Записки странствующей травницы (СИ) - Головач Дарья. Страница 49

А все Горшай, чтоб его моровка затаскала! Сын гончара уже тысячу раз успел проклясть подлого мужиченку, продавшего селян гурьбой словно скотину. А обещал-то сколько — заслушаешься. Сиргай не понимал, как только Совенна терпит такую мразь у себя под дланью. Убивец, именно так про себя называл торгаша парень, раз за разом возвращался в лагерь, привозя с собой все новое «мясо», и неизменно уезжая с кругленькой суммой за пазухой. Паскуда мордварская!

То, что странные, преимущественно чернявые вояки были ненашинскими — Сиргай понял сразу. Не мог объяснить, но что-то выдавало в них «не ту породу» как говорил в свое время староста. Правда Пырло так об господах отзывался, но к этим нелюдям такое тоже было применимо. Нраву дикого, гонору высокого, а уж жестокости обученные, казалось, с малых лет. Понять-то понял, а в чем дело — не смекнул, пока старшие не объяснили. Старшими Сиргай называл про себя тех, кто прибыл в барак до него. Немного их осталось. Шестеро, если не считать Вола. Гнойники всего за несколько дней успели до глазниц добраться. Не переживет богатый некогда хуторчанин эту неделю. Али хворь, али вояки прибьют немочного.

Сиргай приподнял голову, оглядывая лежащие прямо на земляном полу тела. Пленники укрывались кто чем мог, напяливая на себя даже самую ветхую одежонку, остававшуюся от менее удачливых собратьев, которым не посчастливилось пережить эти дни. Шея привычно отозвалась коченелой болью и парень с трудом удержал болезненный стон, кладя голову обратно на поленце. Нельзя сдаваться. Во что бы то не стало, нужно продолжать попытки выбраться обратно на волю. Сын гончара перевернулся лицом к деревянной стенке, вытащил из-под одеяла прочную щепку, которую удалось отковырять несколькими днями ранее, разворошил тюк ветоши у самых досок и принялся расширять лаз наружу. Большая половина работы уже была проделана. Сиргай тешил себя надеждой, что даже сейчас сможет пробраться меж землей и стеной, особенно когда он так отощал. Однако возможность застрять и быть пойманным здорово отрезвляла юношеские мозги. Нет. У него есть только один шанс. Нужно чтобы все прошло гладко. Стискивая зубы, парень продолжал слой за слоем снимать слежавшуюся землю дважды в сутки: утренние часы до всеобщей пробудки и вечерние — после изнуряющей работы.

— Эй, покойнички! — Привычный преувеличенно бодрый голос раздался у дальних дверей. — Вставайте, сучьи дети. Сегодня честь оказана вам великая — нужники надобно выдраить, да поскорей.

Отвешивая смачных пинков поднимающимся, натужно харкающим мужикам, молодой стражник прошелся по бараку, оглядев присутствующих, сплюнул прямо под ноги Сиргаю и, словно телят, погнал всех на выход. На улице пленников посчитали, построили один за другим и под присмотром двух стражников направили к глыбе замка с хищным оскалом из стройных бойниц. Проходя остальные, такие же ветхие бараки, как и свой, парень мельком видел лежащих внутри людей, тех, кому не повезло так же, как и ему.

Сиргай еще ни разу не переступал порога каменной цитадели, выдолбленной прямо в скале. Три круглые дозорные башни разной высоты, опоясывающая двор стена да пару хозяйских пристроек. Внешне обитель мордвар казалась маленькой и словно вдавленной в серые валуны. На самом деле внутри она была едва ли не впятеро больше чем снаружи. Этими знаниями с сыном гончара шепотом делились немногие, успевшие по той или иной причине побывать там. Говорили, в глубине на нижних этажах даже купальни имеются, где круглый год в ямах бурлит горячая вода. Колдунство паскудное, не иначе.

Весь день Сиргай и еще несколько парней вместе провозились в грязи и отходах. «Впору на четвереньки становиться да хрюкать побасовитее — за хряков наверняка сойдем» — такие неказистые шутки хоть как-то позволяли мириться с действительностью. Если шутят мужики — значит есть еще в закромах дух отчаянный, живы еще, значит.

Всего во дворе и окрестностях насчитывалось едва ли пятьдесят вражеских воинов. Еще по приезду из любопытства спросил он у одного невольника, ратником служившего в прежней жизни, правда ли его подсчеты.

