Ассистент - Шаманов Алексей. Страница 41

Кстати, этот фонарь, неважно в какой руке француза, указывал на то, что я до сих пор не забыл классику русской литературы для детей. А один из главных дошкольных бестселлеров, конечно же, «Муха-цокотуха». Кто в детстве не мечтал, подражая маленькому отважному комарику, расправиться с черным пауком-обидчиком? Впрочем, что потом делать с освобожденной, сексуально привлекательной мухой, в пять лет я представлял смутно. Автор произведения, вероятно, тоже. Поэтому они у него плясали и пили чай. Из самовара. Идиоты.

А француз неплохо дрался, честное слово! Орудовал шпагой и фонарем, как самурай двумя мечами. Сплошная мясорубка. Клочки шерсти, отсеченные хвосты и конечности, кровь, образуя порядочную речку, бурным потоком впадает в озеро Байкал…

Мечта корейца или китайца. В итоге — аппетитно освежеванные волчьи тушки. И наш герой у ног девицы. Не прекращая танца живота, она призывно машет рукой, она улыбается маняще.

Далее следует сеанс стриптиза. Жану-Николя на голову поочередно сыплются лифчик, кружевные трусики и повозка, запряженная тремя медведями…

Жану-Николя Конте не пять лет от роду, он знает, что делать дальше.

Мужской стриптиз. Под бравурную музыку советских композиторов храбрый спаситель сбрасывает верхнюю одежду, то есть фуфайку и меховые варежки-верхонки, подходит к уже обнаженной мадемуазель и…

Это какое-то наказание! Изображение испортилось, как всегда, на самом интересном месте. Сначала по экрану пошли цветные полосы, потом на мгновение все наладилось и я увидел два тела, сплетенных в сладострастном поцелуе, но — снова заполосило. А через минуту и сам несуществующий экран окончательно и бесповоротно прекратил свое иррациональное существование. Так и не подсмотрел я, что принято делать у мультяшек в постели, не обогатил свой нищенский сексуальный опыт. А ведь мог перенять какую-нибудь специфическую рисованную позицию… Но — не прокатило. Обидно. Третий глаз мой, наверно, закрылся. Да и первые два не лучше — сами собой закрывались, против воли.

А режиссер перешел к основному.

— Сегодня мы начали работу над заключительными, сибирскими частями. Францию и европейскую часть России отснимем позже. Итак, прибыв в Иркутск, племянник заселяется в гостиницу «Гранд-отель».

— Была такая до самой революции на улице Карла Маркса, — шепотом прокомментировал консультант.

А я улыбнулся, даже спать расхотелось. «Гранд-отель» на Карла Маркса — здорово звучит. Впрочем, почти вся российская глубинка оставила коммунистические имена улицам и площадям. Ждет, вероятно, когда жестянки-указатели проржавеют и отвалятся сами…

— Завтра с утра съемки в конюшне и гостиничном номере, где к главному герою…

Режиссер жестом указал на актера-англичанина, тот поморщился, но промолчал.

— Будет приставать русская проститутка!

Интересное кино. Надо по возможности познакомиться с актрисой. Может, с ней удастся обогатить свой нищенский опыт?

— Потом герой отправляется в дом к золотопромышленнику, дочь которого он спас от смерти…

Ясно, зачем я обдирал забор и раскидывал снег…

— Но золотопромышленник, сам мечтающий о графитных залежах, ценящихся в Европе дороже золота, обманывает спасителя дочери. Он рассказывает доверчивому французу о Черном камне на Ольхоне. Только не уточняет, что это не графит, а неведомый черный минерал, которому приклоняются тамошние шаманисты и к которому нельзя приближаться под страхом смерти…

И тут наконец очухался немец, словно проснулся. В натуралистических подробностях сладострастно объяснил, как он изобразит гибель племянника от шаманского проклятия. Главное, не поскупиться на судороги и живописные корчи крупным планом…

Наступила пауза.

Переводчик перевел дух.

Кто-то из московских осветителей спросил:

— Выходит, что зазря погиб французик?

Режиссер с извинениями обратился к директору Музея декабристов, спросил, захватил ли тот отвергнутый доклад об успешном французе? Овсянников доклада не захватил, но и без него, по памяти дает скороговоркой полную биографию Жан-Пьера Алибера.

После рассказа об успешном предприятии все та же гримерша-москвичка высказала предположение, что эта история вполне тянет на вторую серию.

Переводчик перевел для француза и немца.

