Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир. Страница 4

Военная добыча, вероятная при разгроме турецких войск, не слишком интересовала Ивана Третьего, уверенного в том, что сражаться на сей раз придется не с цветом Османского воинства, а с ордами свирепых и стойких в бою, но, увы, бедных, янычар.

Отдать ему хотя бы часть южных земель в обмен на военную помощь Ян Альбрехт не согласился бы — он все еще надеялся своими силами укротить сей свободолюбивый край.

Едва ли кто-нибудь смог бы убедить Ивана Третьего в том, в чем так и не удалось убедить Корибуту. Но неудача щемящей занозой засела в сердце королевского посланника, привыкшего добиваться успеха на переговорах.

Она преследовала Жигмонта даже во сне, посему Князь проснулся в самом мрачном расположении духа. Жаровня с древесным углем, согревавшая ночью его пристанище, давно погасла, и сквозь меховой полог в шатер пробрался утренний мороз.

Жигмонт кликнул молодого московского боярина, сопровождавшего его до польской границы, но того в шатре не оказалось. Князь натянул сапоги, накинул на плечи тяжелую шубу с бобровым воротником и выглянул из шатра.

Разбуженные Дмитрием воины уже готовились выступать в путь: сворачивали шатры, чистили оружие, выводили из больших, утепленных палаток отдохнувших за ночь лошадей.

Их было всего тридцать человек: пятнадцать дворян — ленников Бутурлина и столько же шляхтичей Корибута, одетых и вооруженных по обычаям того времени.

Под теплыми зипунами и шубами у московитов скрывались кольчуги, а у поляков — стальные латы, напоминающие облегченную броню немецких рыцарей. Головы русичей покрывали плосковерхие мисюры и наплешники, шляхтичей — широкополые колпаки-капелины, ярко блестящие под лучами зимнего солнца.

Остальное вооружение у тех и у других было похожее. Короткие копья-сулицы, клевцы и топорки на поясах, привешенные к седлам или заброшенные на ремне за спину, круглые щиты. Были и различия: дворяне Бутурлина, все как один, ходили с кривыми татарскими саблями, поляки предпочитали им прямые мечи.

У самых метких воинов Корибута к седлам были приторочены дальнобойные самострелы, москвичи же довольствовались большими татарскими луками, к каждому из которых прилагалось по сотне оперенных стрел в расшитых бисером колчанах.

Запасы древесного угля для жаровен и сами жаровни сборный отряд вез на восьми вьючных лошадях вместе с пожитками и свернутыми шатрами.

Пока воины готовились к отъезду, Дмитрий тоже не терял зря времени. Жигмонт застал его за воинскими упражнениями. Раздетый, несмотря на мороз, до пояса, московит отрабатывал с двумя саблями технику боя, именовавшуюся на Руси Мельницей. Легкий пар шел от его разгоряченного тела, звонко свистели, описывая вокруг Дмитрия сияющие петли и круги, кривые сабельные клинки.

Приближаясь к Дмитрию со спины, Корибут невольно им залюбовался. Как и большинство литвинов, он не любил саблю, предпочитая ей тяжелый боевой топор или булаву, но то, что выделывал с саблями московит, казалось чудом.

Боярина окутывало серебристое, мерцающее сияние, гибельное для каждого, кто осмелился бы сейчас приблизиться к нему на длину клинка. Глядя на его искусство, Корибут невольно вспомнил легенду о рыцаре, отбивавшем мечом вражьи стрелы и капли дождя.

Боярин был невысок, но хорошо сложен и жилист, его мускулам, тугими комками перекатывавшимся под смуглой кожей, могли позавидовать многие шляхетские и боярские сыновья, проводившие больше времени на пирах, чем в военных упражнениях.

Не портили боярина и шрамы, густо покрывающие его ладное тело. За свои четверть века Дмитрий успел побывать не в одной битве, защищая рубежи Московии от татарских набегов, и каждая из них оставляла на нем свои следы.

У Корибута защемило сердце. Со спины Дмитрий был похож на его сына, погибшего два года назад в войне с Крымчаками. Такой же русоволосый, жилистый и гибкий, Вилько лихо рубился на саблях, метко пускал стрелы и слыл одним из лучших наездников в Великом Княжестве Литовском.

Но воинские умения не спасли его от смерти. Пущенная из засады стрела оборвала жизнь Вилько на двадцать третьем году. Он так и не успел жениться, подарить Жигмонту внуков. Все рвался в бой, боялся отстать от других…

…Сейчас ему было бы двадцать пять, совсем как Дмитрию.

