Надежда сильнее страха (СИ) - "Rabbit hearted girl". Страница 58

— Это нормально. Такое бывает. Я и сама видела подобное не один раз, ещё там, дома, — говорю я, слегка приобнимая его. — Ты просто пытаешься таким образом сбежать от бесконечных переживаний.

— Знаешь, если бы я мог ещё хоть с кем-то об этом поговорить, кроме тебя…

— А Гейл? Или ты думаешь, что он не поймёт? — Рори, молча, качает головой.

— Дело не в том, что он не поймёт. Знаешь, иногда мне кажется, что я его тоже потерял, — я подвигаюсь поближе. Что он имеет в виду? — Такое ощущение, точно вся эта борьба, эта ненависть — единственное, что его держит тут.

Какое-то время мы сидим молча, только лампы противно дребезжат на потолке.

— Когда пойдём к Плутарху? Можем хоть сегодня.

— Хорошо. Я только закончу с уборкой, — разговор явно свернул не туда куда нужно. Хотелось его чем-то приободрить, а вышло ещё хуже. Я поспешно проверяю ряды лекарств и возвращаюсь к вороху пыли на нижних полках…

***

Яркие вспышки. Камеры двигаются из одного угла комнаты в другой. Откуда-то звучит тяжёлая пафосная музыка — видимо, чтобы настроение у всех было подобающее. Китнисс стоит посреди всего этого безумия в странном чёрно-белом костюме среди картонных руин какого-то города, прикрытого лёгким слоем искусственного тумана, и совершенно не пытается скрыть свою кислую мину.

— Ещё один дубль, миссис Мелларк, — доносится чей-то голос. Наконец, я различаю фигуру Хевенсби, укрывшегося в полумраке и, судя по всему, уже ненавидящего ту секунду своей жизни, когда он решил, что Китнисс — хорошая актриса. Актриса, может, и хорошая, но крайне упрямая. Музыка начинает играть по новому кругу. Китнисс делает шаг вперёд и, воздев руки куда-то наверх, сбивающимся (явно, что нарочно) голосом кричит людям Панема, чтобы они вставали на бой с Капитолием.

— Кто писал текст? Звучит ужасно, — шепчу я.

— Может, она импровизирует? Когда я был тут утром, она их призывала чуть по-другому.

Невидимый оркестр снова замолкает, потому что сестра в «патриотическом порыве» случайно растоптала реквизит.

— Да, Китнисс, — задумчиво бормочет бывший Распорядитель, — что-то вы сегодня явно не в форме.

— Такими методами в неё я никогда и не приду, — ворчит она, слезая со сцены. — О, кажется, у нас гости.

— Юная мисс Эвердин, — улыбаясь, замечает нас Плутарх, — добро пожаловать, — я подхожу к нему ближе и подаю руку в ответ.

— Я смотрю, эти браслеты приобретают популярность, — подходит к нам сестра. — Как первый рабочий день?

— Немного пыльно, — улыбаюсь я, хотя меня немного настораживает то, как она скачет от темы к теме.

— Мистер Хевенсби, мы пришли поговорить по поводу дистриктов, — напоминает о себе до этого затаившийся Рори.

— Ну, кажется, у нас сейчас начался перерыв, — говорит он, бросив взгляд на Китнисс, ушедшую в тёмный угол. — Вы можете пойти отдохнуть, — кричит он съёмочной группе. — О чём вы хотели поговорить?

— Расскажите, что было в дистриктах во время наших Игр, — шепчу я.

— Понятно. Располагайтесь. Китнисс, не хотите ли присоединиться к нам? — сестра с напускной неохотой идёт к нам. Мы усаживаемся на складные кресла, расставленные тут, видимо, для актёров и помощников.

— Это правда, что после того, как на нас напали профи, в Шестом произошло восстание?

— Да. Ничего удивительного. Люди увидели твою брошь, да и вся ситуация в целом…

— Просто Рори пытается меня убедить в том, что это я тому причиной.

— Возможно. В конце концов, громили они склады, именно напевая ту же песню, что и ты в эфире.

— Но о ней мне напомнила Китнисс. Если бы не ты, — обращаюсь я уже непосредственно к ней, — я бы и не вспомнила о ней.

— Я тогда сделала это без какой-либо затеи. Просто вспомнилась, — говорит она, пожимая плечами. — А потом я поняла, что возможно, она сможет нам помочь. Ведь в Тёмные времена работала же.

