Отрок. Ближний круг: Ближний круг. Стезя и место. Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений. Страница 24
И «скамейка запасных» у Листвяны довольно длинная – кроме Первака есть еще Вторуша и Третьяк. Так что устранением одного Первака проблема, надо понимать, не решается. Корень всего в Листвяне, но убить ее – убить деда. Старого эта потеря может запросто сломать. Это молодые свыкаются с потерями, их время лечит – образовывающиеся пустоты в душе так или иначе заполняются, а чем старше становишься… М-да. Вот так и убеждаешься на практике в правильности некоторых положений теории: из двух равнозначных рациональных решений надо выбирать наиболее нравственное, а из нравственных альтернатив – самую рациональную. Как бы странно это ни выглядело, но правильный с точки зрения нравственности выбор рано или поздно обязательно оказывается и самым рациональным, только не всегда это бывает очевидным в момент принятия решения.
Значит, Листвяну не трогать? В конце концов, а почему я решил, что все обстоит именно так, как я думаю? Доказательств-то никаких, одни предположения, причем на основе представлений человека конца XX столетия, насмотревшегося всяческого дерьма и склонного всегда предполагать худшее».
– Здрав будь, старшина! Звал? – голос Дмитрия настолько неожиданно оторвал Мишку от размышлений, что тот даже вздрогнул. – Чего это тебя то к лекарке, то обратно таскают? Что-то неладно?
– Все хорошо, Мить, видишь, уже обоими глазами смотрю. Проходи, садись. Как там ребята? Раненых навещал?
Ответить Дмитрий не успел: раздался удар собачьих лап о дверь, и в горницу вбежала заметно подросшая Сестренка. Покрутилась возле Митькиных ног и улеглась под лавкой, вывалив на сторону язык и радостно поглядывая на хозяина.
– Вчера прибежала, – объяснил Дмитрий, смущенно разведя руками. – И как выбралась-то? Я же ее запер, когда в Ратное уезжали. Не стерпела… Я ее первый раз одну оставил.
«И я Чифа с собой в Туров не взял, а потом…»
– Ничего, Мить, пускай с нами побудет. Так ты раненых сегодня проведывал?
– А как же? Все поправляются, только Роська пока плох и Гриша…
– Да, Гриша. Вторая потеря у нас, а сколько еще будет?
– А что такое? – Дмитрий сразу же подобрался. – Чего-то еще ждешь?
– Нет, но мы же не на поваров учимся, на воинов. Когда-то что-то обязательно будет.
– Уже чуть было не было, – непонятно отозвался Дмитрий и тут же пояснил: – В тот день, когда тебя к лекарке увезли, Сучка чуть было опять не отметелили.
– Как это? Кто?
– Да все те же, – Дмитрий повел головой в сторону двери, словно прямо за ней и притаились недоброжелатели плотницкого старшины. – Сучок прямо от тебя к Алене поперся, а его там уже трое поджидали. Слава богу, Демьян второй десяток с водопоя вел, как раз мимо проезжали.
– И что?
– А ничего! Ратники было поорали, чтобы убирался, но ты же Демку знаешь – сидит в седле молча и смотрит в упор. Ладно бы один, а то же с десятком, и у всех самострелы. Ратники ругаются, а он смотрит молча, только рот кривится. Ну, ты же знаешь, как это у него.
Мишка знал. После тяжелого ранения на дороге из Княжьего погоста характер у Демьяна сильно изменился. Стал он каким-то мрачно-самоуглубленным, совершенно непохожим на шустрого и говорливого Кузьку. За прошедшие три месяца Мишка ни разу не видел двоюродного брата смеющимся или просто улыбающимся, только иногда лицо Демьяна кривилось в мрачной ухмылке на манер киношного злодея. После расправы с заговорщиками подобная ухмылка одного из младших Лисовинов, возглавляющего десяток стрелков, не могла не произвести на мужиков соответствующего впечатления.
– Ну и чем все кончилось?
– Тетка Алена на шум высунулась да и погнала всех, и Сучка тоже. Мужики ушли, но на прощание пообещали Сучка охолостить, а щенков лисовиновских всех в Пивени утопить.
– А Сучок?
– А! – Дмитрий раздраженно махнул рукой. – Набурчал на ребят, что не в свое дело лезут, сам, мол, справился бы, а потом подпрыгнул, зацепился топором за верх забора, и – к Алене во двор. Я на всякий случай ребятам запретил с подворья выходить. Мало ли что…
– Правильно сделал. Вообще, пора нам на базу возвращаться да на новое место переезжать.
– Да хоть сейчас. А тебя в телеге не растрясет?
