Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 40

«Есть в ней какая-то загадка, — частенько думалось Жеану. — Странная, противоречивая, необузданная. Но такая искренняя, такая сердечная, как ни единая душа в Христовом воинстве! Многие этого не понимают, а я — понимаю… только не до конца.

А Рожер — оруженосец как оруженосец! Ничего особенного! Он не заслуживает таких почестей».

Жеан презрительно фыркнул и тяжело опустился на бок, простонав от боли в продырявленном плече. Он засыпал, попутно размышляя лишь о Кьяре, её дальнейшей участи и едва ли вспоминая о том, какое чудовищное испытание ожидает крестоносцев впереди. Необычайный образ Кьяры невольно заслонил собою всё на свете.

«Только монахиня войны!» — последний раз мысленно повторил он и погрузился в здоровый ночной сон.

========== 4 часть “Анатолия”, глава XIII “Воспоминание. Милость для шиита” ==========

Холодеющее осеннее солнце ещё не взошло, когда Жеан, потянувшись и сладко зевнув, вышел из шатра. Глубокая рана в плече по-прежнему давала о себе знать, однако по прошествии трёх месяцев боль перестала быть такой резкой и разрывающей, гной почти не сочился, он мог почти беспрепятственно работать левой рукой и возвратился к боевым упражнениям. Битва при Дорилее унесла четыре тысячи христианских жизней. Немало бойцов скончалось от заражения крови, многие остались калеками и были отосланы по домам, как тягостная обуза: Жеан не хотел думать о том, что ожидало несчастных по дороге, кишащей разбойниками и фанатиками. Если бы не усердие Луизы, он бы очутился среди них…

«Подготовка к битве, битва да подготовка к следующей битве», — с досадой размышлял Жеан. Порой ему казалось, будто жизнь воина — сродни серой и однообразной жизни послушника, с разницей лишь в том, что в любой момент может оборваться.

— Пио… Рыцарь-монах… Моя последняя связь с прошлой жизнью… ты слышишь меня? — дрожащим голосом пролепетал Жеан, чувствуя, как к его горлу подступают горестные рыдания.

С тех пор как молодой рыцарь отошёл в мир вечного наслаждения, Жеан стал сам не свой. Он не помнил, когда последний раз был действительно счастлив, даже шумная отрада победы в борьбе за Никею, что заглушила на какое-то время щемящую тоску, обуявшую Жеана, быстро улетучилась, не оставив после себя даже прозрачного отпечатка. Глубокая же печаль упорно продолжала душить его в своих болезненных объятиях. Юноше не переставало казаться, будто это он, он и только он, он и его предательская нерасторопность, виновны в смерти Пио, что ещё сильнее отягощало ранимую душу. Несомненно, за это чудовищное прегрешение Жеану ещё предстоит расплатиться на Божьем суде.

Жеан был готов к этому.

«Почему я не предпринял даже жалкой попытки предотвратить эту потерю? Почему не бросился на подмогу, как истинный оруженосец? Вместе мы бы одолели неприятеля! Предатель! Убийца! Иродиан!» — мысленно корил себя Жеан, петляя между шатрами к окраине лагеря.

Живот его мучительно сводило от голода. Со вчерашнего дня во рту Жеана не было даже маковой росинки.

Углубившись в негустую рощицу, Жеан уселся под туей и с тоской устремил взгляд на небо, окрасившееся лилово-красноватыми пятнами рассвета. Насколько он помнил, все радости, выпавшие на его долю, были скоротечны, тогда же как печали — длительны и почти не отвергаемы. Это удручало Жеана ещё пуще. Тоскливые воспоминания о Сан-Джермано, одно за другим, находили на него, и Жеан решил, что к этому толкает именно рощица: ароматы хвои, по-осеннему влажной земли, трели дроздов и частые постукивания дятла — всё напоминало о сицилийских лесах. Лучше бы крестоносцы разбили лагерь на пустынной равнине, где лишь жухлые колючки да рычащие шакалы!..

«Эй, монашек, чего это ты тут сидишь?»

Жеан вздрогнул и обернулся на голос. За ним стоял заспанный Ян, без военного облачения и со всклокоченными волосами.

— Ты ел? — тут же добавил он, не дожидаясь ответа.

Жеан отрицательно покачал головой.

— А я вот хлебца принёс, да с сырком. Будешь? — Ян выудил из-за пазухи чёрствую ржаную лепёшку, при виде которой рот у Жеана мгновенно переполнился слюной.

— Это откуда у тебя?

— Да так… позаимствовал у одного белобрысого басурманина с гадким акцентом. Почём тебе, впрочем, знать, как его зовут? — насмешливо фыркнул Ян, присаживаясь рядом с Жеаном.