— Тут идея не в том, чтобы выставить всё это, если позволите, как можно элегантнее и эстетичнее, — вмешивается Плутарх. — Подобного рода песни, вещи, вроде вашей сойки, были своего рода знаком, признаком того, что вы относитесь к определённой категории людей. Вы просто дали им знак, что вы — свои. Что вы с ними.

— Вы вчера вечером что-то сказали о прошлых восстаниях. Значит, подобное — уже не впервые? — спрашивает Рори.

— Конечно же. Бывали и мелкие, само собой. И пару раз они почти переросли в мощные восстания. Но их быстро подавили, забыли, стёрли из памяти. Они не просто убивали непокорных, нет. Они уверяли людей, особенно молодёжь, те, кто был слишком мал, чтобы видеть всё самому, что этого не было. Обычно детей мятежников, оставшихся сиротами. Их отдавали в семьи, поддерживающие Капитолий, иногда даже перевозили в более спокойные в этом плане дистрикты. Ну, а тех, кто был чуть постарше — конечно же «случайно» отправляли на Игры.

— Значит, мы не первые такие, — шепчет Рори.

— Первые десятилетия после Тёмных времён, так было всё время. Пока буквально не перебили всех потенциально опасных. Первые игры показывают крайне редко. Может, раз в десять лет. Чтобы зрители не возмущались и не заподозрили чего. Да и в крайне сокращённом виде. Ссылаются на плохую сохранность материала. Иногда дети отказывались убивать друг друга, как вы с Питом, — указывает он на Китнисс, — иногда — открытым текстом угрожали Капитолию. Причём, не только на Арене. Били интервьюёров, обслуживающий персонал. Даже почти смогли организовать крошечную попытку покушения на Президента — тот решил, что ничего с ним страшного не случится, если он сам поприсутствует на Интервью и посидит рядом со сценой. Я много времени провёл в Капитолийских архивах, под предлогом «поиска вдохновения и избегания повторений». Например, Жатву на Вторые Игры пришлось проводить дважды: половина трибутов покончила с собой, сбросившись с крыши. Именно тогда они и поняли, что если уж они строят высотку, то уж лучше предусмотрительно огородить её специальным полем. А ещё лучше расселить детей из разных дистриктов на разные этажи, чтобы они ещё ненароком не договорились до бунта.

— Плутарх, поменьше цинизма, — фыркает Китнисс. — Всё же о людях говорите.

— Простите, издержки профессии и долгой жизни в Капитолии, — хмуро смотрит на нас он. — Когда каждый день видишь чьи-то смерти, со временем уже просто перестаёшь расценивать это как что-то ненормальное. Знаете, после всех этих поисков, — после небольшой паузы продолжает Плутарх, — становится вполне очевидной основная причина того, почему все прошлые восстания были неудачными. У них не было лидеров, дистрикты не общались друг с другом. Сейчас же всё проще. У нас уже есть те, кто заслужил внимание и доверие народа. А связь можно поддерживать, хоть и односторонне.

— Вы сейчас об этих агитационных роликах? — уточняю я.

— Раз Капитолий заставляет всех смотреть телевиденье, то почему бы и не использовать его для своих целей? Вряд ли они обрубят вещание: уж слишком привыкли использовать его для своих целей.

— Значит, вы хотите пробиться в их вещание? — спрашивает Рори.

— Попробуем, — пожимает плечами Плутарх. — Прибывшие учёные уже работают над этим. Осталось только добыть материал, — бросает взгляд он на Китнисс.

— Мне казалось, что сейчас важнее было бы рассказать людям о том, что они — живы, — Китнисс недовольно скрещивает руки. — Они будут знать, что раз мы спасли их — то поможем и им, а уж мои кривляния для них — дело второстепенное.

— Мы можем попробовать, может, даже сегодня. Всё равно материал нужен на всякий случай. Как вариант, мы хотели сделать видео о Тёмных временах, да и вообще временах до Панема. Правда, Коин не слишком одобряет эту идею. Ей кажется, что это никакой пользы не принесёт. Я же считаю, что людям важно знать о том, что было. Тем более что вся эта информация столетиями пылилась в архивах.

— Вы хотите сказать, вы находили информацию о том, что было до Панема? — удивлённо поднимает бровь Китнисс.