Альтернативный обмен (СИ) - Тимофеев Владимир. Страница 5

— Так что, Борис Маркович, поможете?

Кацнельсон с немалым трудом оторвался от созерцания попавшего ему в руки сокровища. Убрал лупу. Почесал за ухом. Вздохнул.

— Ну не знаю, не знаю. Попробовать, конечно, можно. Результат, правда, не гарантирую — задача уж больно муда… э-э… мудреная. Подходи через недельку.

— Борис Маркович. Тут быстро надо. Время горит.

— Чёрт, Вася. Ну что за одесские номера? Прямо вот сразу так вынь, да положь. Я же не фокусник. Посоветоваться кое с кем надо, обдумать… Ну, ладно, ладно, — остановил конструктор открывшего рот бригадира. — Вопрос я решу. Есть у меня знакомые в Вышке (ВШЭ — Высшая Школа Экономики) — помогут. Два дня тебя как? Устроят?… Тогда вперёд, держим хвост пистолетом…

Два дня пролетели для Василия Ивановича как один миг. Борис Маркович не обманул ожиданий и в назначенный срок честно передал ему сложенную в большой конверт стопку листов. Первый лист украшал заголовок «Проблемы и возможные пути осуществления приватизации общественной собственности в крупном индустриально развитом государстве».

— Да, интересно девки пляшут, — почесал я затылок. — Мужики что, решили развести Чумайса на бабки?

— Ха! Развести? Да нет, все не так просто, — Шурик осклабился, отхлебнул из остывшей чашки и продолжил рассказ.

2. «Оптимистическая трагедия» (история, рассказанная Александром Синицыным)

Николай Серафимович Барабаш смотрел на полученный от Бойко увесистый бумажный пакет и размышлял.

«Странный он какой-то, Василий. Сначала статуэтку фарфоровую прислал — красивая, зараза. Теперь вот план хитрый придумал, как мне охмурить какого-то дятла. Неужели и вправду думает, что мне это надо? Искать непонятного Чумайса, бумажки ему отдавать. Да даже если и станет пацан большой шишкой, так что с того? На кой хрен мне к нему прислоняться? Проживу как-нибудь, не пропаду. А вот Ваське точно нужно помочь … Бляха-муха! Сделаю-ка я из него миллионера, или, как там у них? Во, олигарха! А чо? Заслужил. Мужик он что надо, правильный мужик, работящий, честный, не жлоб какой. Найду, блин, этого чумайса-чмумайса, всучу ему хрень в конверте да раскручу на обещание. Пусть Иванычу поможет… лет через тридцать. Бумагу какую подпишет и всё — никуда не денется. Как бы только найти его, гражданина этого, и объяснить всё толково и грамотно?.. Ага. Дядя Женя! Вот с кем надо бы посоветоваться — точняк, не откажет. Тем более фарфор он коллекционирует — тут Васькина безделушка старинная и пригодится».

С этими мыслями сантехник весело подбросил в руке толстый конверт, ухмыльнулся и, достав из сумки подаренную приятелем статуэтку, направился прямиком в кабинет Евгения Захаровича Винарского, инженера по технике безопасности …

— Дядь Жень, к вам можно? — поинтересовался Николай, просунув голову в приоткрытую дверь.

— А, Коленька. Заходи, заходи, дорогой, — Евгений Захарович отложил газету и, сняв с носа очки, приветливо улыбнулся вошедшему. — Как сам? Как батя? Не скучает по родному заводу? Да ты заходи, присаживайся. Не маячь как три тополя на Плющихе.

— А чего батя? Здоров как бык. Пятый год на пенсии, а руку мне вбок выворачивает пять из пяти.

— Да-а, Макарыч — он такой… — мечтательно протянул дядя Женя и, прикрыв глаза, с грустью продолжил. — А меня ведь, Коля, в этом году тоже того… на пенсию отправляют. Летит время, летит…

— Это точно, — подтвердил Николай, вздохнув в унисон Захарычу. В воздухе повисло молчание, наполненное горечью воспоминаний и мыслей о будущем. Сантехнику стало немного неловко, но он продолжал тихо сидеть на стуле.

— Ох, ты же хотел чего-то? — встрепенулся Винарский.

— Ну да. Дело у меня к вам одно. Важное, — проговорил Барабаш и выставил на стол статуэтку.

Евгений Захарович обошёл стол, вновь нацепил на нос очки и внимательно осмотрел, чуть ли не обнюхал фигурку со всех сторон. Затем инженер покачал головой и вернулся на место.

— Занимательная вещица. Ломоносовский завод… или Гарднер. Ну-ка, дай-ка ещё разок глянем, — Винарский перегнулся через стол и, осторожно взяв статуэтку, заново ее изучил. — Да, всё-таки Гарднер. Девятнадцатый век, первая четверть.

