Ассистент - Шаманов Алексей. Страница 106

Я сосредоточил на мгновение мысленный взгляд на полосе берега где-то в районе севернее поселка Листвянка, и несколько километров суши вместе с несколькими деревнями с адским грохотом рухнуло в Байкал. Сейсмографы зафиксируют землетрясение с эпицентром в одиннадцати километрах от оползня. Образовавшийся пролив назовут Провалом…

Я усмехнулся. Удовольствия от содеянного не получил. Угрызений совести не испытал тем паче. Но осознание всемогущества угнетало. Я мог бы уничтожить мир, но зачем? Я мог бы сделать человечество счастливым. Даже против его воли. Что его воля? Фикция! Хаотическое движение разнонаправленных устремлений, в итоге — колыхание горячего воздуха над асфальтом. Скучно. Всемогущество — это скука. Скука и равнодушие. Мне по фиг. Всё. Абсолютно. Я не желаю вмешиваться в дела людей ни с добрыми, ни со злыми намерениями. Впрочем, добро и зло понятия относительные, как и все, созданное людьми на физическом или духовном уровне…

Михаил Татаринов, мой дух-покровитель, назвал меня младенцем. Он не прав. Я — эмбрион. Срединный мир я ощущаю как скорлупу огромного Яйца в гнезде на ветке Вселенской Ели. Не знаю только, на какой ветке — нижней, средней или вершинной? И сколько еще тысячелетий Матери-Хищной Птице надлежит высиживать это Яйцо? И не протухнет ли оно до срока? Будем надеяться — нет…

А время не имеет значения ни для живых, ни для мертвых. Только живые об этом не догадываются, а мертвые не могут сказать. Или не хотят. А может, это им попросту безразлично? Как смерть… Которой нет. Хотя она есть, конечно…

Байкал вскрывался одновременно по всей своей протяженности с севера на юг. Грохот стоял такой, что все население Сибири оглохло на трое суток… Шутка.

Я шел по льдинам и по воде, аки посуху. Я шел в сторону мыса Покойников на материковом берегу Малого моря. Что я там забыл? Не знаю, но именно туда ушли Последний шаман острова Ольхон и Михаил Татаринов, мой мистический предок. Что-то им там было надо… Посмотрим…

ЭПИЛОГ

Четыре рисунка Бориса Кикина

После недельного почти ожидания жена соседа по палате областной клинической больницы наконец не забыла, принесла Борису Кикину стопку серого картона и остро заточенный карандаш.

Картон, конечно, не германский, мелованный, который профану покажется лучшим. Но уж кто-кто, а Борис знал, самый удобный вот такой, серый, графит на него ложится будто сам собой…

Борис взял в руки карандаш и обомлел: «Кохинор»! Да еще «НВ»! Лучше и не придумать для рисования!

Сел, опершись спиной о железную спинку кровати, согнул ноги в коленях и пристроил на них первый лист.

Рука соскучилась по рисованию. Рука дрожала. Дрожала от нетерпения. От…

А что, собственно, он собрался рисовать? Борис не знал. Было желание, огромное, как Вселенная, были, пожалуй, и возможности, но…

Повторить, что ли, цикл о Черных Шаманах, давным-давно укативший в Германию? Нет, повторять не хотелось даже самого себя, хотелось…

Что конкретно, не знал, но пальцы до боли сжали карандаш. Борис закрыл глаза, и рука отправилась в автономное плавание по серому листу. Который даже не лист — океан, на худой конец — море. Священное море. Байкал? Может быть. Он пробуждается от многомесячного зимнего сна. Лед вскрывается на всей его протяженности с севера на юг, от Нижней Ангары до просто Ангары…

Борис знал, так не бывает. Так было.

И среди обломков льдин, по ним, по воде, аки посуху, шел человек, мужчина. Светлые волосы его были взъерошены ветром по имени Сарма. Мужчина был бос, одежда насквозь промокла. Он улыбался. Борис знал, он улыбался и ему в том числе…

Через четверть часа, не прорисовывая деталей, Борис Кикин отбросил первый лист, взял второй. Что будет на нем, опять не знал. Но знал — что-то очень и очень важное. Для кого? А вот это не имело значения. Абсолютно никакого значения не имело…

Женщина сорока с лишним лет с изумрудными глазами и рельефной фигурой шахматного слона. Пепельноволосая зрелая красавица. Она находилась в каком-то светлом, стерильном кабинете возле стола, за которым сидел моложавый мужчина в форменной одежде врача…

Борис не знал ни мужчину, ни женщину, но и они меж собой были едва знакомы.