Те довольно рассмеялись, потом долго пожимали по очереди руку консультанта, хлопали его по плечам, обнимали. Тот расцвел от столь бурного мужского внимания. Румяное лицо его сменило цвет на закатно-бордовый…

— Все решает продюсер, — подытожил режиссер. — Если сборы будут приемлемыми, то вторую серию о сибирском негоцианте галльского происхождения снимем обязательно!

А я задумался о парадоксах — Жан-Пьер Алибер родился во Франции, выучился у англичан, открыл разработку сибирского графита, поставлял его через Монголию, Китай, два океана и множество морей в Европу на немецкую фабрику, которая делала самые лучшие карандаши того времени…

ГЛАВА 31

Недоступен

Выйдя из гостиницы после необязательного этого сборища, мы с Гришей Сергеевым сперва распрощались с господином Овсянниковым. Он побежал по каким-то своим делам, подпрыгивая, словно мячик. Проводив его взглядом, Гриша набрал на мобильном номер и прокомментировал собственные действия:

— Целый день Стасу звоню, не могу дозвониться, — убрал телефон в карман. — Вот опять он временно недоступен… Ты чем сегодня дальше заниматься собрался?

— Думал, пока светло, на улицу Грязнова зайти, нумерацию и указатели на дома обратно прибить.

— Слушай, — оживился Сергеев, — давай я хозяину дома, где ты забор колотил, бутылку поставлю, он все сам и сделает. А ты со мной до мастерской Стаса дойдешь. Неохота, понимаешь, одному…

То, что я к изготовлению забора непричастен, своему шефу я говорить не стал. А идея с бутылкой мне понравилась. Если честно, я и сам о подобном выверте подумывал. Но идти к Стасу не хотелось. У меня глаза самопроизвольно закрывались, я засыпал на ходу. Третьи сутки на ногах. В глазницы словно песок всыпали. Красные у меня глаза, вероятно, как у кролика. И навыкате. Все три… Я усмехнулся, и Гриша, повернувшись ко мне, недоуменно спросил:

— Ты чего?

— Так, анекдот вспомнил.

Мы уже шли. Было светло, но вот-вот должно было начать смеркаться. Мимо сновали люди по своим каким-то делам. Они считали — важным. Очень-очень.

Мысли мои тоже сновали. Самопроизвольно. Я не имел над их маршрутом контроля, да и не хотел иметь. В данный момент я вообще ничего не хотел. И никого. Ни Жоан Каро, ни Анну Ананьеву. Ни костюмершу-москвичку с мужеподобными формами… Или она была гримершей? Неважно. Не хотел я также встречную даму, безвкусно одетую, и другую — со вкусом… Прохожих было много, и я подумал, что все они, люди, живут, будто бессмертны с рождения. Будто у каждого на банковском счету — по доллару под хорошие проценты. Пройдет сотня-другая лет, и ты — миллионер. Радужная перспектива. Что значит сотня лет для бессмертного? Мелочь!

Они боятся рисковать. Живут, будто на кону нечто важное. А ничего столь уж важного нет на самом деле. Ну что ты можешь потерять в случае фиаско? По максимуму — жизнь. Так она и без того не твоя. Тебе дали ее взаймы, и ее ты при любом раскладе потеряешь. Причем ты подписал договор, не читая. Срок возвращения кредита для тебя тайна. Может, завтра, а может, еще десяток лет кредитор повременит… Но какая, в сущности, разница — когда? Жить надо так, будто умрешь на следующие сутки. Жить, видя ее, костлявую, но и желанную тоже, у себя над левым плечом чуть сзади. Видеть и не бояться. Перемигиваться заговорщицки, глядя поутру в зеркало: «Что, мол, моя хорошая, не пора еще? Не пора… Но если что, ты только скажи, я готов…»

Я всегда готов. И другим советую. Настоятельно.

Хозяин двора на улице Грязнова разбирал забор, который сам и сколотил. Зачем ему два? На предложение бутылки среагировал адекватно, потребовал две. Для приличия поторговавшись, сошлись на одной, но ноль семь литра. Приемлемый компромисс для обеих договаривающихся сторон. Хотя зачем ему водка, ума не приложу. Жители деревянных частных трущоб в центре пьют не водку из магазина, а технический спирт, который стоит раз в пять дешевле. Его тут на каждой короткой улице в трех-четырех точках продают. И милиция об этом, конечно же, знает. Почти в открытую, уроды, торгуют, значит, и ментам пошлину отстегивают с баснословных своих доходов…