— Ценная? — с надеждой спросил Николай.

— Ты хочешь, чтобы я ее оценил? — приподнял бровь дядя Женя. — Боюсь, Николай, моей компетенции тут недостаточно. Но вещь, безусловно, редкая. И дорогая конечно.

— Да нет, я же ее не продавать собираюсь, — отмахнулся Барабаш. — Это подарок. Вам, Евгений Захарович.

— Что-о?! Мне? — Евгений Захарович изумленно посмотрел на Николая, словно бы увидел перед собой не сына старого друга, а ожившую статую коня Юрия Долгорукого. — Ты знаешь, Коля… мне ведь нечего дать взамен. У меня же ничего подобного… ну, такого, чтобы как это…

— Да нет, ну вы что, дядь Жень, не надо мне ничего. Просьбочка только одна. Малюсенькая.

— Ты, Коль, до инфаркта не доводи старика, — пробормотал пожилой инженер, приложив руку к груди. — А то ведь, не знай я тебя столько лет, подумал бы, ты мне сейчас убить кого-то предложишь. Поверь, Коля, за водоноску эту кое-кто действительно может… живого человека уконтропупить.

— Да вы что, как можно, я же не живодер какой! — возмущенно фыркнул Николай Серафимович. — Просто мы с мужиками поспорили, ну и… Короче, проигрался я в пух и прах, и теперь надо мне разыграть одного гражданина. Нет-нет, — сантехник протестующе замахал руками, — никакого хулиганства, обычная шутка.

— Точно шутка? Тогда рассказывай.

— В общем, в Ленинград надо съездить. Там один товарищ работает. В институте… черт, как там его… а, вот. В инженерно-экономическом институте. Звать его Чумайс Анатолий Борисович. Морда у него хитрая, а сам рыжий, как этот, — Барабаш прищелкнул пальцами, вспоминая героя мультфильма, — во, Антошка. Всучить ему надо кое-какие бумажки. По слухам, за них он маму родную продаст, а заодно папу и телевизор цветной. А в благодарность надо его попросить, чтобы бумагу одну подписал, отдам, мол, за это, как только разбогатею, миллион или два.

— Н-да? А если не разбогатеет, тогда что?

— Разбогатеет железно. Зуб даю.

— Ну, тогда лучше не миллион просить, а другое. Мало ли что, реформа там денежная, к примеру, и все — тю-тю миллион. Давай-ка мы с тобой пропишем… хм… ты знаешь, мне даже самому интересно стало. В общем, подумать тут надо денек-другой.

— Конечно, Евгений Захарович, думайте. Только побыстрей, если можно. Мне мужики пять дней всего дали.

— Экий ты шустрый, Коля. Расписка на миллион — это не фунт изюма. Думаю, пошлет меня твой Чумайс чёрт-те куда.

— Не, не пошлет. Вы в расписку условие поставьте, что миллионы свои он отдаст, только когда Советский Союз развалится.

— О как! Да-а, с таким условием я бы и сам любую фигню подписал не задумываясь, — засмеялся дядя Женя. — Вот это точно фантастика. Ну надо же, придумал… Советский Союз… Давай сюда свой пакет и это… Расписку на кого писать будем? На тебя?

— Нет, на Бойко Василия Ивановича…

Через четыре дня Винарский отловил Барабаша возле курилки и вручил ему желтоватый листок, исписанный с обеих сторон.

— Вот, Коля, держи. Всё, как обещал.

Николай вгляделся в строчки и удовлетворенно хмыкнул. «…Обещаю выплатить Бойко Василию Ивановичу денежную сумму, эквивалентную стоимости 2 (двух) тонн золота пробы 999 в дензнаках, имеющих хождение на момент исполнения обязательства…».

— Ну, ты молоток, дядя Женя. Я бы так никогда не придумал.

— Да ерунда это всё, — Евгений Захарович как-то невесело усмехнулся, затем открыл рот, вроде бы собираясь что-то сказать, но внезапно махнул рукой и, неловко сгорбившись, пошел прочь по длинному коридору. Николай недоуменно посмотрел ему вслед, однако мысль об удачно исполненной авантюре вновь привела разум сантехника в счастливо-восторженное состояние.

Переправив ценную расписку в будущее, Барабаш весь день ходил окрыленный и даже на вызовы прибегал секунда в секунду. С шутками и прибаутками менял сгоны, наворачивал на проржавевшие резьбы лён, крутил контргайки. Ему жали руку, хлопали по плечу. Конторские дамы многозначительно подмигивали веселому сантехнику и приглашали на посиделки с чаем. Николай бесхитростно улыбался в ответ и отнекивался — работы невпроворот, не до чаю. «Как же, однако, просто быть счастливым», — такая вот радостная и незатейливая мысль сопровождала его весь этот длинный и суматошный день.