К нам едет инквизитор (СИ) - Хаимович Ханна. Страница 7

Одиночество Кристину не тяготило. Слушая жалобы некоторых других ведьм, она лишь улыбалась. Не только люди, но и ведьмы любят во всем находить поводы для страданий. Куда лучше превращать их в поводы для радости. Как сейчас: хочешь — спи, хочешь — пляши, хочешь — затевай пирог, никто и слова не скажет. Кристина даже потянулась к музыкальному центру, чтобы было под что плясать, но отдернула руку. Десять вечера все-таки, соседям завтра на работу.

А вот Лешке надо бы позвонить.

— Кристи-иночка, — протянул тот в трубку. — Не спится, сестричка? Как сама, как семья?

— Отлично, — хмыкнула она. Вдали послышался стук двери — Лешка предусмотрительно вышел в другую комнату, чтобы скрыть разговор с «сестричкой» от тех, с кем он проводил вечер. — Тебе инквизиторы не звонили?

— Какие инквизиторы? — голос Лешки мгновенно стал сухим и деловитым.

— Значит, еще позвонят. А еще лучше приходи завтра утром в наш офис. Они ищут преступницу и подозревают, что у вас может быть ее сообщник. Этим сообщником можешь оказаться даже ты…

Может, стоило бы умолчать об этом, но Кристина не видела смысла. Все равно Лешку введут в курс дела. Инквизиторы не боялись, что сообщник может узнать о поисках и затаиться, иначе приехали бы инкогнито и слова бы не проронили, что расследуют что-то. Наверное, у них был способ безошибочно определять этого самого сообщника. Кристина на их месте обязательно попыталась бы придумать что-то подобное.

Лешке пришло в голову то же самое, потому что он ответил:

— Если преступница симпатичная, то могу и оказаться… Остальных вызвать в ложу? Будут проверки?

— Лучше вызови, — сказала Кристина. — Думаю, проверки скоро будут везде.

Причитая «ну вот, опять на работу!», Лешка распрощался. А Кристина отправилась на кухню и долго сидела там за столом, рассеянно глядя в чашку с чаем.

Она до последнего не хотела признаваться самой себе, что побаивалась столкновения с сектой «Знак Гефея».

Ночью, как обычно, явилась бессонница.

Пришла, по-хозяйски села на край кровати и принялась изводить Кристину, заставляя то просыпаться и смотреть в потолок, то плавать на грани сна и яви, следя за причудливыми видениями. То опрокидывала в глубокий сон, то заставляла вскакивать от кошмаров. Пожалуй, это был единственный повод для страданий, из которого Кристина не смогла сделать плюс. Бессонница одолевала часто. И не спасали от нее аптечные препараты. Только магическое зелье, а принимать его требовалось свежим, и не всегда находилось время, чтобы его сварить…

В изнеможении Кристина снова закрыла глаза и почувствовала, как проваливается в блаженную дрему.

…Она сидела на троне в большом полутемном зале со сводчатым потолком.

Когда-то в детстве при слове «трон» Кристине представлялось огромное сооружение на помосте, на высоте человеческого роста, а то и выше. И она очень разочаровалась, увидев царский трон в историческом музее. Обычный мягкий стул, обтянутый узорчатым бархатом. И вот сейчас она сидела на таком стуле, а по обе стороны вдоль стен зала выстроились ведьмы в парадных одеждах.

Зал окутывала полутьма, чуть надъеденная светом свечей. С окон ниспадали массивные портьеры. Шепотки и шаги сплетались в гулкое эхо. По проходу от двери к Кристине шагали инквизиторы, тоже в парадных одеждах. Она узнала их: Семен Никитич в синем фраке, Аль Яржинов в щегольском жемчужно-сером колете и таких же брюках, Игорь Игоревич в офисной двойке, приобретшей неуловимо торжественный вид… И Лещинский. В черном костюме и черной рубашке, с гладко зачесанными на пробор волосами.

Делегация явилась приветствовать ведьму по всем правилам.

Они поклонились по очереди, а потом Лещинский опустился на колени.

Кристина посмотрела вниз и увидела, что на ней тоже парадное платье. Темно-красное, цвета запекшейся крови. С разрезом, почти полностью обнажающим правую ногу.

Она невольно положила ладонь на бедро, точно пытаясь прикрыть вызывающе белую кожу — и увидела собственные ногти, выкрашенные в такой же темно-красный цвет.

