Сорок лет назад (СИ) - Володин Мирон. Страница 10

«Дорогой племянник, буду искренне рад твоему приезду. С нетерпением жду момента, когда смогу тебя обнять. Любящий тебя дядя».

Он посмотрел на обратный адрес. Господи, Коломбо! Это же край света! Он ошарашенно вертел в руках телеграмму. Даже не сразу обратил внимание, что текст был на русском языке, хотя и набран латинским шрифтом. Он просто прочел его и осознал смысл. Час от часу не легче! Кто еще такой этот любящий дядюшка? Во что его втянули?

Снова раздался стук в дверь, на этот раз в его номер вкатили столик, заставленный блюдами из ресторана.

Он вяло пережевывал пищу и при этом искоса поглядывал на белый конверт, лежавший сбоку. Эта злосчастная телеграмма, к тому же, портила ему аппетит. У него было такое ощущение, словно он поедал чужой обед. Например, настоящего Шемейко. Подумав о нем, он с ненавистью швырнул на стол вилку и нож. Нет, он не может в безмятежном спокойствии сидеть и обедать в этом номере! И ждать, что с минуты на минуту явится настоящий хозяин.

Он вскочил и выбежал в коридор, дорогой прихватив свою куртку. Скорее вниз! Ему казалось, он начинает задыхаться в этом отеле. Лифт задерживался. Цифры на табло указывали, на каком этаже в данный момент застрял лифт, и теперь при одолевавшем его нетерпении он уже двигался слишком медленно. Кажется, Максиму никогда его не дождаться. Он махнул на лифт рукой и бросился к ступенькам. Лишь бы не ждать.

Ступенек сорока двух этажей вполне хватило ему для того, чтобы остыть. Но он все равно вышел на улицу: подышать свежим воздухом и, быть может, окончательно придти в себя.

Прогулка и в самом деле пошла ему на пользу. Толпы спешащих людей ничуть его не стесняли. Он неторопливо проходил мимо закусочных, игнорируя рекламу. Поток пешеходов переносил его на противоположные стороны улиц, позволяя на некоторое время забыть о светофорах. Только одна витрина все же завладела его вниманием, заставив войти вовнутрь магазина: того, в котором продавались телевизоры. Они разместились на стеллажах, заполнив все стены.

Некоторые из них были включены. По одной из программ шел выпуск новостей. Мелькнули знакомые кадры, и он сразу сообразил, что это продолжение утренней передачи. Озвучанию, правда, мешали другие программы. Рядом покупаемый телевизор включили едва не на полную громкость, слова глушила эстрадная музыка. То, что ему удавалось разобрать, было лишь обрывками фраз, позволяющими догадываться о содержании в целом. Тем не менее он отчетливо расслышал собственное имя. «…Им оказался двадцатилетний Максим Чернецкий из Винницы, по заявлению украинской милиции, ранее никогда не значившийся в ее архивах. Дальнейшее расследование, очевидно, заходит в тупик, поскольку предполагается, что он погиб в автокатастрофе спустя час после… Такое стечение обстоятельств вызывает вполне обоснованное подозрение, что и тут не обошлось без вмешательства мафии, заметающей следы. Можно ли на этом считать дело закрытым?».

Максим подавленно отвернулся от телевизора и подумал, что самое время вернуться в отель.

1.5

В шесть часов вечера в его номере негромко зазвонил телефон. Хотя он и был готов к этому звонку, а все же у него засосало под ложечкой, когда он снимал трубку.

— На вашем месте я бы соблюдал осторожность, пан Шемейко.

— Что вы имеете ввиду? — спросил он дрогнувшим голосом, внезапно заподозрив, что за ним, вероятно, следили с того момента, как он покинул отель.

— Постарайтесь никуда не выходить из номера. В данный момент это может быть опасным.

Впрочем, возможно, наблюдения не было, они только пытались ему звонить.

— Вы, очевидно, знаете, где я был, — наугад бросил Максим.

«Баритон» наживку проигнорировал.

— Возможно. И все-таки настойчиво советую не покидать номер. Вы мне скоро понадобитесь.

Он для него вещь, которая должна все время находиться под рукой!

Максим чуть не забыл спросить о телеграмме.

— Послушайте! Что это еще за дядюшка с Цейлона, разыскивающий своего любимого племянника? Скоро он узнает, что в отеле под этим именем кто-то живет, и решит, что здесь его племянник. А если, чего доброго, он захочет связаться с ним по телефону? Что, в таком случае, я ему скажу?

