Брат ответит - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 11
Постаралась успокоиться, глубоко подышать. Выпила кофе. А когда выходила из квартиры, нога угодила во что-то склизкое. Дохлая, с размозженной головой крыса. Прямо под дверью.
Завизжала. Вернулась домой, тщательно вымыла обувь. Сменила колготки. Едва пришла на работу, бросилась к Антонине Валерьевне. Та взглянула в ее перепуганное лицо и сразу спросила:
– Дерьмо под дверь подбросили?
– Н-нет. К-крысу, – пробормотала девушка. – А от-ткуда в-вы знаете?
– Какой еще может быть реакция на удачную премьеру! – светски улыбнулась начальница. – Это хейтеры. Всегда оживляются, когда у нас что-то новое и удачное.
– Но кто они? И почему?!
– Можешь в Интернете посмотреть, – хладнокровно отозвалась Антонина Валерьевна. – Сторонники евгеники. Считают, что аутисты позорят и портят нацию. Их сайты закрывают за экстремизм, но они с новых выныривают. На самом деле просто подростки и придурки. Не бойся. Ничего они тебе не сделают.
– Но адрес мой узнали!
– Подумаешь, сложность! Если ты напротив Центра живешь!
– Значит, они следили за мной?!
– Ольга, прекрати истерить, – повысила голос начальница. – И помни простую истину. Если собака лает – она не укусит.
– Вам хорошо, вы смелая… – жалобно произнесла Оля.
Вышла из кабинета начальницы и немедленно позвонила Георгию. Жених только неделю назад уехал в Псков – помощники с руководством столовой не справлялись, – но выслушал ее и обещал примчаться завтра же.
– Ой, Гош, не надо, – смутилась девушка. – Шефиня говорит, они безопасные.
– И что? Даже просто пугать тебя я тоже никому не позволю!
«Какой он хороший! – наполнилось теплом сердце. – Одну только ночь пережить, а завтра Гошик из любого хейтера отбивную сделает».
День выдался суматошный. Родители пациентов то и дело прорывались благодарить, приезжали пропустившие премьеру журналисты, а часов в пять позвонила начальница, триумфальным голосом молвила:
– Главный театр страны на сегодня нам двадцать билетов выделил. На «Баядерку», в партер. Там номинал – пятнадцать тысяч!
– Знаю, – усмехнулась Оля, еще недавно танцевавшая в третьей вариации картины «Тени».
– Штук десять я нужным людям раздам, – деловито произнесла Антонина Валерьевна, – а остальные ты забирай.
– Зачем они мне?
– Артистов своих сводишь.
– Да они не выдержат «Баядерку»! Сложный, длинный балет.
– Ты что, не понимаешь? Они должны сходить.
– Ну, пусть идут с родителями!
– Нет. Тут дело практически политическое. Они должны быть со своим постановщиком. С тобой.
– А что я делать буду, если хотя бы один – в незнакомой обстановке – мне истерику устроит?! Во время спектакля?!
– Брось. Они тебя слушаются.
И повесила трубку.
«Вот мне радость! – сердито думала бывшая балерина. – Еще недавно сама танцевала, а теперь инвалидов выводить. Да еще в партер, всей труппе на смех».
Но спорить с Антониной Валерьевной – в Центре все знали – категорически нельзя. Поэтому Ольга немедленно прекратила занятие по растяжке и побежала составлять список. Надо взять самых спокойных.
Ярик – девушка, конечно, понимала, что подросток в нее влюблен – в число благонадежных не входил. Но она решила рискнуть. Все-таки солист и по натуре обидчивый. Парень обрадовался, но попросил:
– Федя. Не говорить.
– Почему?
Он взглянул жалобно:
– Смеяться.
– Ладно, – улыбнулась она.
Впрочем, обзванивала родственников Ксюша, и что конкретно надо сказать Федору, Ольга уточнить забыла.
Мучиться в метро не пришлось – Центр выделил микроавтобус. Пока ехали, балерина надрывала голос, рассказывала, что нельзя. В конце спича непедагогично пообещала:
– Кто будет блажить – лично врежу. Линейкой по икрам.
Все ее сегодняшние подопечные балетом занимались и болезненный удар знали. Поэтому в театре вели себя поскромнее обычных школьников, что шуршали во время действия фольгой шоколадок и подглядывали в телефоны.