— Семьдесят два. — Хмуро отозвался заросший, похожий на медведя Рвач. — Стандартный уклад для захваченной территории. Половина — на патрулях, половина — на подмогу коли чего. Обосновались, гады, здесь знатно.

— Разве территория захваченная? Мы же в горах. — Удивился Сиргай, а затем добавил. — Мордварских горах.

— Оно-то так. Но Вронный Коготь, крепость эта, всегда в наших числилась. Как дозорная. Думаешь, почему она так сохранилась? За все тьма знает сколько лет неужели б не развалилась? Не-ет. Подновляли ее. Какой-никакой гарнизон стоял, дирикарский скорее всего. А сейчас хоть одного дирикарца видел? То-то…

Хороший был мужик… Да не выдержал однажды. Попытался на стражника напасть в сумерках, думал вырваться в потьмах. То ли стражник шибко чутким оказался, то ли оберег какой носил… На Рваче и места-то живого не осталось. Не стали его даже на костер пускать. В назидание остальным пленникам оставили на поживу воронью. Долго еще стая над головами кружила, оглашая округу хриплым карканьем.

Вечером того же дня случилось что-то непонятное, но архиважное для проклятых нелюдей. Сперва, только-только солнце коснулось острых пиков, прискакал взмыленный гонец с сообщением для главного. Высоченный скуластый мордвар аж сбледнул, как поговаривали работающие во дворе пленники, затем все же взял себя в руки и развернул бурную деятельность. Отпущенных было почивать работяг вновь выгнали на стужу, для острастки наградив самых пручающихся плетьми. Надавали указаний, хвативших бы и на неделю работы, да и сами забегали, словно в одно место ужаленные.

— Чай начальство какое на проверку едет. — Высказался в перерыве между тасканием дров Шрот.

Сиргай нахмурился. Ему, уставшему еще днем, на то, чтобы размышлять о причинах внезапной активности мордвар, сил не нашлось. А сейчас вдруг осенило, что над Гнусом, как прозвали начальника замка меж собой работяги, еще кто повыше мог стоять.

— Посмотрим. — Прищурился парень и молча стал накладывать себе охапку.

Секундой спустя его примеру последовал и бывший пекарь, напоследок тяжко вздохнув да проворчав что-то нелицеприятное про нелюдей окаянных.

Путников принимали уже глубокой ночью. Факелов по такому случаю не тушили, как обычно, даже наоборот — понаставили так, что каждый закоулок мерцал неровным желтоватым светом.

Первыми в приглашающе распахнутые ворота влетели двое всадников на черных, как уголь лошадях. Не останавливаясь, проскакали мимо бараков за замковую стену и тут же скрылись в цитадели, пожелав слушать доклад главного уже внутри. Дальше потянулись вереницей разномастное воинство. Потрепало их где-то видимо. На некоторых лошадях сидело по двое всадников. Другие — и вовсе пешие, да еще и с носилками в руках.

— А ну свалите, крысиное отродье! — Один из часовых замахнулся батогом на столпившихся у входа в барак мужиков, заинтересованно вытягивающих шеи в попытках рассмотреть, что творится снаружи. — Ишь, любопытные!

Двери с грохотом закрылись, разом лишая помещение даже скудного света. Сиргай наощупь добрался до своей лежанки, но к делу не приступал. Ждал пока не установится слаженный храп. Сородичам по несчастью парень не доверял. Делить хлеб и кров — это одно, но кто знает в какой момент соплеменник решит выдать тебя да хоть за дополнительную краюху? Не-ет. Шанс только один. Делить его еще с кем-то — значит удачу иметь ровно вполовину меньше.

Вопреки ожиданиям, привычное сопение в бараке не установилось. Даже наоборот. В противоположном углу слышалось какое-то копошение, тихие переговоры. Продолжалось это еще с добрый час, а затем в конце концов темнота откликнулась густым басом:

— Паря, айда наружу выбираться. За…ался я здесь этой гнили толчки чистить. Сваливать надобно.

— Да ты, Дорга, никак совсем умом рехнулся. — Сипло прокаркали откуда-то сбоку. — Али жить надоело?

— Не ропчи, Седой. Думаешь, только сейчас мне это в голову втемяшилось? Мы с парнями план давненько скумекали. Камнями да палицами немного запаслись. Людей только надобно поболее — тогда одолеем мразь зловонную.