Рейс «Ориона» (Рассказы) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 8

ПОЧЕМУ ТАКОЕ ИМЯ?

Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.

— Далеко до моста, — сказал Тимка. — Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезет.

— Попадет, если дома узнают, — засомневался Тоник.

Римма презрительно вытянула губы:

— Мне не попадет.

— Он всегда боится: «Нельзя, не разрешают…» Петька и тот не боится никогда, — проворчал Тимка. — Пойдешь?

Тоник пошел. Уж если маленький Петька, сосед Тоника, не боится, то ничего не поделаешь.

Обходя штабеля мокрого леса и перевернутые лодки, они выбрались к воде. Было начало лета, река разлилась и кое-где подошла вплотную к домам, подмывала заборы. Коричневая от размытого песка и глины, она несла бревна и обрывки плотов.

По середине реки двигалась моторка.

— Везет нам, — сказал Тимка. — Вон Мухин едет. Я его знаю.

— Какой Мухин? Инструктор ДОСААФ? — поинтересовалась Римка.

— Ага. Его брат в нашем классе учится.

Они хором несколько раз позвали Мухина, прежде чем он помахал кепкой и повернул к берегу.

— Как жизнь, рыжие? — приветствовал ребят Мухин. — На ту сторону?

Рыжей была только Римка.

— Сами-то вы красивый? — язвительно спросила она.

— А как же! Поехали.

— Женя, дай маленько порулить, — начал просить Тимка. Ну, дай, Жень!

— На бревна не посади нас, — предупредил Мухин. Тимка заулыбался и стиснул в ладонях рукоятку руля. Все было хорошо. Через несколько минут Тимка развернул лодку против течения и повел ее вдоль плотов, которые тянулись с правого берега.

— Ставь к волне! — закричал вдруг Мухин. Отбрасывая крутые гребни, мимо проходил буксирный катер. Тимка растерялся. Он рванул руль, но не в ту сторону. Лодка ударилась носом о плот. Тоник ничего не успел сообразить. Он сидел впереди и сразу вылетел на плот. Скорость была большой, и Тоник проехал поперек плота, как по громадному ксилофону, пересчитав локтями и коленками каждое бревнышко.

Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:

— Стукнулся, пацан? Ну, садись!

— Ладно, мы отсюда доберемся, — сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка. Тоник сидел на бревнах и всхлипывал. Боль была такой, что он даже не сдерживал слез.

— Разнюнился, ребеночек, — вдруг разозлился Тимка. — Подумаешь, локоть расцарапал.

— Тебе бы так, — заступилась Римка. — Рулевой «Сено-солома»…

— А он хуже девчонки… То-о-онечка, — противно запел Тимка.

Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белесые брови уползали на лоб, губы оттопыривались… Так бы и треснул его.

Тоник повернулся, хромая, перешел на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.

В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И все же мама сразу спросила:

— Что случилось, Тоничек?

— Ничего, — буркнул он.

— Я знаю, — сказал папа, не отрываясь от газеты. — Он подрался с Тимофеем.

Мама покачала головой:

— Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем… — она коротко вздохнула, — без матери растет мальчик. Присмотра почти никакого…

Тоник раздвинул листья фикуса, сел на подоконник и свесил на улицу ноги. В горле у него снова запершило.

— Тимка никогда не дерется.

Папа отложил газету и полез в карман за папиросой.

— Так что же произошло?

— А вот то… Придумали такое имя, что на улице не покажешься. То-о-нечка. Как у девчонки.

— Хорошее имя. Ан-тон.

— Чего хорошего?

— А чего плохого? — Папа отложил незажженную папиросу и задумчиво произнес: — Это имя не так просто придумано. Тут, дружище, целая история.

— Мне не легче, — сказал Тоник, но все-таки обернулся и поглядел украдкой сквозь листья: собирается ли папа рассказывать?

Вот эта история.

Тогда папа учился в институте, и звали его не Сергеем Васильевичем, а Сергеем, Сережей, и даже Сережкой. После второго курса он вместе с товарищами поехал в Красноярский край убирать хлеб на целине.