— Скажите, мадам… — говорил мужчина.

— Мадемуазель, — поправляла женщина, скорее по привычке.

— Извините. Мадемуазель, откуда у вас шрамы на животе и спине?

— После автомобильной аварии, — врала женщина. Она замечала, что в последнее время только этим и занимается — врет и врет…

— Это было сквозное ранение?

— Не знаю.

— Вероятно, все-таки нет, хотя очень похоже. В случае сквозного вы бы скорее всего не выжили, а уж ходить не смогли точно…

Женщина улыбалась.

— Я живая и, как видите, хожу…

— И не только. Вы в положении.

— Этого не может быть. Впрочем… На каком я месяце?

Мужчина сказал, а женщина улыбалась в пространство, провела ладонями по телу от шеи до живота.

— Россия, Сибирь…

— Я слышал, мадемуазель, там холодно и секса нет.

— Ваши сведения устарели, месье, уж поверьте…

— Рожать в сорок четыре года опасно. Когда вы будете делать аборт?

— Я не буду его делать…

И второй лист отброшен, взят третий.

Молодая женщина, красивая, черноволосая, со свежими, сочными формами. Она в загородном доме, может, не на Рублевке, но где-то поблизости. В смысле престижа.

Положив левую руку на округлившийся живот, правой она набирает номер на сотовом телефоне. Набирает и набирает. Она занимается этим день, неделю, месяц, год… Нет, даже девяти месяцев еще не прошло. Это точно. Факт налицо.

«Вызываемый вами абонент сейчас недоступен», — вот что она слышит всякий раз, набрав один и тот же номер. Что ей делать? Адрес она знает лишь визуально, но не ехать же ей на край света — далеко-далеко на Север в особенное пространство, недоступное простым смертным, где растет огромная раскидистая Ель; где ничего живого нет вокруг, только Ель, Небеса и снег, чистый, как отражение Небес; на ветвях Ели — гнезда, в гнездах — яйца, в яйцах — души нерожденных шаманов…

Господи, что за чушь лезет ей в голову? Да и зачем он ей, этот неотесанный провинциал с непомерными амбициями? Все провинциалы неотесанны и амбициозны — закон природы…

Молодая женщина выпивает бокал какого-то сока, не ощущая вкуса, снова кладет руку на округлый живот, а другой набирает номер. Набирает и набирает…

Четвертая картинка: сотовый телефон устаревшей модели, без всяких прибамбасов, на морском дне среди камней и водорослей. Он звонит, звонит, но слышит его одна лишь насквозь прозрачная рыбка голомянка, любимое лакомство привередливого маломорского омуля…

Борис задумался: может ли рыба слышать телефонный звонок? Усмехнулся. Какая, на хрен, разница? Телефон лежит давно. Он испортился и проржавел. Все когда-нибудь ржавеет, даже в самой чистой на планете, дистиллированной воде озера Байкал.

Борис Кикин поставил на мобильнике жирный косой крест, и графитовый кончик карандаша «Кохинор» с хрустом обломился.

алексей шаманов

Художник Андрей Татаринов соглашается принять участие в работе над историческим фильмом, который в окрестностях Байкала готовится снимать международная киногруппа.

В тот момент герой еще не знает, что съемки фильма будут проходить на священном острове Ольхон, где, по преданию, находится могила Чингисхана, и что эта могила, которую веками безуспешно ищут ученые и авантюристы, и окажется целью странной киногруппы.

Он не знает также, что случайное прикосновение к древнему шаманскому бубну запустит в нем, Андрее Татаринове, спавший доселе наследственный механизм обретения мистической силы. Силы, которой когда-то обладали его предки — шаманы.

«В книге… сила любовной страсти без малого не превосходит обретенную героем силу духовную.»