А Лещинский склонился и коснулся колена губами. По телу пробежала электрическая дрожь. Поцелуй все длился и длился, пока из тьмы не выступил смутный силуэт и не зазолотились в свете свечей льняные волосы…

Кристина проснулась и от души протерла глаза. Перед ними все еще нахально мигали свечи. Отголоски сна исчезли не сразу.

Привидится же такая ерунда!

Нечего было и надеяться снова уснуть. Промаявшись минут двадцать, Кристина встала и посмотрела на часы. Они показывали пять с небольшим. Ну что, вызвать остальных ведьм в офис? Как раз рассветет, можно начать поиски убежища, не спеша пообщаться с Лешкиными колдунами, прочесать Город в поисках невыловленных рекламных человечков… Или пускай поспят, еще успеют набегаться?

За окном стояла непроглядная тьма. Кристина включила свет, зевнула, опять протирая глаза. Взгляд упал на ногти. Аккуратные, чуть удлиненные, без следов лака. Ей все было недосуг записаться на маникюр.

Она порылась в выдвижном ящике письменного стола и отыскала темно-красный лак. Потом, все еще зевая, поплелась на кухню, заварила чай и принялась красить ногти, высунув от усердия язык.

Не только Кристина не могла уснуть в этот предрассветный час.

Номер трехзвездочного отеля располагался в самом конце коридора. Он был чистым, тихим и… нет, не безликим. Даже гостиничные номера не бывают полностью безликими, у них есть свое настроение, атмосфера и узнаваемое лицо. Стефан Лещинский повидал достаточно номеров, чтобы с уверенностью утверждать это. Тяжелый темно-зеленый простор «А-отеля» в Петербурге, вялая желтизна, тюремная теснота и грубо отделанные стены «Берлина» в Будапеште, красно-бежевый, почти домашний уют безымянной львовской гостиницы при автобусной станции… Продолжать он мог до бесконечности. Этот номер был маленьким, но полным света и воздуха. Большое окно выходило на площадь. Даже сейчас, поздно вечером, оттуда доносился шум и смех.

Что было безликим, так это коньяк. Дешевое пойло, годное только на то, чтобы запивать им снотворное. Зачем он продолжал глотать снотворное с алкоголем, Стефан и сам не знал. Видения приходили всегда, независимо от глубины сна. Даже когда он однажды валялся без сознания, видение явилось и честно отработало свою смену. Даже когда не спал, оно вплеталось в реальность. Ничего не менялось.

Правда, ощущения после снотворного казались не такими острыми. А чем острее они были, тем больше сил выпивало проклятие. Если бы оно ограничивалось дурацкими кошмарами, Стефан был бы счастлив. Но видения служили лишь приправой к основному угощению.

Он выщелкнул из блистера капсулу транквилизатора, откупорил коньяк и выполнил свой ежевечерний ритуал. Потом лег на кровать, заранее зная, что будет дальше.

Отличались только детали.

…На площади бурлила вечная толпа. На помосте стояла плаха, покрытая темными разводами. Рядом из колоды торчал сверкающий топор.

Значит, площадь. Проклятие насмехалось, выцепляя из реальности подходящие параллели. Что-что, а насмехаться оно умело прекрасно.

Происходящее ткалось из мириад деталей. Тонкая трещина на топорище, скрипящие доски помоста, детский плач в толпе, запахи пота, навоза, прелых листьев; тусклый блеск окон приземистых домишек по краям площади, ворчание помощников. Полы балахона палача, путающиеся в ногах. Происходящее во весь голос кричало о своей абсолютной реальности.

Приговоренного выволокли на помост. Юноша, худой до прозрачности, безвольно обвис в руках стражников. Его обвиняли в отравлениях, доказательства тщательно собрали и подшили, дело рассмотрели со всех сторон и противоречий не нашли. Коллегия инквизиции постановила: виновен. И огласила приговор: казнь через отрубание головы.

Сожжение полагалось за другие преступления. Как правило, за магические убийства.

Стефан смотрел на юношу, медля взять топор. Он точно знал, что настоящий виновник отравлений давно скрылся за границей. И просто нашел козла отпущения, чтобы было на кого списать свои грехи. Подделал неопровержимые доказательства, а жертву опоил одним из своих фирменных ядов, лишающих воли. И даже инквизиторская антимагия не могла ничего с этим поделать. Антимагия вообще была еще тем колоссом на глиняных ногах. В любой ситуации, когда от нее зависело что-то действительно важное, она оказывалась бессильна.