Сексуальный дерзкий парень - Лорен Кристина. Страница 11

– Ты велела отдать его тебе сегодня, – говорит он тихо. – Я его не читал.

Конверт, толстый и тяжелый, лежит у меня в руке, кажется, там сотня страниц. Но когда я его открываю, оказывается, что все дело в моем почерке и в том, что я была пьяна: буквы огромные, строчки неровные, и на каждой странице всего-то слов по двадцать. Что-то я на него пролила, потому что несколько страниц слиплись и надорваны, как будто я запихивала их в конверт, даже не сложив как следует.

Ансель следит за тем, как я разбираю их по порядку и начинаю читать. По тому, как он смотрит на меня, не отрываясь, я чувствую, что ему интересно.

«Дорогая Миа. То есть я…»

Так оно начинается. Я сдерживаю улыбку. Я смутно помню, как, сидя на унитазе, изо всех старалась сосредоточиться на ручке и бумаге.

«Ты сидишь в туалете и пишешь это письмо, которое прочитаешь потом, потому что ты достаточно пьяна, чтобы понимать, что многое завтра забудешь, но недостаточно пьяна, чтобы быть не в состоянии писать. Но я тебя знаю, потому что ты – это я, и мы обе знаем, что ты не умеешь пить и после джина вообще ничего не помнишь. Поэтому вот что я тебе скажу:

Его зовут Ансель.

Ты его поцеловала.

На вкус он как лимон и виски.

Ты сунула его руку себе в трусики, а потом вы несколько часов разговаривали.

Да, вы разговаривали.

Я разговаривала. Мы разговаривали. Мы рассказали ему все про несчастный случай и про нашу ногу… твою ногу… мою ногу.

Хм, это странно».

А я забыла об этом. Я смотрю на Анселя, и мои щеки заливает колючий румянец. Чувствую, как горят губы, и он тоже замечает это, потому что его взгляд скользит по ним.

– Я была так пьяна, когда это писала, – шепчу я.

Он только кивает в ответ, а потом кивает на письмо, давая понять, чтобы я не отвлекалась.

«Ты сказала ему, что ненавидишь разговаривать, но любишь двигаться. Рассказала ему все про танцы до несчастного случая и нетанцы после. Ты рассказала ему о том, каково это, лежать под горячим мотором. О двух годах физиотерапии и о попытках начать танцевать “для себя”. Потом ты рассказала ему о Люке и как он сказал, что как будто старая Миа умерла под тем грузовиком.

Ты рассказала ему об отце о том, что он сделает придурков из милых Брока и Джеффа.

О том, как сильно ты боишься провалиться и переезжать в Бостон. Если быть точнее, ты сказала: “Я хотела бы любить всю жизнь так, как люблю сегодня”, и он не засмеялся над тем, как глупо это прозвучало.

А теперь самая странная часть.

Ты готова?»

Я закрываю глаза, меня пробивает дрожь. Я не готова. Потому что это воспоминание скользит в моих мыслях: победа, срочность, облегчение. Я не готова вспомнить, что рядом с ним я чувствую себя в безопасности, как с ним легко. Я не готова признать, что он видел то, чего никто никогда не видел раньше. Я набираю воздуха в легкие и читаю следующие строчки.

«Ты не заикалась. Ты БОЛТАЛА».

Я ищу поддержки в глазах Анселя, но он ведь не знает, что написано в письме. Глаза его расширяются при виде моей реакции, он с трудом сдерживается, чтобы не заговорить. Интересно, а он помнит все, что я ему рассказала?

«Так что вот поэтому ты предложила, а он быстро согласился, пьяно улыбаясь, будто это была лучшая идея, какую он когда-либо слышал, и, конечно, вам надо пожениться! Сейчас ты не можешь здраво мыслить, но я хотела написать тебе это, во-первых, потому что ты же можешь не помнить, почему. А вот почему. Не дури. Он, возможно, самый приятный человек из всех, кого ты знаешь.

Целую.

P. S. Секса у вас еще не было. Но ты хочешь. Очень. Пожалуйста, переспи с ним.

P.P.S. Ты его только что спросила, собираетесь ли вы, а он сказал: “Посмотрим”».