— Пусть это вас не волнует. Тот, о ком идет речь, не пользуется телефоном уже много лет. И вообще, нет никаких причин для беспокойства. Если вы будете в точности следовать моим указаниям, с вами ничего не случится.

— Кто этот человек? — не унимался Максим. — Что за игру вы ведете?

— Вы задаете много вопросов, — недовольно заметил тот.

— Я имею право!

— Ваши права зачитает вам полиция, если хотите, — напомнил «баритон». Максим прикусил язык. — Ну вот что. Или вы слушаетесь меня, или выпутывайтесь сами, но тогда я не поставлю на вас и ломаного гроша. Вы меня поняли?

— Можно не повторять, — угрюмо ответил Максим.

— Вот и договорились. В таком случае, ложитесь лучше спать. Завтра я вам позвоню.

Звонок прозвучал на следующий день в такое же время.

— Пан Шемейко? Вы не забыли о нашем соглашении?… Тогда ровно в девятнадцать тридцать вы выйдете из отеля. Я пошлю за вами автомобиль.

Максим вышел, как и было велено, ровно в половине восьмого. В это время на улице уже стемнело. Фонари тускло освещали широкую лестницу, спускавшуюся на площадь. Однако машину, которую прислал за ним «баритон», он узнал бы с закрытыми глазами. Она стояла внизу, напротив входа. Когда до нее оставалось несколько шагов, заднюю дверцу толкнули изнутри. Он пригнулся, и его поглотила темнота, скрыв от посторонних глаз за черными трапециями окон.

Автомобиль резко рванул с места. Присмотревшись, он понял, что в машине, кроме него и водителя, никого нет. Лицо водителя только изредка и только на короткий миг появлялось в зеркале, освещенное фарами встречного движения. Кажется, ему было лет под сорок, и нос у него был мясистый, а, возможно, он был молод, и это лишь темные впадины вокруг носа, резко очерченные прямым светом, придавали ему такой вид. Его голоса он и вовсе не слышал, Максиму не удалось вырвать из него ни единого слова, он даже спрашивал себя, не был ли этот водитель глухонемым.

С километр они ехали по прямому шоссе, затем свернули в сторону и начали петлять улочками, как бы стараясь затеряться между домами. Здесь они завернули в какой-то двор, въехали под свод арочного проезда и остановились. В тот же миг слева и справа от стен отделились едва различимые фигуры, обе задние дверцы одновременно открылись, и с обеих сторон на Максима грубо навалились дохнувшие никотином две здоровенные детины. От них разило, будто из урны с окурками.

— Эй, потише! — закричал Максим, испугавшись, как бы они его в темноте невзначай не раздавили.

Он, правда, не видел, с кем имеет дело, но, в отличие от водителя, эти хотя бы умели разговаривать.

— Ну-ка, ты, двигайся, — не слишком вежливо потребовал тот, который был справа.

«БМВ» просел, наверное, на весь запас пружин.

— Эй, в чем дело? — возмутился снова Максим, почувствовав на запьястьях холодный металл наручников.

— Потерпишь, ничего с тобой не случится.

Те же руки попытались надеть ему на глаза повязку, но на этот раз он увернулся.

— А это еще зачем? Нет, так мы не договаривались! Знаете что, звоните вашему боссу. Скажите ему, что я никуда не еду.

Наверно, если бы сейчас зажегся свет, Максим увидел бы снисходительное выражение на их лицах.

— Вообще-то нам проще тебя оглушить, — прозвучал спокойный голос слева. — Но пока что мы этого не делаем.

Максим не поверил своим ушам: ему при этом еще и оказывали услугу!

— Вы очень любезны, — проворчал он, уступая их вполне убедительным доводам и позволяя завязать себе глаза.

Машина дала задний ход. Они снова вырулили на шоссе. Максим слышал, как один из громил сообщил по мобильному телефону, без сомнения — своему хозяину:

— Все в порядке. Мы едем.

Хотя его глаза и закрывала повязка, но как-никак, а все же он был профессиональным водителем. Он точно знал, когда машина движется в потоке, а когда несется одна по свободной трассе. По тому, как все реже они останавливались на светофорах, он определил, что они выехали на окраину города, а отсутствие крутых поворотов и высокая скорость подсказали, что они мчатся по загородному шоссе. Поворот на девяносто градусов и начавшееся затем петляние могли означать только то, что поездка подходит к концу.