— Так, выходит, эта лепёшка — ворованная? Ну уж нет, не нужно мне таких почестей, — сурово произнёс Жеан, отодвигаясь от Яна, чтобы ненароком не вгрызться в хлебную мякоть, тем самым став причастным к богопротивному деянию.

— Ну ты и дура-а-ак! — изумлённо протянул Ян, доставая из-за пазухи сыр, и глаза его превратились в два громадных зеленовато-жёлтых шара. — Дурак дураком, ей-Богу! Да ведь Рон вчера нажрался на год вперёд, не говоря уж о том, сколько выхлебал вина! А мы что? Мы как обычно! Его чеглок питается лучше, чем виллан! Не находишь это несправедливым, а монашек? Начинаю понимать Кьяру с её самодурной болтовнёй о равенстве… Или совсем с голодухи умом тронулся? Ешь давай!

— Потом, — с трудом сдерживая раздражение, буркнул Жеан.

— Ну, как знаешь! Мне больше достанется! Да и разве завидное это яство для твоих монарших кровей? Ты ведь у нас сродни Боэмунду приходишься, и то в Его Сиятельстве искренности побольше…

— Зачем ты пришёл?

— А что? — осёкся Ян.

— Я… я хотел побыть один! Утро располагает к размышлению и душевному успокоению. Столько горьких потерь… Что ни событие — то злобная шутка судьбы. Именно поэтому — потому что ты тревожишь меня, Ян — я постоянно роняю меч на тренировках!

— Кто ж твою натуру впечатлительную поймёт? Остался бы в монастыре да успокаивался сколько влезет, для того он, стало быть, и нужен — твой монастырь! Пошли-ка позанимаемся, заодно и развеешься! Давай-давай, скоро этот усатый Сельджукид опять заявится, так что навеки успокоишься! Не знаю, как ты, а я пойду оденусь и заодно учебное оружие прихвачу. Могу и Кьяру, если тебе так предпочтительней, страдалец ты наш любвеобильный?

— Не тревожь её! — всполошился Жеан и тут же пожалел об этом.

— Во-о-от, так и надо отвечать, а не пищать! Как разговор о рыжей бестии, так ты сразу мужчина! И то верно: женщины хоть и дьявольские отродья, а умеют из кастратов мужчин делать. Уже взмок, поди?

Жеан сплюнул, едва сдержавшись, чтобы не вспыхнуть, подобно раскалённой смоле, — неуместные остроты Яна всегда побуждали в нём такое желание. А тем более, в моменты отрешённых измышлений.

***

— Ну как? Не переутомился ещё? — насмешливо спросил Ян и отстранил очередную атаку Жеана. — Доходяга!

Разгорячённый юноша замахнулся деревянным мечом и нанёс второй удар, но Ян отбил и его. Жеан отскочил назад, приготовившись к ответному выпаду и, как только он последовал, ловко увильнул в сторону, где встал, как вкопанный, в ожидании нового удара.

— Что же ты не атакуешь? Уста-а-ал! — издевательски поддразнил Ян, принимая боевую стойку.

Жеан опомнился мгновенно и произвёл выпад, попав по руке замешкавшегося Яна. Тот вскрикнул и лихорадочно затряс рукой от боли.

— Ой… прости.

— Ау-у-ай-й! — взвыл он и, спустя какое-то время, дрожащим голосом пролепетал: — Ч-ч-что ты, в самом д-деле, к-как м-монахиня? Ну п-подумаешь… Д-давай-й-ка д-дальше!

— Давай отдохнём, — предложил Жеан, присаживаясь на примятый травяной ковёр.

Ян одобрительно кивнул и пристроился рядом, засучив шерстяной рукав. Отбитое запястье словно налилось кровью, а сам он до сих пор кривил губы от боли.

— Ничего страшного, — просипел Ян.

И действительно, после того, как плечо Жеана насквозь пронзила вражеская стрела, никакое увечье не казалось таким уж болезненным.

— Знаешь, Ян… — начал было Жеан, но тот поспешно одёрнул его:

— Ш-ш-ш! — после чего, встревоженно оглядевшись по сторонам, вполголоса добавил: — Я что-то слышал. Кажется, кто-то прошмыгнул в кустах.

Жеан насторожился, всеми силами души надеясь, что Яну померещилось, как вдруг грань отточенной стали, полыхнув в свете восходящего солнца, промелькнула над головой последнего. Всё произошло за доли секунды. Ошеломлённый Жеан пригнулся и вздохнул с облегчением, когда понял, что ему удалось избежать атаки невидимого соперника — чувство самосохранения вновь сыграло на руку.