– Я позже подъеду. Ты узнай, как там у отца Михаила со здоровьем. Как только он сможет, мы его на ладье в крепость перевезем, чтобы постройки освятил, и я с ним приеду. А ты вели все к переезду готовить. Никифор много чего привез, так мы это все на ладью погрузим да за два-три захода все в крепость и переправим.
– Сделаем, – Дмитрий согласно кивнул, потом, воровато оглянувшись на дверь, спросил, понизив голос. – Слушай, Минь, а правда, что к нам в школу скоро девок привезут?
– Митька! Ну ты прямо как Сучок!
– А что, спросить нельзя?
Дверь в горницу раскрылась, и в дверном проеме возникла фигура самого младшего из Лисовинов – Сеньки. Вид у него был весьма потрепанный: рубаха в земле, разбитая губа распухала прямо на глазах, костяшки пальцев ободраны, однако обратился он к Мишке весьма воинственно.
– Минь! Вели Кузьме мне мой кинжал дать, я Приблуду зарежу!
Мишка покопался в памяти и вспомнил, что Приблудой звали сына одного из обозников, уродившегося, как принято говорить, «ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца». Был он, не в пример родителям, крепок телом и обещал вырасти во вполне пригодного к строевой службе парня. Ратнинские кумушки, разумеется, вынесли приговор: мамаша на стороне нагуляла, а к мальчишке прилипла кличка Приблуда. Был Приблуда примерно на год старше Сеньки, и конфликт, судя по виду и словам младшего Мишкиного брата, возник серьезный.
Пока Мишка осмысливал ситуацию, Дмитрий занялся воспитанием «молодой смены»:
– Урядник Семен! Доложить, как положено!
– Слушаюсь, господин старший урядник! – браво отозвался Сенька. – Господин старшина, дозволь обратиться? Урядник Семен!
– Слушаю тебя, урядник Семен.
– Приблуда приперся и говорит: «Теперь я у вас урядником буду, слушайте все меня!»
– А ты?
– А я ему в морду!
– И?..
– А он мне… – Сенька потупился, утратив воинственный вид, и стало заметно, что пацан с трудом сдерживает слезы. – А он мне еще сильнее…
– Дальше!
– Я к Кузьме пошел, а он мне кинжал не дает. Я хотел тогда на кухне ножик взять, а меня тряпкой… – слезы все-таки прорвались наружу, и Сенька, хлюпнув носом, принялся утираться рукавом. – Я Приблуду все равно прибью, ты меня урядником назначил, а он…
– Если ты сам в урядниках удержаться не можешь, то никакое назначение тебя не спасет! – Мишка постарался придать своему голосу как можно больше строгости. – Урядник означает, что ты более сильный, более умный и более умелый, чем любой из твоих подчиненных. Если тебя кто-то сумел прогнать, то подчиняться тебе не будут!
– Так я и хочу… кинжалом!
– У Приблуды нож есть?
– Нет.
– Значит, и ты без него обходись!
– Так он же сильнее!
– А ты палкой! Зубами, ногтями, чем хочешь! Чужой человек пришел к нам на подворье и распоряжается, как у себя дома! Ты что, не знаешь, как Лисовины на такое отвечают? Или ты урядник, или никто – даже не Лисовин. Иди и притащи этого Приблуду сюда. Я хочу видеть, что не ошибся, назначая тебя десятником.
– Так это… А кочергой можно?
– Кочерга не оружие, – Мишка с трудом сдержал улыбку. – Твой противник безоружен, не хватайся за оружие и ты. В остальном – твоя воля, мы его к себе не звали, сам пришел. Исполнять!
– Слушаюсь, господин старшина!
Семен испарился – как не было.
– Мить, сходи глянь, как бы не убил ненароком – кочерга все-таки… И объясни мелкоте, что своего урядника в обиду давать нельзя. Построже так.
– Сейчас я им объясню, – зловещим тоном, но улыбаясь, пообещал Дмитрий. – Я им так объясню…
Мишка с улыбкой проводил взглядом Дмитрия и неотступно следующую за ним Сестренку. Когда-то, в середине пятидесятых годов, Мишка сам в аналогичной ситуации услыхал от своего отца примерно те же слова, какие он сейчас сказал Сеньке. После Великой Отечественной прошло чуть больше десяти лет, и фронтовики были не согбенными старцами, а крутыми молодыми мужиками, которым сам черт был не брат. Милицию при появлении хулиганов тогда не звали, разве что «скорую помощь», а молодые балбесы опасались хамить старшим – можно было так нарваться, что не дай бог. Естественно, что отец, ушедший на фронт добровольцем в семнадцать лет и закончивший войну в Австрии, ничего другого своему сыну сказать не мог – просто и в голову не пришло бы.