Папа, то есть Сергей, жил вместе с десятью товарищами в глинобитной мазанке, одиноко белевшей на пологом склоне. Рядом с мазанкой были построены два крытых соломой навеса. Все это называлось: «Полевой стан Кара-Сук».

Больше кругом ничего не было. Только степь и горы. На горах по утрам лежали серые косматые облака, а в степи стояли среди колючей травы горячие от солнца каменные идолы и цвели странные синие ромашки. Среди желтых полей ярко зеленели квадраты хакасских курганов. В светлом небе кружили коршуны. Их распластанные тени скользили по горным склонам.

По ночам ярко горели звезды.

Но однажды из-за горы, похожей на двугорбого верблюда, прилетел сырой ветер, и звезды скрылись за глухими низкими облаками.

В эту ночь Сергей возвращался с соседнего стана. Он ходил туда с поручением бригадира и мог бы там заночевать, но не стал. Утром к ним на ток должны были прийти первые машины с зерном, и Сергей не хотел опаздывать к началу работы.

Он шагал напрямик по степи. Пока совсем не стемнело, Сергей видел знакомые очертания гор и не боялся сбиться с пути. Но сумерки сгущались, и горизонт растаял. А скоро вообще ничего не стало видно, даже свою вытянутую руку. И не было звезд. Только низко над землей в маленьком разрыве туч висела еле заметная хвостатая комета. Но Сергей увидел комету впервые и не мог узнать по ней направление.

Потом исчезла и комета. Глухая темная ночь навалилась, как тяжелая черная вата. Ветер, который летел с северо-запада, не смог победить эту плотную темноту, ослабел и лег спать в сухой траве.

Сергей шел и думал, что заблудиться ночью в степи в сто раз хуже, чем в лесу. В лесу даже на ощупь можно отыскать мох на стволе или наткнуться на муравейник и узнать, где север и юг. А здесь темно и пусто. И тишина. Слышно лишь, как головки каких-то цветов щелкают по голенищам сапог.

Сергей поднялся на невысокий холм и хотел идти дальше, но вдруг увидел в стороне маленький огонек. Он горел неподвижно, словно где-то далеко светилось окошко. Сергей повернул на свет. Он думал, что придется еще много шагать, но через сотню метров подошел к низкой глинобитной мазанке. Огонек был не светом далекого окошка, а пламенем керосиновой лампочки. Она стояла на плоской крыше мазанки, бросая вокруг желтый рассеянный свет.

Дверь была заперта, Сергей постучал в оконце и через несколько секунд услышал топот босых ног. Звякнул крючок, и скрипнули старые шарниры. Мальчик лет десяти или одиннадцати, в большом, до колен, ватнике взглянул снизу вверх на Сергея.

— Заблудились?

— Мне надо на полевой стан Кара-Сук, — сказал Сергей.

У Княжьего кургана? Это правее, километра три отсюда. А вы не здешний?

— Будь я здешний, разве бы я заблудился? — раздраженно заметил Сергей.

— Случается… — Мальчик переступил с ноги на ногу и неожиданно спросил:

— Есть хотите?

— Хочу.

Мальчик скрылся за скрипучей дверью и сразу вернулся с большим куском хлеба и кружкой молока.

— Там совсем темно, — объяснил он, кивая на дверь. — Лучше здесь поесть.

— Ты, что же, один здесь?

— Не… Я с дедом. У нас отара здесь. Совхозные овцы.

— Значит, пастухи?

— Дед мой пастух, а я так… Я на лето к нему приехал. Из Абакана.

Сергей сел в траву, прислонился спиной к стене хибарки и принялся за еду. Мальчик сел рядом.

— Джек, иди сюда! — негромко крикнул он и свистнул. Откуда-то из темноты появился большой лохматый пес. Он обнюхивал сапоги Сергея, лег и стал стучать по земле хвостом.

— А зачем у вас лампа на крыше горит? — спросил Сергей, прожевывая хлеб.