Я аккуратно складываю письмо и дрожащими руками вкладываю его обратно в конверт. Кажется, мое сердце стало больше, возможно, соединилось с другим, новым, которое паникует и стучит отрывисто. Удары с удвоенной силой отскакивают от ребер и рвутся наружу.

– Ну? – спрашивает он. – Ты же знаешь, я умираю от любопытства.

– Я написала это до того, как мы… – Я поднимаю вверх левую руку, показывая ему золотой ободок кольца. – Последний раз я писала себе письмо… – начинаю я, но он сразу кивает. И земля уходит у меня из-под ног.

– Я знаю.

– Это я сделала тебе предложение?

Больше всего меня удивляет, что предложение вообще было. Это была не просто пьяная болтовня. Я помню, как он дразнил меня, говорил, что я поеду с ним во Францию, но все это нужно было обсудить, спланировать. Надо было взять машину, доехать… Нам нужно было подписать бумаги, заплатить, выбрать кольца, произнести клятвы, причем сделать это достаточно убедительно, чтобы никто не заподозрил, что мы пьяные вусмерть. Меня действительно впечатляет вот эта последняя часть.

Он снова кивает и улыбается.

– И ты сказал «да»?

Склонив голову чуть-чуть набок, он произносит:

– Разумеется.

– Но ты же даже не был тогда уверен, что хочешь заняться со мной сексом?

На этот раз он качает головой, а не кивает.

– Не смеши меня. Я хотел заняться с тобой сексом с той самой секунды, как увидел два дня назад. Но в прошлую ночь мы были действительно очень пьяные. И я не… – Он смотрит в сторону, в глубь коридора. – Ты вот ушла писать себе письмо, потому что волновалась, что можешь забыть о том, почему сделала мне предложение. И ты забыла! – Он поднимает брови, как будто ожидая подтверждения своих слов. Я киваю. – Но мы вернулись в отель, и ты была такая прекрасная, и ты… – Он коротко вздыхает. Это так соблазнительно. Мне кажется, я вижу тень вздоха у него на губах. – Ты хотела этого. – Он наклоняется ко мне и медленно целует. – И я хотел этого.

Я переступаю с ноги на ногу, думая, как бы мне оторвать взгляд от его лица.

– Мы занимались сексом, Миа. Мы занимались сексом несколько часов, и это был самый прекрасный, самый страстный секс в моей жизни. И знаешь что? Есть кое-какие детали, которых ты не помнишь.

Конечно, я могу не помнить каждое прикосновение, но вот мое тело помнит прекрасно. Я и сейчас чувствую на коже его пальцы. У меня остались синяки, много, но есть и невидимые следы: я помню вкус его пальцев у меня во рту, как они скользили по моим ногам, как двигались внутри меня.

Но я не хочу сейчас говорить об этих возбуждающих воспоминаниях. Я хочу знать, что он помнит о нашей свадьбе, о том, что было до секса, когда я вывалила перед ним всю свою жизнь. Заниматься сексом с практически незнакомым человеком странно для меня, но не немыслимо. Немыслимо то, как сильно я открылась перед ним. Даже с Люком я никогда не разговаривала о некоторых вещах.

– Судя по всему, я тебе вчера много рассказала, – говорю я, закусывая и посасывая нижнюю губу. Там тоже синяк, и я вспоминаю, как он дразнил меня, прикусывая мои губы и лаская их языком и подушечками пальцев.

Он ничего не отвечает, глаза его не отрываются от моего лица, он как будто ждет, что я вот-вот пойму что-то важное, что он сам понял уже давно.

– Я рассказывала тебе о Люке? И о своей семье?

Он кивает.

– И о своей ноге?

– Я видел твою ногу, – напоминает он мне тихо.

Ну да, точно, он же видел. Он не мог не видеть длинный серебристый шрам от бедра до колена.

– Ты поэтому так дрожишь? – спрашивает он. – Потому, что я видел твою обнаженную ногу? Потому что я трогал ее?

Он знает, что не поэтому. Губы его расплываются в улыбке, которая говорит мне о том, что он знает мой секрет и просто издевается. Он все помнит, все – и свое достижение тоже: он меня разговорил.