Во втором действии Оля позволила себе расслабиться. Никию танцевала одна из самых неприятных солисток, и когда та после укуса змеи билась в конвульсиях, отставная балерина представляла, что более удачливая соперница по театральным подмосткам умирает в реальности. (А ее собственные танцоры принимали спектакль за правду и дружно всхлипывали.)
В последнем антракте Ольга повела свою команду в парадный зал. Показала ребятам, насколько прихотливо разрисован здесь потолок. Аутисты обожают разглядывать узоры, и воспитательница думала ненадолго отвлечься, самой понаблюдать за толпой.
И вдруг услышала:
– Сдохни, гадина!
Вздрогнула, резко обернулась.
За спиной – молодая, хорошо одетая пара. Девушка в коктейльном платье, парень в костюме. Оба смотрят с удивлением: что, мол, дергаешься?
– Вы что-то сказали? – обратилась Ольга к молодому человеку.
Тот обернулся к своей спутнице, развел руками.
Девица желчно молвила:
– О чем нам с вами говорить?!
И потянула спутника прочь.
Оля растерянно смотрела им вслед. Послышалось? Но парень вдруг на долю секунды обернулся. Резким движением провел ребром ладони по шее – мол, зарежу. И снова ласково склонился к зазнобе.
Балерину начала колотить дрожь. Подошла к своим танцорам, очень фальшиво и бодро спросила:
– Ребята, вы не устали? Третье действие длинное. Может, домой пойдем?
– Нет! Нет! – дружно возмутилась группа.
И снова хлюпала носами, когда Солор безнадежно пытался поймать тень своей погибшей возлюбленной. А Ольга чувствовала, как весь страх, что копился с четырех лет и лишь ненадолго ее отпустил, навалился с новой, сокрушительной силой.
Всю ночь она не спала.
Когда в шесть утра приехал Георгий, чемоданы были уже собраны.
Ольга попросила жениха купить билеты на одиннадцатичасовый «Сапсан» до Питера. Потом позвонила квартирной хозяйке, сказала, что съезжает сегодня. Затем побежала в Центр. К Антонине Валерьевне идти не решилась – оставила заявление Ксюше.
В три пополудни они уже были в Питере. Гулять по Северной столице не стали – сразу пересели на «Ласточку» и отправились в Псков.
Гоша всю дорогу переживал, что Оля испугается его убогого домика, суровой бабушки, трех громадин – борзых собак. Но невеста заверила, что с ним она больше никого и никогда бояться не будет.
Римма
Нет ничего в мире лучше горячего душа. Я включила абсолютный кипяток, но все равно пару минут меня продолжала бить дрожь. А потом – наступила полная эйфория. До чего приятно возлежать после трудного дня под пушистым одеялом на мягких простынях! Ощущать свое тело теплым, чистым и (чего зря скромничать) красивым! Щипать виноград из вазы с фруктами. И смотреть в приглушенном свете торшера трогательный индийский фильм на огромном экране.
Я чувствовала себя великолепно. Фигурант найден, задание выполнено, затраты минимальны. Чего еще можно желать?
Единственно, Ольгин рассказ – о дохлой крысе под дверью, об угрозах – меня слегка взволновал.
Впрочем, чего теперь за нее беспокоиться? Балерина сбежала, находится в семистах километрах от Москвы, под охраной жениха, суровой старухи и трех борзых собак.
Деревню Прасковичи накрыла тьма, но оказалась она не такой черной, как в это же время в Москве. Чувствовалось, что Питер с его белыми ночами неподалеку. Терпеть не могу спать, когда в комнате светло. Я на секунду выпрыгнула из постели, задернула плотные шторы. Теперь все готово к тому, чтобы не выбираться из кровати как минимум ближайшие десять часов. Устала и заслужила. Даже волосы укладывать не буду. Ногти у меня сейчас синие с черной окантовкой, под такой окрас живописный беспорядок на голове очень даже пойдет.
Индийские страсти на экране медленно, но верно нагоняли зевоту, я взяла пульт и никак не могла решить, что делать дальше. Погонять каналы еще или просто выключить телевизор? А может, позвонить Федору? Похвастаться своими успехами? Или пока промолчать? Вернуться в Москву, пригласить в офис и предъявить ему Ольгино письмо?