— Бог в помощь, боярин! — окликнул Дмитрия со спины Корибут, — твое бы усердие всем, кто носит саблю, тогда, глядишь, мы и с турками бы управились, и со шведами сладили бы вмиг!

Узнав голос посла, Дмитрий стремительно обернулся к нему, на ходу перехватывая обе сабли в одну руку.

— Как спалось, Княже? — спросил он, поклонившись в пояс Корибуту.

— Скверно, боярин, — чувствуя к Дмитрию особое расположение, Жигмонт не скрывал от него своих чувств, — как может спать королевский слуга, не выполнивший поручение своего Государя?

— Быть может, Великий Князь еще изменит свое решение, — пожал плечами, Дмитрий.

Будучи доверенным лицом Московского Владыки, он присутствовал при его разговоре с послом и знал об отказе своего Государя в помощи Польше и Литве.

— Не думаю, — грустно вздохнул Корибут, — ваш Князь так же упрям, как и наш Король. Пока они оба претендуют на Южную Русь, им не договориться. А жаль, объединив наши силы, мы могли бы не бояться ни шведов, ни сарацин!

— Было же время, когда Московские Князья предлагали военный союз князьям Литовским, но те предпочли заключить унию с Польшей…

Дмитрий обтер торс снегом и накинул на плечи тулуп.

— Верно, — усмехнулся Корибут, — если помнишь, Московия тогда пыталась отнять у нас Смоленск и еще кое-какие земли. Трудновато было литвинам принять такую дружбу!

— Но ведь и ваш Великий князь Кейстут незадолго до того стоял с войсками под Москвой, — парировал, Дмитрий, — нам тоже было что вспомнить…

— И то верно, — без особой радости согласился Корибут, — много дров наломали наши предки, хватит разгребать и детям, и внукам!

— Видно, придется нам, Княже, браться за разбор завалов, — белозубо улыбнулся Бутурлин, — чтобы потомкам было меньше трудов!

Князь промолчал, по-доброму усмехнувшись. Молодой боярин, не по годам рассудительный и бойкий умом, нравился ему все больше. Несмотря на разницу в возрасте, Жигмонт с Дмитрием были во многом похожи и понимали друг друга с полуслова.

Конечно, Дмитрий не заменит ему сына, но будь он не московитом-схизматиком, а польским или литовским князем, лучшего зятя Корибут себе не пожелал бы. Бутурлины — род славный и древний, да и сам Дмитрий не уронит честь предков. Правда, красавцем его не назовешь: черты лица грубоваты, да и щеки побиты оспой, следы коей не в силах скрыть короткая молодая бородка.

Но серые глаза, быстрые и живые, светятся отвагой, а клинком он владеет лучше многих из польской знати. Не раз на привале шляхтичи, сопровождавшие Корибута, предлагали ему померяться силой на саблях. То были искусные, опытные рубаки, однако никому из них не удалось одолеть Бутурлина в поединке.

Неизменно побеждал он своих противников и в кулачном бою, до которого так охочи были московиты. Когда Корибут пребывал с посольством при дворе Ивана Третьего, Московский Князь развлекал его зрелищем рукопашных боев, в коих принимал участие и Бутурлин.

Еще тогда королевский посланник приметил молодого бойца, что, не выделяясь ростом и силой, за счет сноровки валил на спину настоящих богатырей.

«Хорошо, что он мне достался в попутчики, — с теплотой подумал о Дмитрии Корибут, — жаль только, что служим мы разным Государям!»

Расставшись на время со своим провожатым, Жигмонт направился к ближайшей палатке и, подойдя, постучал по ее стенке кнутовищем плети. Внутри послышался тихий шорох, и наружу показалось озабоченное лицо женщины лет сорока.

— Магда, разбуди Эвелину, да поторопись, мы скоро выступаем! — наказал он ей.

Пробормотав слова извинения, женщина вновь скрылась в палатке, а Корибут вернулся к себе в шатер, чтобы надеть доспехи и вооружиться.

Подобно большинству тогдашних воителей, он искусно владел многими видами оружия, но на войну и в дорогу брал с собой лишь то, к чему более всего лежала душа: тяжелый боевой топор, как правило, подвешенный в чехле к седлу, широкий прямой меч, и кинжал, носимые на поясе.