего год: в четырнадцать ей пришлось бросить учебу после скандальной интрижки с другом отца. («Интрижка», вероятно, не самое подходящее слово для описания сексуальных отношений между сорокалетним мужчиной и четырнадцатилетней девочкой, но Селию оно устраивало.) «Интрижка» привела к изгнанию Селии из дома и ее беременности. Возлюбленный поступил по-джентльменски и оплатил ей аборт, после чего не пожелал иметь с ней ничего общего и вернулся к жене и детям. Мария Тереза Беневенти осталась одна-одинешенька и стала пробиваться самостоятельно.

Сначала она устроилась на фабрику-пекарню, владелец которой дал ей работу в обмен на регулярную «полировку сучка» – мне первый раз встретилось такое выражение, и Селия услужливо объяснила, что речь о мастурбации. (И с тех пор, Анджела, стоит мне услышать про «век невинности», у меня перед глазами встает эта картина: Мария Тереза Беневенти, четырнадцати лет, только что после аборта, без крыши над головой, ублажает владельца фабрики, чтобы не лишиться работы и крова. Вот уж точно «старое доброе времечко».)

Вскоре Мария Тереза выяснила, что платные партнерши в дансинге зарабатывают куда больше, чем пекари на конвейере у извращенца. Она сменила имя на Селию Рэй, сняла квартиру с парой других девочек и начала карьеру, которая заключалась в том, чтобы демонстрировать себя миру во имя личного продвижения.

Сначала она работала «партнершей напрокат» в заведении «Медовый месяц» на Седьмой авеню. За полсотни долларов в неделю (плюс чаевые) она позволяла мужчинам лапать ее, потеть и рыдать от одиночества у нее плече. В шестнадцать лет попробовала поучаствовать в конкурсе «Мисс Нью-Йорк», но ее обошла девушка, игравшая в купальнике на вибрафоне. Еще Селия подвизалась фотомоделью и рекламировала всякую всячину от собачьего корма до противогрибковых кремов. Работала натурщицей, за почасовую оплату сдавая свое обнаженное тело художественным школам и отдельным живописцам. Ей не исполнилось еще и восемнадцати, когда она выскочила замуж за саксофониста, с которым познакомилась в «Русской чайной», где недолго работала гардеробщицей. Но браки с саксофонистами – плохая затея, и супружество Селии не стало исключением: в мгновение ока пара распалась.

Вскоре после развода Селия с подругой отправились в Калифорнию, планируя стать кинозвездами. Селия ходила на пробы, но роль со словами ей так и не досталась. («Однажды я изображала труп в криминальном кино, отвалили двадцать пять долларов за день», – с гордостью сообщила она, упомянув название фильма, о котором я никогда не слышала.) Спустя пару лет Селия сообразила, что в Лос-Анджелесе «на каждом перекрестке торчит по четыре девки с фигурами получше моей и без бронксского акцента». Она уехала домой.

По возвращении из Голливуда Селия устроилась артисткой бурлеска в клуб «Аист». Там познакомилась с Глэдис, нашей ведущей солисткой, и та позвала ее в «Лили». К 1940-му, когда я прибыла в Нью-Йорк, Селия работала на тетю Пег уже почти два года – самый продолжительный период стабильности в ее жизни. Театр «Лили» не блистал шиком, с «Аистом» и близко не сравнишь, но Селию все устраивало. Работа непыльная, платят регулярно, владелица женщина, то есть на службе не придется уворачиваться от «похотливого босса с загребущими руками и пальцами-сосисками». К тому же после десяти часов вечера Селия освобождалась. То есть, отплясав смену на подмостках «Лили», она могла до утра преспокойно плясать в ночных клубах – причем частенько ходила в «Аист», но теперь уже в качестве посетительницы.

Одного не понимаю: как столь колоссальный опыт мог достаться девушке, которой, по ее словам, было всего девятнадцать.

К моему изумлению и удовольствию, мы с Селией подружились.

Разумеется, в известной мере Селия ценила меня в качестве девочки на побегушках. Даже тогда, будучи совсем неопытной и юной, я понимала, что она считает меня своей прислугой, но меня это не смущало. (Если ты хоть что-нибудь знаешь о девичьей дружбе, но наверняка в курсе, что одна из двух всегда играет роль девочки на побегушках.) Да, Селия требовала преданного исполнения определенных обязанностей – помассировать ей уставшие ноги, расчесать волосы. Или восклицала: «Ах, Вивви, у меня опять кончились сигареты!», прекрасно зная, что я тут же побегу покупать ей новую пачку. («Какая же ты лапочка, Вивви», – мурлыкала она, засовывая сигареты в карман и даже не думая вернуть мне деньги.)

А еще она грешила тщеславием, причем в таких масштабах, что на ее фоне моя склонность к самолюбованию выглядела детским лепетом. Клянусь, ни до, ни после я не встречала человека, который столько времени проводил перед зеркалом. Селия могла бесконечно любоваться своим отражением, буквально околдованная собственной красотой. Знаю, выглядит так, будто я сгущаю краски, но нет. Клянусь, однажды Селия два часа кряду смотрелась в зеркало, рассуждая, как лучше втирать крем для шеи – снизу вверх или сверху вниз, – чтобы избежать двойного подбородка.